Сестра моя Боль - Ломовская Наталия (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
А на Элю все так же никто не обращал внимания. Впрочем, это было нормально. Как можно заподозрить в воровстве несессера маленькую девочку, такую хорошенькую, с русыми кудряшками, с круглыми наивными глазами? Да это сущий ангел!
Ангел, между прочим, так и унес с прилавка белые замшевые рукавички на меху, вышитые синими и красными нитками.
– Я домой, – сухо сообщила Людмила, едва они вышли с рынка, подставив колючему ветерку свои горящие лица. – И провожать меня не надо. Спасибо. Нечего сказать, зашибись получилась прогулочка перед днем рождения! Хорошо еще не поколотили!
– Да в чем я-то виноват? – растерялся Руслан, хотя про себя прекрасно знал, в чем именно.
– Пошел ты! – отрезала Людмила. – Как обжиматься, так это он как пионер, всегда готов, а как подарок купить или заступиться за девушку, так это фиг с два! Козел стоялый!
– Ты чего? Обалдела? При ребенке-то? – только и нашелся сказать ей Руслан.
– При каком ребенке? – завопила Людмила.
– Так…
Но она уже уходила быстрыми шагами и, только обернувшись, покрутила пальцем у виска. Руслан проводил ее взглядом и мысленно махнул рукой. Ну, скатертью дорожка. Не очень-то и хотелось.
– Теперь ты, красавица, – грозно обратился он к Эльке, которая преспокойно, прямо у ворот рынка, примеряла краденые рукавички. – Тоже мне криминальный талант! Как тебе такое в голову пришло? И давно ты у нас этим промышляешь?
– Ты только маме не говори, – не попросила даже, а как бы посоветовала Элька. – Я не боюсь, но… Всем только хуже будет.
С этим трудно было не согласиться.
Руслан присел на корточки и обнял Эльку, привлек к себе. Внезапно он почувствовал, что ее пальтишко слишком тонко для такого холодного дня, что оно слишком уж стиснуло ее узкие плечи и плечики эти дрожат.
– Эля, ну зачем тебе все это? Однажды тебя поймают, и поверь, у мамы будут очень серьезные неприятности. Ее заставят вернуть деньги за все вещи, что ты укра… взяла. И может быть, даже посадят в тюрьму. И я правда не понимаю… Тебе не хватает чего-то?
– Разумеется, – кивнула Эля. – Мне нужны были варежки. Рукам очень холодно. Я сказала маме, а она говорит, скажи бабушке, пусть свяжет. Я сказала бабушке, а она говорит – свяжу. Но связала почему-то носки. А в носках не очень удобно, – засмеялась Элька, а у Руслана почему-то застыло сердце.
– Как же ты не боишься, что мама заметит у тебя рукавички или что там еще?
– Еще куклу и кукольную посуду, резиновые сапожки. Потом пластилин – в садике велели принести. И костюм для гимнастики. И печенье бабушке. Она расстраивается, когда в доме нет ничего сладенького, ругается. Руслик, мама не заметит. Она замечает только то, чего нет. А если есть – тогда чего беспокоиться? Понимаешь?
– Как ни странно, я это понимаю, – согласился Руслан. – Не понимаю только того, как тебя до сих пор не поймали.
– Они меня не замечают, – поделилась Эля. – А что такого? Ведь и ты меня обычно не замечаешь. И мама. А бабушка – только когда меня надо покормить или отругать.
– Так ведь… – попытался возразить Руслан.
Но Эля покрепче обняла его за шею и прошептала, щекоча ухо горячим дыханием:
– Просто я – девочка-невидимка. И ты за меня не бойся.
Он вспомнил ее удивительный дар – пропадать даже в их не отличавшейся большими размерами квартире, даже в дворике, что из окон был виден как на ладони, и вдруг успокоился. Нет, умом-то он понимал, что поступает девчонка дурно, что следует ей выдать по первое число, чтобы зареклась воровать. Но на душу Руслану снизошло спокойствие, и еще было жалко сестру, и мучительно стыдно за себя. Забыл, забросил, занялся крашеной дурой! И он дал себе слово больше времени уделять Эле, но обещания своего опять не выполнил, хотя с Людмилой встречаться перестал.
До наступления Нового года случилось еще кое-что. Умерла бабушка. Руслан вернулся домой с уроков, а бабушка с внучкой сидят, как часто сиживали, старуха дремлет в кресле, у ног ее, на маленькой скамеечке Эля читает какую-то книгу. Пришпиленная к бабушкиному переднику английской булавкой в палец длиной, она шелохнуться не смела и на вошедшего брата даже шикнула, прижав указательный палец к губам…
Но Руслан все же вошел в комнату, собираясь дать Эльке свободу, и не услышал бабушкиного сонного дыхания.
Глава 3
В том году случилось еще много чего: все предприятия промышленной отрасли перешли на хозрасчет; последние советские воинские части покинули Афганистан; бунтовали Тбилиси, Фергана и Баку; неспокойно было в Нагорном Карабахе; забастовали шахтеры; Любовь Ивановна, бывшая учительница, впоследствии торговка шмотками, была убита в собственной квартире, как говорили, за долги. А Руслан Обухов окончил школу, получив вполне заслуженную золотую медаль, и подался в Москву поступать в МГУ на журналистский факультет.
Никто не верил, что он поступит, но он поступил и вернулся в город победителем. Сестра одна гуляла во дворе, мать была на работе. Руслан с Элькой пошли в стройконтору.
– Не дурил бы ты, – заметила мать, узнав о его успехе. – Куда тебя несет, такие страшные времена… Где родился, там и сгодился, так люди-то говорят. Ну ладно, давай поосторожнее там…
Тут только Элька поняла, что брат при-ехал ненадолго, и уголки ее рта скорбно поникли. Пока мать с Русланом разговаривали у дверей, она гуляла по заброшенному газону, собирала сорные цветочки. Потом она неслышно подошла к брату и сунула ему в руку полуувядший букетик. Одуванчики и цикорий, стебельки обернуты ленточкой из фольги, концы ленты закручены спиральками. У этой девчушки и тогда был вкус. Он так ее и запомнил – не по годам высокую, голенастую, с голубой заколкой-бабочкой на затылке. А вот в чем была одета и как выглядела мать, он не запомнил.
Новая жизнь захлестнула Руслана Обухова с головой. Он даже ни разу не выбрался домой приехать на каникулы, как-то не сложилось. Зато он посылал матери деньги со всех своих невеликих заработков и иногда писал письма. Звал в гости, показать Эльке Москву – впрочем, без особого энтузиазма. Времена тогда были трудные, нагрянь к нему гости, не знал бы, куда уложить, чем угостить… Жил в общежитии. Порой было очень голодно. Вьетнамские студенты жарили соленую селедку, русские пробавлялись макаронами «с пустом». Однажды в общежитие принесли посылку из какого-то международного общества – гуманитарную помощь. В ящике были те же обрыдшие макароны, соевое мясо и еще какая-то субстанция в пакетиках. Расшифровав надписи, выяснили, что это кокосовая маниока, но как ее есть – все равно никто не знал. Все это Руслан с большим юмором описал в письме домой. Нужно же было чем-то заполнить обязательные две страницы.
Ответные письма всегда были гораздо более длинными, и в каждой строчке крючком торчал вопросительный знак. Мать интересовало все – где сын работает, как развлекается, с кем дружит. Мелким, четким почерком были заполнены вырванные из школьной тетради странички. В конце, словно ей необходимо было взять разгон, чтобы коснуться этой темы, мать обращалась к «женскому вопросу». В деликатных, но весьма решительных выражениях умоляла Руслана не связываться с дурными женщинами, предупреждала о возможных последствиях. Тут вопросительные знаки сменялись восклицательными, острыми, размахнувшимися на несколько строчек. И только в конце приписка – о сестренке. Эля не болеет, но учится плохо, троечница, ну да для девочки учеба не так важна. «Целую, твоя Аля». Она иногда подписывалась так, а иногда «мама», ведь Руслан в детстве звал ее и так, и сяк. Теперь он уже не чувствовал того, что связывало их когда-то. Нить была оборвана. И только запах… Мать писала письма на листах желтоватой бумаги, пачка которой всегда лежала в ящике кухонного шкафчика – для хозяйственных нужд, и бумага пропахла травами, которые она собирала и сушила для своих надобностей, этот острый горьковатый запах беспокоил Руслана и навевал странные мысли…
Порой ему писала Эля, и Руслан привычно-равнодушно умилялся тому, какой взрослый почерк у такой малявки, один в один как у матери, и ошибки она делает точно такие же, а запятых вообще не признает. От ее писем не пахло травами, они были написаны на вырванных из тетрадей листочках в клеточку и пахли чернилами и первым снегом. Сестра казалась ему все той же девочкой с голубой бабочкой в волосах, и он писал ей дидактические письма – мол, учись хорошо, слушайся маму…
