Пятый подвиг Геракла - Михайловский Александр (книги без регистрации бесплатно полностью TXT, FB2) 📗
По мере того, как я говорил, накал нимба спадал, ибо не на кого тут было гневаться и некому было грозить; последние слова я произносил уже как осиянный вышним доверием обычный человек. Мадам Алиша, увидев, что все закончилось, не спеша поднялась с колен. Некоторое время она смотрела на меня с трепетом и благоговением, а потом, выпрямив спину, спросила:
– Если рабства больше нет, то значит ли это, мистер Серегин, что мы должны собраться и идти куда глаза глядят, потому что вы пришлете на наше место своих людей?
Произнесено это было деловитым ровным тоном исправной прислуги, привыкшей выражаться без обиняков, причем на чистом английском языке, без всякого негритянского акцента, что тоже было принято мною к сведению.
– Никуда вам идти не надо, потому что теперь вы и есть мои люди, – ответил я довольно мягко. – Исполняйте свои прежние обязанности честно и добросовестно, и тогда моя любовь и поддержка всегда будет с вами, а ты лично, мадам Алиша, назначаешься управляющей всеми делами с полной мерой ответственности. Потом, когда в этой стране снова будут деньги, а также понятия твоего и моего, вы получите все заработанное сполна, о чем позаботится моя казначей Мэри Смитсон. При этом вас больше не будут бить плетью за малейшую провинность, и никто, указав пальцем, не отправит никого из вас на женскую бойню, потому что эта пакость с моим приходом тоже окончательно прекратила свое существование. При этом я обязуюсь защищать вас от любой беды, а если вы заболеете, то вас будут лечить без ограничения сил и средств.
– Многие наши сестры ленивы, и не станут хорошо трудиться, если их прилюдно, в назидание другим, не бить плетью по голым ягодицам, – усмехнувшись краешками губ, произнесла новопроизведенная управляющая лагерем в Шантильи.
– Ленивые выйдут за ворота этого не богоугодного заведения и пойдут на все четыре стороны, где никто не даст им поесть и не впустит к себе на ночлег, – сказал я. – Уж такой эта страна стала в результате деятельности овладевшего ей демона. Так и скажи своим ленивым сестрам – что среди свободных людей наказание для таких, как они, даже страшнее, чем для рабов.
– Хорошо, мистер Серегин, я передам ваши слова всем нашим лентяйкам, а потом дам вам отчет во всех делах, – присев в легком книксене, произнесла мадам Алиша. – А сейчас разрешите идти?
– Идите, – сказал я и, повернувшись к старине Роберту, добавил: – А с вами, мистер Хайнлайн, за ужином у нас будет отдельный разговор. Думаю, пришло время подводить кое-какие итоги.
Мир Мизогинистов, 27 июня 2020 года, вечер, бывшее Царство Света, женский репродукционный лагерь в Шантильи (35 км к западу от Шайнин-Сити)
Бывшая рабыня-экономка, а ныне вольнонаемная управляющая лагерем африканка с легкой примесью белой крови Алиша 35 лет от роду
Перед тем, как собрать подчиненных и объявить им о грядущих грандиозных переменах, я пришла в свою комнатку и закрылась на крючок. Это было мне необходимо. Мне самой следовало все осмыслить и свыкнуться с тем фактом, что мы теперь… свободны. Свободны! Я плохо представляла себе, что это значит, ибо не знала другой жизни. Я повторяла и повторяла это слово про себя, точно пробуя его на вкус. Затем я произнесла его вслух. Оно вылетело из моих уст и как будто озарило мою комнату. Я обводила взглядом стены, испытывая странное волнение. Тень перемен уже лежала на всем, и я ощутила себя здесь словно бы чужой… Потому ли это, что я стала свободной? Или потому, что мне открылась потрясающая истина, перевернувшая мои представления обо всем?
Множество мыслей создавали в голове полный сумбур, и это было непривычно для меня. Ведь прежде все было просто в моей жизни – одно и то же день ото дня: исполнение несложных обязанностей, отчет перед хозяевами. Рабыне не пристало размышлять. Все шло своим неизменным порядком, размеренно и четко, без потрясений и неожиданностей, и ничто не предвещало тех удивительных событий, которые полностью сломают устоявшийся уклад. Эти события ошеломили меня. И сейчас впервые я была в таком состоянии, что мне потребовалось уединиться для того, чтобы немного прийти в себя.
Я села на свою узкую железную койку; старые пружины скрипнули раздраженно и устало. На массивной облезлой тумбочке у изголовья стояла накрытая выцветшей салфеткой плетеная вазочка с имбирным печеньем, соседствуя с неуклюжим жестяным чайником. Рядом с этой композицией ярким нарядным пятном белела изящная фарфоровая чашка с рисунком, которую я берегла как зеницу ока: с утра, едва проснувшись и еще не встав с постели, я любила хлебнуть из нее настоявшегося за ночь чаю – это хорошо бодрило. Старый дубовый шкаф громоздился в углу; одна его дверца рассохлась и не закрывалась до конца, являя взору стопки одежды и постельного белья.
Скромная комнатка, десять на десять футов, ставшая мне родной за долгие годы, что я управляю лагерем… Приходя сюда после работы, я неизменно радовалась тому, что она есть у меня, единственной из всего чернокожего персонала. Здесь я создала свой собственный уют, свое гнездышко. Никто из посторонних никогда не входил сюда – я не приглашала гостей. Собственно, я ни с кем и не приятельствовала, прекрасно зная, чем это чревато: подчиненные мне девки, стоит хоть чуточку приблизить к себе кого-то из них, тут же возгордятся и начнут позволять себе вольности и всякие интриги. Такого допускать было нельзя. Поэтому я старалась быть суровой с ними (порой даже слишком), но справедливой, обращаясь со всеми одинаково. Вышколенные мной, они держались почтительно, но отстраненно. Так и должно было быть, иначе я бы тут так долго не продержалась. Конец этой работе означал бы конец и моей жизни: никому не нужна старая рабыня, не справляющаяся со своими обязанностями. Так что мне приходилось постоянно себя контролировать: когда хотелось улыбнуться и пошутить, я хмурилась, когда хотелось похвалить, я молчала. За глаза девки называли меня Фурией. Тем не менее я знала, что они, хоть и побаиваются меня, но относятся без неприязни и очень уважают.
Сквозь небольшое окно внутрь проникали лучи жаркого июньского солнца, и маленькая муха, лениво жужжа, билась о стекло, время от времени замолкая, чтобы передохнуть и посидеть на подоконнике. Не вставая с кровати, я привычно занесла руку, чтобы прихлопнуть ее, как делала это всегда. Но что-то остановило меня – какая-то смутная мысль, мелькнувшая в голове. Я смотрела на муху и пыталась уловить эту мысль. Вот так же, как я убиваю муху, убивали в нашей стране женщин… Обыденно, без эмоций, совершая несложный ряд привычных действий. А они хотели жить. Конечно же, хотели, хоть и знали, что умрут. Все хотят жить, и эта муха тоже! Жизни наших женщин забирал ненасытный демон, о котором говорил тот удивительный могущественный господин, отмеченный Божьей благодатью и наделенный властью повелевать мирами, уничтоживший демона… Демон! Подумать только! Мы все служили демону?! Это он управлял нашей страной, называя себя Великим Пророком? Это он заставлял нас умирать под ножом мясника, чтобы после наши тела были съедены? А ведь такой конец неизбежно постиг бы и меня – таков был многолетний уклад, и избежать этой участи не удавалось еще никому, – и мне думалось об этом спокойно. До сегодняшнего дня…
А сегодня я узнала, что ничего теперь не будет по-прежнему. Что никто не будет убивать женщин. И что отныне мы, чернокожие, свободные люди… А демона больше нет. И все это стало ошеломляющим потрясением для меня. Но особенно ошеломлял тот обман, в котором мы жили веками, принимая положение вещей без всякого ропота. Мы верили, безоговорочно верили тому, кто называл себя Великим Пророком…
Я не смогла убить муху. Мне отчего-то показалось, что если я это сделаю, то совершу страшный грех. Эта муха была для меня не просто мухой…
Я осторожно открыла форточку, и, подгоняя муху полотенцем, выпустила ее на волю…
После этого я ощутила странную, головокружительную легкость. Словно вместе с мухой вдаль унеслось все то темное и тяжелое, что давило на меня всю жизнь, но без которого я не представляла своего существования. И такая жажда жизни вдруг проснулась во мне, что захотелось кричать. Но я сдержалась.
