Самая страшная книга 2016 (сборник) - Гелприн Майк (книги читать бесплатно без регистрации полные txt, fb2) 📗
– Стелла Сергеевна! У вас все нормально? Стелла Сергеевна!
Пожилая соседка работала в Публичной библиотеке и, когда была возможность, угощала детей сахаром. По утрам она играла на пианино Гайдна, Грига, Дебюсси. Особенно Яне нравились рапсодии Рахманинова.
– Ее забрал Африкан, – сказал Савва, топчась в луже нечистот.
«Опять двадцать пять», – вздохнула Яна мысленно.
– Я тебе говорила, что никакого Африкана не существует? Как и Кощея, и Змея Горыныча.
– Он существует, – упорствовал Савва, – я его ночью видел.
– Он тебе приснился?
– Не-а. Ты уснула, а я в окно посмотрел. Он у нас по двору ходил. Вот такой высокий!
Савва встал на цыпочки и поднял к потолку руку с деревянной лопаткой.
– Такой? – Яна отмеряла рост по своему плечу.
– Не! Как два этажа, вот!
– Ну-ну, – девочка повторно постучала в дверь и, не дождавшись ответа, побежала по ступенькам. Уточнила на бегу: – Он что, из Африки, что ли? Негр?
– Он Африкан.
– Ясно. А почему он должен был забрать Стеллу Сергеевну?
– Потому что он плохой, – Савва пыхтел от того, что приходилось пережевывать очевидные факты. – Самый плохой.
Они вышли из подъезда, и Яна проверила, хорошо ли сидит на брате ушанка. Близился март, но аномально холодная зима по-прежнему властвовала в Ленинграде.
– Подумай, Савелий, бывает ли на свете кто-нибудь хуже фашистов?
Савва честно думал полминуты.
– Африкан, – сказал он, взвесив все «за» и «против».
– Дурачок ты, Савелий, – Яна одарила брата легким подзатыльником.
Выбегая из арки, дети едва не врезались в дворника Лядова. Худой, как жердь, с опухшим от водянки лицом, он апатично ковырял снег лопатой.
Лядова контузило на финской войне, и как-то мама сказала, что у него гречка в голове, а Савва расплакался, услышав слово «гречка».
– Здравствуйте, дядя Архип, – приветствовала соседа Яна.
Мужчина уставился на нее воспаленными глазами. Пробормотал что-то нечленораздельное. Савва подергал за рукав снизу. Прошептал:
– Спроси у дяди Архипа.
– Что спросить?
– Про Африкана. Он его тоже видел ночью.
– Ага, – фыркнула Яна, – буду я позориться.
И увлекла за собой зазевавшегося брата. Дворник смотрел им вслед и непрерывно бормотал.
Улица была изрыта траншеями и воронками.
Похожие на призраков люди брели по тротуару. Целенаправленно, медленно, вязко, как во сне. Шатающийся милиционер. Ковыляющий на костылях подросток. Дистрофичная женщина с кастрюлей грязи.
– Сладкая земля! Меняю на хлеб сладкую землю! С бадаевских складов, вся засахаренная.
– Не ври! – устыдил женщину калека. – Ты ее здесь же и нарыла.
– Молчи, молчи, дурак!
Савва прилип к сестриному бедру. Она крепко сжала его кисть в заштопанной варежке.
Мороз щекотал открытые участки кожи, но по сравнению с недавними минус тридцатью казался пустяковым.
Из магазина на углу вылетел взлохмаченный парень. В руках – буханка хлеба. Он рвал ее зубами и, давясь, глотал смешанные с мукой опилки.
– Ловите вора!
Прохожие, те, у кого оставались силы, сбили парня в сугроб, принялись пинать ногами. Продавщица намеревалась отнять буханку, но ее грубо толкнули. Толпа отклевывала хлеб, не забывая вновь и вновь наносить удары. Кто-то выхватил окровавленную корку прямо из разбитого рта воришки. Жадно проглотил клейкую массу.
Яна стиснула губы в ярости, ускорила шаг.
– Там хлебушек, – робко сказал Савва.
Он размышлял о крошках, попавших в щели брусчатки.
– Заткнись, – поморщилась Яна, – только о жратве и думаешь. Хочешь быть как они?
Мальчик замотал головой.
Впереди подпирающие друг друга старички катили санки. На ухабе санки вильнули, и из них вывалился закутанный ребенок.
– Бабушка! Дедушка! Эй, погодите!
Старики не слышали.
Яна подбежала к распластавшемуся на тротуаре ребенку, склонилась над ним:
– Сейчас, малыш…
Порыв ветра откинул в сторону пеленки, обнажил синюшное лицо. Оно влажно блестело и пахло прогорклым сыром. Из крохотной ноздри высунул белую головку опарыш.
Яна сдержала крик. Ткнула Савву себе в бок, поволокла прочь. Мимо стариков, катящих пустые саночки. Мимо призраков. Мимо голода.
– А ты знаешь, какое у Феди прозвище? – спросил Савва.
Они шли по набережной. Слева лежала закованная в лед Мойка.
– Какое?
– Говняшка! – Савва звонко рассмеялся, и несколько идущих навстречу скелетов неодобрительно заворчали.
– Кто тебе такое сказал?
– Его двоюродный брат со мной в садик ходит. Говорит, что Федя пальцы говняшками мажет и нюхает.
– Бред. И, кстати, тех, кто сплетни распускает, их в пионеры не принимают. И в армию не берут. Ты слышал когда-нибудь, чтобы я про кого-то такие гадости говорила? Или папа?
Савва нахмурился.
– Мама говорит про людей гадости.
– Мама, – Яна поискала правильные слова, – мама женщина, а ты – мужик.
– Я больше не буду, – пообещал Савва.
Федю они увидели издалека. Он прогуливался у кинотеатра «Баррикада» с двумя лопатами под мышкой, и полы его шинели подметали асфальт.
Ушастый, с круглой, обритой под ноль головешкой, Федя Баркалов напоминал диковинную зверушку. Редкую амазонскую обезьянку.
С Яной их сдружила любовь к литературе. Оба зачитывали до дыр Герберта Уэллса, Беляева, Обручева, Толстого, того, что «Гиперболоид», конечно.
– Привет, Яна. Привет, Гулливер.
Федя протянул руку. Савва нерешительно отступил. Повисла пауза, в течение которой Ждановы изучали пальцы Феди, желтые, с коричневыми скобками грязи под ногтями.
Федя убрал руку и залился краской стыда.
Улыбнулся, показывая гнилые зубы.
Его родители работали на фабрике «Светоч», но, вопреки мнению Яниной мамы о фабричных работниках, цинги Федя не избежал.
– Прохлаждаешься? – прищурилась Яна. В их приятельстве она взяла на себя роль «старшего товарища». – Полезным бы чем занялся, пока нас ждал.
– Я… – Федя растерялся, – я… вот…
Он извлек из-за пазухи газетный сверток, вручил Яне и произнес с радостным смущением:
– Это тебе. Бутерброд.
– Бутер… что?
Она развернула сверток. Савва выгнул шею, его била дрожь.
– Хлебушек, – простонал мальчик.
– Что это? – холодно поинтересовалась Яна.
На кусочке черного хлеба примостился мясистый фиолетовый листок.
– Бутерброд, – хвастливо, захлебываясь эмоциями, сообщил Федя. – Я его сам приготовил. Для тебя.
– А это что? – Она подцепила фиолетовый ингредиент.
– У нас в горшке растет. Комнатный цветок, не помню, как называется. Их надо вместе…
Яна осторожно прикусила листочек, пожевала, скривившись, выплюнула:
– Гадость.
Потрясенный Федя шмыгнул носом. Яна отдала хлеб брату.
– Это мне? Все?
– Ешь медленно, – приказала она и кивнула разочарованному приятелю: – Что вылупился, Баркалов? До ночи будем здесь мерзнуть? За мной! – И она направилась к красноармейцу, дежурящему у кинотеатра. – Простите, товарищ…
– Еды нет, – рявкнул красноармеец. – Пошли вон, нет у меня еды.
– Мы… мы не попрошайничаем, – Яна гордо задрала подбородок, – Мы помочь хотим. Расчистить снег.
– А, – солдат опустил взор. Его лицо отекло от чрезмерного употребления подсоленного кипятка, муки голода исказили черты. – Идите к Аничкову мосту. Там помощь нужна.
Дети зашагали по Невскому проспекту. Яна впереди, следом – Федя. Замыкал шествие Савва. Он смачивал хлеб слюной и посасывал его, как леденец.
– История была, – начал Федя, – в Куйбышевском районе вчера девушку убили.
– Снарядом?
– Нет. Она официанткой работала в директорской столовой. Ухоженная такая, красивая. Вот ее и убили. Вилкой в горло, – Федя продемонстрировал, как именно вонзался в плоть красивой официантки столовый прибор.
– Дикари, – процедила Яна.
– Тебе что, официантку жалко? – удивился Федя искренне. – Они же воровки все. Обвешивают людей.
– Не все. Есть хорошие. И кто-то должен работать официантом. Каждый в жизни занимает свое место.
