Адольф Гитлер. Легенда. Миф. Действительность - Мазер Вернер (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗

28 июня 1942 г. Гитлер посылает в наступление пять немецких, две румынских, одну итальянскую и одну венгерскую дивизию, разделенные на две группы армий, в восточном направлении от Изюма и Харькова. Южная группа («А») должна достигнуть нижнего течения Дона, а северная («Б») выйти на широком фронте к Волге по обе стороны от Сталинграда. Однако левый фланг вследствие мощного сопротивления русских вскоре останавливается, и ему не удается форсировать Дон. Русские особое внимание обращают на целостность фронта, маневрируют и больше не дают окружить себя, как в 1941 г. Хотя они и несут серьезные потери, но об их разгроме не может быть и речи. Поскольку Гитлер требует, чтобы наступление группы армий «А» продолжалось в направлении нефтяных месторождений Кавказа, а группу «Б» нацеливает на Сталинград, чтобы перерезать Волгу, которая была важнейшей транспортной артерией, и парализовать промышленность Сталинграда, группы армий расходятся и растягивают фронт, который теперь пролегает от Туапсе до Сталинграда и Воронежа и составляет 2000 км в длину и 750 км на оперативную глубину при общей протяженности всего Восточного фронта в 3000 км. Когда 6-я армия генерала Паулюса, усиленная дополнительными дивизиями, достигает Сталинграда, она представляет собой недостаточно защищенный с флангов узкий клин в советских оборонительных порядках. Гитлер, опасающийся в августе 1941 г. советского нападения на фланги, вновь принимает решение вопреки мнению военных, хотя на этот раз они правильно оценивают возможности и планы противника. Он упрямо верит в свое счастье, отказывается дать отдых войскам, которые уже не в состоянии взять Сталинград, и придает битве за этот город настолько символический характер, что назад дороги уже нет. 19 ноября 1942 г. разражается катастрофа: русские прорывают фронт на участке 3-й и 4-й румынских армий и смыкают клещи наступления за спиной 6-й армии в излучине Дона к западу от Сталинграда. 22 ноября русские окружают город. Просьбу Паулюса разрешить ему прорыв из окружения Гитлер отклоняет. Геринг не в состоянии выполнить свое обещание ежедневно доставлять самолетами 500 тонн грузов окруженным войскам. Попытка Манштейна прорвать кольцо окружения извне проваливается, в том числе и по причине отсутствия превосходства немецкой авиации. Гитлер, заявлявший еще в середине декабря, что если Сталинград будет потерян, то вновь завоевать его уже не удастся, впервые осознает, насколько роковой может быть стратегия престижа. Однако уже поздно. 30 января 1943 г., в день десятилетней годовщины прихода Гитлера к власти, 6-я армия капитулирует. Из 265 тысяч человек более 100 тысяч убиты, 34 тысячи ранены, 90 тысяч попадают в плен. Осенью 1944 г. Гитлер рассказывал своему отоларингологу Эрвину Гизингу: «Нельзя сказать, что наша разведка ошиблась и мы не были информированы о большом скоплении русских войск на левом берегу Волги. Нельзя также сказать, что мы были застигнуты врасплох внезапным наступлением русских или капризами погоды. Я все учел и намерен был бороться той зимой и добиться здесь решающего успеха. Но когда в декабре 1944 г. обстановка под Сталинградом ухудшилась, меня подвела авиация, хотя Геринг обещал, что может гарантировать все снабжение 6-й армии в течение по меньшей мере 6–8 недель… Вдобавок в самое критическое время под Сталинградом, когда итальянцы сверху, а румыны снизу не смогли удержать фронт, меня не было на месте, так как я был в пути на своем спецпоезде. В течение примерно 24 часов я не мог руководить сам, а когда узнал о несчастье, было уже слишком поздно». Не говоря уже о том, что бессмысленно было оправдывать таким способом свое поражение, Гитлеру уже в конце 1941 г., когда шла битва за столицу, следовало бы понять, что люфтваффе вряд ли может оказать существенное влияние на решающие операции. То, что он поверил заверениям Геринга, говорит не в его пользу, хотя генерал-фельдмаршал Альберт Кессельринг в 1945 г. уверял, что рейхсмаршал обещал Гитлеру снабжение окруженной группировки по воздуху «лишь при условии соблюдения определенных предпосылок и на протяжении короткого периода времени». И все же Гитлер не побоялся взять на себя вину за поражение под Сталинградом, после которого войскам пришлось перейти кобороне. Трудно с уверенностью сказать, разделял ли он мнение Манштейна, высказанное им спустя 20 лет, что эта битва не обязательно должна была стать решающей в войне. [386] Как бы ни оценивать значение Сталинградской битвы для второй мировой войны в целом, однако именно с этого времени дела неуклонно пошли все хуже и хуже. Даже убежденные национал-социалисты с тех пор втихомолку задавали себе вопрос, действительно ли фюрер такой гениальный полководец, за какого они его принимали.

В апреле 1943 г., когда верховный главнокомандующий вскоре после своего возвращения из Винницы праздновал свой 54-й день рождения, фронт на востоке был восстановлен. Начальник Генерального штаба пытается убедить сильно постаревшего Гитлера, которого лишь с трудом удается поддерживать с помощью лекарств, что настало время сломить наступательный порыв русских и взять инициативу в свои руки. Он предлагает фюреру атаковать далеко вклинившийся в немецкий фронт выступ, образованный позициями русских войск под Курском, но Гитлер даже не в состоянии помыслить о наступлении. То, что он не был готов по рекомендации своих военных советников выровнять примыкающую с севера линию фронта, было следствием эгоистического стремления удержаться изо всех сил и таким путем продлить собственную жизнь. А то, что она придет к концу с последним днем войны, он знал лучше, чем кто бы то ни было. Во время первой мировой войны он понял, насколько легко войска при планомерном отступлении могут «покатиться» и потерять больше территории, чем было предусмотрено командованием. Он реагирует на все как утопающий, хватающийся за соломинку, и неспособен здраво рассуждать. По привычке он сначала заявляет, что план, подготовленный Генеральным штабом, не имеет шансов на успех. Однако 5 июля, к моменту начала операции «Цитадель», [387] он все же позволяет уговорить себя.

Собственное понимание военной ситуации, болезни и их влияние на личность делают Гитлера по-стариковски упрямым и мешают ему прислушаться к мнению окружающих. Основным принципом ведения войны он объявляет защиту каждого окопа. На возврат здоровья, решимости и гибкости рассчитывать уже не приходится. Его болезни уже нельзя рассматривать как временное явление и следствие самовнушения. Они становятся постоянным фактором, оказывающим все более негативное влияние. Откуда бы ни исходили всевозможные предложения, он считает их не желанием оказать помощь, а попыткой сломить его волю и ограничить власть. Результаты его все более обостряющейся недоверчивости и злобы, постоянно повторяющихся припадков ярости испытали на себе практически все видные военачальники — все главнокомандующие сухопутными войсками, начальники Генерального штаба, 11 из 18 фельдмаршалов, 21 из 37 генерал-полковников и все (за исключением Шернера) командующие группой армий «Север».

Мнение Манштейна о том, что Гитлер избегал риска в военной области, недостаточно обосновано и лишь частично соответствует действительности. [388] Его политика, приведшая к неизбежной, по мнению Буллока, войне, была полна риска. В первой фазе войны он тоже охотно шел на риск. Буллок даже утверждает: «Мне кажется… что любая победа (начиная с сентября 1939) использовалась им как основа для того, чтобы поднять ставки в следующей, еще более смелой игре». Правда, Гитлер побоялся нападать на Англию, но зато вместо этого начал операцию «Барбаросса». Как стратег он мыслил и действовал очень рискованно, но как полководец в оперативной сфере был лишен этого качества. Взяв на себя ответственность за ту или инуювоенную операцию, он слишком долго медлил с принятием решений, если они ему не нравились, и упускал при этом возможный успех. Все это еще больше усугубилось с переходом к оборонительной тактике войны. Он неделями не подпускал к себе генералов, которые настойчиво уговаривали его сдать позиции, которые уже невозможно было защищать, как, например, в 1943 г. на Донце и в 1944 г. на Днепровской дуге. Предположение Манштейна, что он в принципе опасался излишнего риска, так как не имел достаточного военного образования, представляется несостоятельным. Такие сомнения в собственной непогрешимости не были свойственны Гитлеру, который был твердо убежден, что в состоянии сделать все и даже навязать свою волю врагу. Он хорошо осознавал, что он делает и какие приказы отдает. Так, например, 2 июня 1942 г., прочитав сообщения советской прессы о боях южнее Харькова, он заявил, что русские скрывают свое поражение и не находят в себе мужества «немедленно прекратить операцию, которая уже не обещает успеха». Начиная с 1942 г. Гитлер избегал военного риска и его приказы вследствие подозрительности и неверия в собственную победу сводились к мелким вопросам на уровне полкового командира. Любой полководец и государственный деятель, руководствуясь соображениями морали, должен был бы в такой ситуации прекратить войну. Гитлер не сделал этого, так как хотел жить. Можно только предполагать, какие решения он как стратег и политический руководитель мог и должен был бы принять, поняв, что война проиграна. Мы не можем дать ответов на вопросы, не лучше ли было бы, например, перебросить на восток войска, вооружение и боеприпасы, задействованные в ходе арденнского наступления, и не стоило ли бы отказаться от немецкого наступления на озере Балатон в Венгрии, где были растрачены последние оперативные танковые резервы, которые можно было использовать впоследствии для защиты рейха.