Час дракона - Говард Роберт Ирвин (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗
Конан не нашелся, что ответить на это, а чернокожий, видимо, вдохновленный молчанием пленника, наклонился, бормоча проклятия, и плюнул ему в лицо. Но это дорого ему обошлось.
Конан сидел на полу, обмотанный в поясе цепью, руки и ноги его тоже были скованы, и, кроме того, еще одна цепь страховала эти оковы, притягивая их к поясу. Он не мог ни встать, ни отодвинуться от стены больше, чем на два локтя. Однако цепь, сковывающая сразу оба запястья, имела значительную слабину. Поэтому, когда голова негра приблизилась на достижимое расстояние, король собрал провис в одну руку и резко ударил обидчика по темени. Из носа и ушей у того брызнула кровь, и он упал на глазах у своих ошеломленных товарищей, словно оглушенный бык.
А те даже не пытались больше приблизиться к Конану, боясь попасть под удар окровавленной цепи. Под конец, бормоча что-то на своем диком наречии, они подняли своего неподвижного соотечественника с разбитым черепом и унесли его, как куль с землей. С помощью его ключа они закрыли входную дверь, сделав это таким способом, что он все равно оставался на поясе оглушенного, забрали факел и ушли, после чего в темницу, будто живое существо, из коридора стала вползать темнота. Негромкие шаги окончательно затихли, и вокруг воцарились безмолвие и мрак…
Глава V
«Ужас каземата»
Конан лежал тихо, снося тяжесть оков и унижение своей безнадежной ситуации со стойкостью, присущей мужчинам дикого племени, породившего его. Он старался не двигаться, так как звон цепей при смене положения тела оглашал тишину беспомощным эхом. А инстинкт, доставшийся ему в наследство от тысяч его полудиких предков, подсказывал, что ни за что нельзя показывать бедственности своего положения, каким бы тяжелым оно ни было. С другой стороны, логики здесь не прослеживалось — Ксальтотун уверял, что сохранить своему пленнику жизнь — в его интересах, и, следовательно, в темноте не должна скрываться какая-то смертельная опасность. Но, несмотря не это, продолжали бить тревогу давние инстинкты, еще в раннем детстве заставлявшие будущего короля молча и неподвижно лежать в укрытии, даже если бок о бок с ним бесновались дикие звери.
Сначала в густой темноте ничего не было видно. Но через какое-то время, оценить которое Конан был не в силах, он смог различить решетку у своего локтя и отброшенный к противоположным дверям скелет, освещенные едва заметным серым сиянием, происхождение которого сразу он уловить не был в состоянии. Однако после непродолжительных раздумий и поисков ему удалось найти ответ. Он находился в подвале, под землей, куда свет пробивался через узкое отверстие в каменном потолке коридора — прямо над запертыми решетчатыми дверями. Значит, благодаря этому, можно будет отличить день от ночи. Но с другой стороны — какая утонченная пытка — позволять пленнику лишь вскользь радоваться свету солнца и месяца!
Взгляд Конана в очередной раз упал на растрескавшиеся кости, матово отсвечивающие напротив. Было бессмысленно фантазировать о том, кем был этот человек и за что был приговорен к подобной смерти. Дело было в другом — не оставалось никаких сомнений, что скелет дробили не железом. Создавалась уверенность, — кто-то пытался добраться до костного мозга! А кто, кроме человека, мог это делать? Может быть, эти останки — немое свидетельство каннибализма одного из пленников темницы, доведенного голодом до безумия? Конан неожиданно представил себе, что и его кости когда-нибудь обнаружат здесь при подобных обстоятельствах, и в душе его стала подниматься с трудом сдерживаемая паника пойманной в волчью пасть жертвы.
Сын Киммерии не кричал и не плакал. И не молился, как, возможно, делал бы сейчас на его месте цивилизованный человек, хотя боль и голодное кручение в желудке меньше от этого не становились. Огромное душевное мучение доставляли и клокотавшие в нем эмоции: где-то далеко на западе армия неприятеля огнем и мечом пробивала себе дорогу к сердцу его королевства. Небольшой Пуантенский корпус не мог ей противостоять — это было очевидно. Конечно, Просперо может попытаться удержать Тарантию на несколько недель, а то и месяцев, но в конце концов, лишенный поддержки и помощи, он будет сломлен превосходящими силами противника. А многие бароны без зазрения совести оставят его один на один с завоевателями. И в это время он, Конан, без движения лежит в темной клетке, и другие люди командуют его воинами, сражаются за его королевство! В приступе бессильной ярости он громко заскрежетал зубами.
Вдруг он застыл, услышав за противоположными дверями крадущиеся шаги. Присмотревшись, ему удалось заметить смутные очертания над чем-то склонившейся фигуры. Лязгнул металл о металл, и вслед за этим послышался скрип открываемой решетки. Но вместо того, чтобы войти, фигура исчезла из поля зрения, и где-то вдали повторился ослабленный расстоянием лязг другого замка и скрип осторожно открываемых дверей. Потом раздались быстрые, но тихие удаляющиеся шаги мягко обутых ног, и вновь наступила тишина.
Минуту, показавшуюся ему вечностью, Конан настороженно прислушивался. Через отверстие в потолке коридора ярко светил месяц, и ничто не нарушало мрачного покоя подземелья. В конце концов ему все же пришлось сменить положение тела, отчего цепи вновь звякнули. И в этот момент он опять различил осторожные тихие шаги — на этот раз за входными дверями. Через некоторое время в сером сумраке затрепетало слабое пламя свечи.
— Король Конан! — раздался обеспокоенный тонкий и мягкий голос. — Господин мой, ты здесь?
— А где ж мне еще быть? — с вызовом ответил тот, поворачивая голову и пытаясь рассмотреть, кто пришел. Держась за прутья решетки тонкими точеными пальцами, за дверями стояла девушка. Слабое мерцание свечи выхватывало из темноты плотно обтягивающую бедра тонкую шерстяную юбку и украшенные драгоценными камнями перстни. Ее темные глаза горели, а белая кожа мраморно отсвечивала. Волосы, хотя и утратившие во тьме свой блеск, напоминали застывший каскад трепетных морских волн.
— Это ключи от твоих оков и от вон той двери, — прошептала она, просовывая маленькую ладонь сквозь решетку и бросая три каких-то предмета на каменный пол рядом с Конаном.
— Какую ты ведешь игру? — спросил он. — Ты говоришь по-немедийски, а в Немедии у меня друзей нет. Какие еще гадости придумал твой господин? Послал тебя, чтобы посмеяться надо мной?
— Это не насмешка! — девушка дрожала так сильно, что ее браслеты и перстни громко стучали о прутья решетки, за которую она держалась. — Клянусь богом! Я украла эти ключи у чернокожих стражников этих подвалов. Каждый из них носит ключ только от одного замка. Мне удалось подпоить их. Того, которому ты разбил голову, унесли к цирюльнику, и его ключ я достать не смогла. Но все остальные — украла. Ах, пожалуйста, не звени цепями! В темноте за теми дверями могут водиться такие челюсти, что и в пекле не встретишь!
Немного повозившись, Конан с недоверием попробовал большие ключи, напряженно ожидая взрыва злого смеха. Однако его искренне удивил тот факт, что один из них не только высвободил его цепи из кольца в стене, но и вернул свободу рукам и ногам. Он быстро вскочил и сделал резкий шаг к двери, сомкнув свои железные пальцы на нежных ладонях девушки и прижав их к прутьям решетки. Она подняла голову и встретилась с его пытливым взглядом.
— Кто ты? — спросил он сурово.
— Меня зовут Зенобией, — промолвила она, стараясь справиться с дрожью. — Я служанка королевского дворца.
— Если только это не какая-то злая шутка, — буркнул Конан, — я не понимаю, почему ты это сделала.
Она опустила лицо, а когда вновь его подняла, на длинных девичьих ресницах блестели крупные слезы.
— Я служу в королевской свите, — произнесла она горько. — Но сам король меня не замечал, и не заметит. И я устала от тех скотов, что пристают ко мне в беседках… Я ведь тоже живое существо и не хочу быть простой забавой. Я тоже умею радоваться, ненавидеть, бояться и любить… Я полюбила тебя, мой король, когда ты несколько лет назад приезжал во главе своих рыцарей с визитом к королю Немедии. Мое сердце вырвалось из груди, чтобы упасть в пыль на мостовую перед копытами твоего скакуна.
