Фронтовые будни артиллериста. С гаубицей от Сожа до Эльбы. 1941–1945 - Стопалов Сергей Григорьевич
В это же время, проанализировав сложившуюся обстановку, командир полка дал команду готовиться к маршу, проработать вариант обхода деревни, занятой немцами, и выделить из обоза повозку для больной женщины. Степан, хорошо знавший местность и довольный принятым решением, обещал помочь провести полк в Угру наиболее безопасным маршрутом и на радостях выдал под расписку капитану ПФС (продовольственно-фуражного снабжения) несколько сот килограммов картошки, заготовленной на зиму работниками подсобного хозяйства. Теперь несколько дней полк был обеспечен едой.
Степан хорошо справился со своей задачей, и к утру мы без приключений достигли города Угра. Больную подвезли к дому ее родственников, поблагодарили Степана, и сразу же включились в подготовку оборонительной линии для отражения приближающегося противника, о котором нам уже сообщили из штаба.
В сентябре возникли новые трудности – стало холодно, и почти все время шли дожди. Остро ощущалось отсутствие нижнего теплого белья, которое обещали выдать только с наступлением зимы.
Особенно плохо было по ночам. За месяц нам довелось лишь один раз провести ночь в тепле и под крышей. Этому препятствовало многое. Чаще всего мы останавливались на отдых вдали от населенных пунктов – в лесу или в окопах. Иногда при отступлении наши войска проходили через разрушенные населенные пункты, дома в которых сгорели при обстреле или во время бомбежки. Бывали случаи, когда крестьяне, убегающие от немцев, разрушали свои дома, чтобы они не достались врагу. Да и для размещения на ночь, например, личного состава только одного батальона, требовалось не менее пятнадцати – двадцати домов, которые не всегда можно было найти в небольших деревнях. Вот и приходилось в холодное время или в дождь строить землянки, накрывая их ветками, досками и другими подсобными материалами. Совсем по-другому укладывались спать в теплое время и при отсутствии дождя. Солдаты устраивали себе подстилку из лапника, веток других деревьев или сена, подкладывали под голову вещмешок и укрывались шинелью. Разводить костер ночью обычно не разрешали, а днем чаще всего не было времени.
Так и жили. Бесконечно долго куда-то шли по колено в грязи, мокрые, усталые и голодные. Время от времени рыли окопы, отстреливались, лежа на влажной холодной земле, бежали в атаку. И все это делали почти автоматически, без разговоров и жалоб, без планов и надежд на лучшее. Даже смерть или ранение товарищей почти не вызывали эмоций.
Как-то раз полк оказался в глухом лесу без связи со штабом бригады. Разведчики, посланные выяснить положение, доложили, что мы окружены. Это и так чувствовалось: стало тихо, и даже артиллерийские выстрелы были ели слышны. Более суток солдаты сидели в окопе, занимаясь своими делами: ремонтировали одежду или чистили оружие, а командир полка совещался с командирами батальонов и рот. Потом поступила команда готовиться к маршу. Больше бездействовать было нельзя: у нас почти не осталось боеприпасов, к концу подходил запас продуктов, а в обозе были раненые. Да и боевой дух солдат требовал поддержки.
Было принято решение двигаться с соблюдением всех правил предосторожности, выставив боевое охранение. Надо было искать путь к своим.
На другой день подошли к деревне, в которой, по данным разведки, были немцы. С наступлением темноты решили обойти деревню, и ночью марш был продолжен.
Судя по карте, на нашем пути находилось еще несколько деревень, в которых могли быть войска противника, и их также надо было обходить. Мы были голодны, очень устали и шли медленно. Особенно трудно было преодолевать заболоченные места.
На отдых остановились в сосновом бору. Выставили посты, и разведчики приступили к обследованию местности. Через некоторое время из дома вышел мужик с ведром и направился в сарай. Разведчики подошли ближе и от него узнали, что рядом немцев не было. Соблюдая максимальную осторожность, мы тронулись в путь. Шли без отдыха и уже на следующий день встретили нашу воинскую часть и вместе с ней начали копать окопы и готовить оборону города Медынь. Потом снова шли, приближаясь к Москве. От всего этого настроение не улучшалось. Было так же трудно, холодно и голодно. Но и в самых тяжелых условиях бывали просветы.
Недалеко от Малоярославца нашей роте было приказано охранять мост через реку Пра, по которому периодически двигались наши отступающие войска. Немцы неоднократно пытались перекрыть эту дорогу и создать условия для их окружения. Но рота стояла насмерть и отбивала все атаки. Ребята удобно расположились в мелколесье на небольшом бугре недалеко от шоссе. С этого места дорога хорошо просматривалась, а войска противника снизу не могли видеть наших позиций. Оценив обстановку, немцы решили вызвать на помощь авиацию, и вскоре над нами загудели моторы. Сбросив бесприцельно с десяток небольших бомб, штурмовики улетели.
Рядом со мной лежал командир взвода лейтенант Борин. Люди буквально влипли в мокрую землю индивидуальных окопчиков, и казалось, уже никогда не смогут от них оторваться.
После прекращения бомбежки мы увидели неподвижного Борина, в метре от головы которого лежал большой кусок телеграфного столба.
– Лейтенант! Вы живы? – крикнул я.
Борин чуть шевельнулся и шепотом ответил:
– Бомба. Сейчас взорвется.
Еще раз взглянув вокруг и ничего не заметив, я снова позвал:
– Лейтенант, вставайте. Самолеты улетели.
И снова услышал шепот:
– Бомба. Сейчас взорвется.
Еще один солдат, слышавший этот разговор, осмотрелся по сторонам и вдруг громко засмеялся:
– Товарищ лейтенант. Это бревно, а не бомба.
Рассмеялись и другие свидетели этой сцены.
Смех людей, промокших и продрогших, пролежавших в грязи многие часы и лишь случайно избежавших ранения или гибели, вызвал особый прилив сил. Действительно, мост отстояли, и приказ выполнили без потерь. Ну а случай с «бревном лейтенанта» надолго стал ротной байкой, при воспоминании о которой становится легче.
К сожалению, такие случаи были редким исключением. Чаще всего боевые действия сопровождались потерями. Из двухсот добровольцев, вышедших из Городка в начале июля, через три месяца в строю осталось не более двух десятков. Я был ранен одним из последних. Произошло это на окраине Наро-Фоминска в 60 километрах от Москвы.
Перед атакой в течение двух часов противник обстреливал из артиллерии наши позиции. Снаряды разрывались где-то рядом, и после очередного обстрела солдаты обнаружили меня под осколками кирпича. Поняв, что я жив, они вызвали санитаров.
Очнулся я уже в машине, увозившей раненых в Москву. Мне повезло. Ранение оказалось не слишком тяжелым. Болела поврежденная кисть правой руки, а все тело было покрыто ссадинами и синяками. Из госпиталя я позвонил домой и получил от соседей неутешительную информацию: бабушка с дядей Борей и его семьей эвакуировались, а куда, они не знали. Вскоре и меня погрузили в железнодорожную теплушку и отправили в Челябинский госпиталь. А через две недели я уже знал, что мои родные находятся в Верхнеуральске. Туда, после выхода из госпиталя, я сразу же и отправился.
В глубоком тылу
На Южном Урале
Мое неожиданное появление произвело на бабушку и дядю огромное впечатление. Последнее письмо от меня было получено еще в Москве более месяца назад, и теперь они все больше беспокоились. И вдруг я появился, хотя и с поврежденной рукой, но вполне способным работать.
В армию меня еще не брали по возрасту, и в военкомате сразу же предложили работу в совхозе или учебу в автошколе. Я выбрал автошколу, тем более что перед самой войной в доме пионеров окончил курсы юных автомобилистов и получил право «управлять автомобилем на специально отведенном участке города в присутствии опытного водителя-инструктора».
В автошколе было две группы: младшая, в которой занятия недавно начались, и старшая, где обучение уже подходило к концу. Тогда я был скромным и записался в младшую группу. Но уже через несколько дней понял, что по теории существенно превосхожу своих соучеников. А вот практики не хватает. В Москве я наездил на старенькой полуторке ГАЗ-АА всего около двух часов. Преподаватель, к которому я обратился по этому вопросу, ничего внятного не сказал, посмотрел мое детское удостоверение, которое бабушка, к счастью, захватила, положил его в карман и вскоре уехал с ребятами старшей группы в Магнитогорск сдавать экзамены. А когда вернулся, вручил мне полноценные права шофера третьего класса. Так, с двумя часами учебной езды, и началась моя шоферская жизнь.
