Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди (СИ) - Демина Карина (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
— Я… — Гавриил поднял взгляд. — А я боялся.
И об этом рассказать не выйдет. Страх разный.
Холодный, как поземка, которая до самого порога метет и следы заметает. И поздние гости долго топчутся на пороге, сбивая с сапогов налипший снег. Они щурятся, дышут теплом и трут ладонями раскрасневшиея щеки.
— Подай гостям выпить, — велит Валдес, и Гавриил несет тяжеленный ковш с медовым взваром. А Валдес спешит забрать тулупы… он весел и шумлив, но это — ложь.
И надо бы упредить людей.
Трое ведь. Военные, по всему видать, глядишь, и управились бы, но… язык прикипает к небу, а Валдес лишь головою качает укоризненно: мол, что это ты такого выдумал…
Страх тягучий, как тесто, которое мать мнет, выминает. И тонкие нити липнут к неуклюжим пальцам ее, тянутся.
Рвутся.
— Сейчас пироги подоспеют… тесто?то с утреца поставлено, да по такой?то погоде гостей нету. Вы первые, — Валдес самолично накрывает на стол. И ставит бутыль с малиновою настойкой. — Попробуйте…
Гости пробуют.
Всегда пробуют. И цокают языками, кивают благосклонно, потому как хороша у Валдеса настойка.
Страх горячий, как камни, которые греются на решетке. И Гавриилово дело камни снимать да носить наверх, в постели, чтоб прогрелись они.
В теплой постели засыпать легче…
— Чисто тут у вас, — старший из троицы потягивается, позевывая.
Он заснет.
Нет, Валдес не сыплет в настойку сон — траву, да и еду не сдабривает. Ни к чему оно зимой. Долгая дорога да холод лютый вымотают, а там уж, в тепле да по сытости сами разомлеют гости.
— Чисто, — соглашается Валдес. — Убираемся мы тут частенько. Хозяйка моя дюже порядок любит.
И щерится кривою улыбкой.
Почему никто не почуял опасности? Ладно, иные люди, которым случалось на беду свою останавливаться в трактире, но военные…
Гавриил, дождавшись, когда Валдес спустится на кухню, тот всегда спускался помогать матери с уборкой, скользнет наверх. И до комнаты доберется.
Отворит ее…
— Дяденька…
А больше ничего сказать не успеет.
— Вот ты где, — тяжкая рука Валдеса ухватит за шиворот. — Извините, господин, старшенький мой дурноватый… комнату попутал, верно…
И человек, зевнув, кивнет.
Ему не будет дела ни до Гавриила, ни до трактирщика со всем его семейством. Под вой метели сладко спится…
Страх горяч, как Валдесовы руки.
И красен, как его глаза, которые впотьмах светятся угольями. Гавриил смотрит, не смея отвести взгляд, а в голове одно — сейчас убьют… или не сейчас, чтоб постояльцев до сроку не тревожить, но позже, с ними…
— Дурить вздумал? — спросил Валдес и Гавриила тряхнул, легонько так, но зубы клацнули. — Не надо, Гавря… не заставляй меня делать тебе больно.
И о стенку приложил, с размаху.
Так, что дух вынесло.
С того раза Гавриил три дня отлеживался, только и хватало силенок, что до кухни доползти. Не ел ничего, пил воду холодную. Мать же делала вид, что ничего не замечает. Занятая она… поди попробуй троих разделать, да с умом, чтоб не пропало лишнего…
Евстафий Елисееви закрыл глаза и рукою язву нащупал, как она, притихшая, присмиревшая под медикусовым строгим надзором, не очнется ли от этаких страхов. А ведь думалось, что всего?то он, воевода познаньский, на веку своем повидал. Выходит, что и не видал ничего толком… и слыхать не слыхивал… и не слыхивал бы с превеликою радостью.
Да отступаться поздно.
Люди… надобно бы статистику запросить по региону… и узнать, кто там стоял из чинов. А может, и по сей день стоит, небось, не так уж много годков минуло. Учинить дознание, выяснить, как оно стало, что люди пропадали, а никто и не слыхивал… или слыхивал?
Приграничье.
Неспокойное место… одного — другого на нежить спишут, про третьего скажут, что с любовницею сбег аль с полюбовником, про третьего еще чего выдумают. Знал Евстафий Елисеевич, как оно бывает. За каждою пропажей не набегаешься.
Но чтоб такое допустить!
Генерал — губернатору докладную составить надобно будет… и ведь ходили слухи… должны были ходить, что неладно на старой дороге… почему не послали кого с проверкою?
Сколько ж людей сгинуло?
— Потом я понял, почему он меня не убил, — Гавриил сидел ровненько, только в стакан вцепился, будто опасаясь, что отбирать станут. — Он… их надо было учить охотиться, понимаете?
Не понимает.
Видать, слишком Евстафий Елисеевич человек, чтобы понять этакое.
— На зверье всякое — это просто… а вот люди… тут надо осторожно… молодые пока их легко подстрелить. Относительно легко, — поправился Гавриил. — Или еще как поранить. Вот он…
— А мать твоя? Знала?
Нехороший вопрос.
Неправильный.
Только Гавриил плечами пожал.
— Знала… она… она мне нож дала. И сумку. Мне тогда уже четырнадцать было… почти… большой…
Большой? Он и сейчас?то тощенький, дохлый, глянуть не на что, а уж в четырнадцать?то лет…
…но язва молчит.
А сердце болеть привычное.
— Еды собрала…
Гавриил сам понял, что придется уйти.
По взглядам Валдесовым, которые порой удавалось заприметить… да и не таился Валдес вовсе, ни к чему было. И глядел на Гавриила этак, задумчиво, прицениваясь будто.
По братцам, которые вовсе потеряли край. Прежде?то они пугали издали, а ныне… норовили подобраться поближе.
Скалились.
Рычали.
И в человеческом обличье норовили пихнуть, подставить подножку.
А однажды и вовсе загнали в самый угол сарая, прижали к стене влажноватой так и держали, вреда не чиня, но и не отпуская. Стоило шелохнуться, и лица их текли, менялись, а в глазах появлялся нехороший такой блеск.
Отогнал близнецов Валдес.
— Хватит уже, — сказал и подзатыльника отвесил, что одному, что другому. — Потерпите. Скоро уже.
С отцом они не спорили, чуяли, что он сильней. А вот Гавриил…
— Ты тоже не стой раззявой, — Валдес и Гавриила затрещиной наградил. — Чему я тебя учил, не помнишь?
Помнит.
Только… спасет ли та наука?
С того случая месяц прошел. Братья притихли, да и сам Валдес тоже будто бы позабыл про обычный свой промысел, и люду, который, как нарочно, в великом множестве прибывал, уезжать удавалось живым. Гавриила это, конечно, радовало, но…
Чуял, неспроста все.
А потом мамка поутру подняла.
— Собирайся, — велела. И сама потянула на кухню. Сумку сунула серую, Гавриил помнил, что отняли ее у молоденького жреца, который, вот дуралей, решил, будто Вотаново слово ему и на Приграничье защитою будет. А если подумать, то где Вотан, а где Приграничье.
Гавриил глядел, как мамка аккуртно — она все?то делала аккуратно — сует в сумку краюху хлеба, в белую тряпицу завернутую, колбасы сухие… миску.
Вилку железную.
Ножик протянула, буркнув:
— Сгодится.
Гавриил наблюдал за нею, не зная, что сказать и надо ли говорить хоть что?то.
— На от, — она сумку на шею повесила. — К камням иди. А оттудова — к людям… два дня у тебя будет.
Денег она тоже отсыпала, жменьку монет, которую вытащила из кошеля, не глядя. Оказалось — почти двадцать злотей. Правда, тогда Гавриил понятия не имел, много ли это… тогда он меньше всего о деньгах думал.
Шел.
По болоту шел.
Целый день, даже когда думалось, что не осталось у него сил вовсе. Ничего… шаг и еще другой… а на ночь остановился в ельнике, шел бы и ночью, но заставил себя отдыхать. Валдес сам учил, что телу нужен отдых, иначе оно, тело, подведет. Гавриил той ночью костра не стал раскладывать. И ел сухой хлеб, а колбасу еще когда выкинул… знает он, из чего мамкины колбасы сделаные. Больше всего боялся, что наврала мамка про два дня.
Или наврали ей.
Хотя… зачем?
Заснул под самое утро, и не заснул даже, но будто провалился в этакую полудрему, когда слышал все, что творилось вокруг. И слышал ясно, яснее, чем бодрствуя. А проснулся отдохнувшим. И вновь шел, а порой, когда болота позволяли, то и бежал.
На дорогу старую выбрался на закате.
Гавриил перевел дух.
