Мужья и любовники - Харрис Рут (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
Сделай это, займись тем – эти слова она уже слышала в детстве. Муж в этом смысле ничуть не отличался от отца, и хотя Кэрлис теперь была взрослой, это ей все равно не нравилось. И это недовольство еще сильнее толкало ее к Джорджу. Ей было стыдно, но теперь, когда она занималась любовью с мужем, рядом с собой в постели она представляла любовника.
Ей было еще более совестно оттого, что она сравнивала мужа и любовника, отдавая предпочтение то одному, то другому. Она пересекла черту, за которой роман был роскошью; он превращался в необходимость.
Когда она говорила Джорджу, что волнуется за отца, ей хотелось, чтобы Кирк был таким же отзывчивым, как любовник. Рассказывая Кирку о своих делах на работе, она мечтала, чтобы Джордж проявлял бы к ним такой же интерес, как муж. Иногда, когда она была с Кирком, ей хотелось, чтобы это был Джордж, и наоборот. Иногда ей казалось, что она любит их обоих. Иногда – что не любит ни того, ни другого.
Порой случалось так, что, занимаясь любовью с Джорджем, а потом с Кирком, у нее возникало поразительное ощущение, что ее любят разом оба.
– Лишь бы так было всегда, – говорила она Кирку, и тот верил, что это не просто слова.
– Лишь бы так было всегда, – говорила она Джорджу, и тот тоже этому верил.
Ее настолько закружил водоворот любовных переживаний, что порой приходили мысли о третьем, а может, и четвертом мужчине. Теперь она по-другому, уверенно, смотрела на них, пожалуй, даже с некоторым вызовом. Раньше она всегда пыталась понять тех девушек, у которых было полно приятелей, теперь она знала, что это за ощущение. Это было прекрасно. Это заставляло любить саму себя так же, как любят ее. Увы, на смену хорошему настроению приходило плохое.
– Челлини дает прием в честь владельцев магазинов, будут демонстрироваться новые образцы, и я должна быть там, – говорила она Джорджу. – Это очень важная встреча, – и отправлялась с Кирком на прием.
В этих случаях она чувствовала себя отвратительно и казалась себе обманщицей. Она обманывала и мужа, и любовника. А больше всех – саму себя.
В самом начале связи с Джорджем Кэрлис поклялась никогда о ней не рассказывать. Она и сейчас считала, что поступила правильно, не сказав никому ни слова, но молчание сжигало ее. Огонь тайной любви разгорался все сильнее и, в конце концов, полностью поглотил ее. Она вспоминала все свои свидания с Джорджем, слова, которые он шептал ей, его прикосновения, поцелуи, ласки. Она всячески изворачивалась, выдумывала разные истории, пытаясь примирить свою тайную жизнь с жизнью явной, свой роман – со своим браком. Она начинала подумывать о том, чтобы оставить мужа и уйти к любовнику, предпочесть связь замужеству.
Ее начало страшить то, что она так неотступно думает о Джордже, что так ждет свиданий с ним. Двойная жизнь, которую Кэрлис вела на протяжении последних шести месяцев, начала ее тяготить, и она стала сомневаться: может, не стоит быть такой осторожной. Ей хотелось больше времени проводить с Джорджем, и выстроенный ею строгий порядок приоритетов – муж, отец, работа, любовник – повторил судьбу многих заповедей: он рассыпался, как карточный домик.
– Мне бы хотелось побывать у тебя дома, – сказала она как-то Джорджу в конце сентября, делая вид, что это случайная фраза, хотя на самом деле все лето примеривалась к этим словам. Жилье многое говорит о человеке, – и Кэрлис это знала.
– Разумеется, – ответил он, – только мне казалось, что ты предпочитаешь встречаться в отелях. Ты всегда говорила, что так спокойнее.
– Может, я была слишком осторожна, – произнесла Кэрлис.
Его квартира оказалась точь-в-точь, как хозяин: несуетная, романтическая, чувственная и обманчиво безыскусная. Кресла покрыты неброским полотном, на полках – книги по искусству и образцы тканей. Эйсомское кресло имело отчетливо мужской вид, а на застекленном ночном столике был только ящик со спичками в железной оправе, жилище явно принадлежало человеку, частная жизнь которого протекала на виду. Кухня, где все было сделано из нержавеющей стали, напоминала буфет в салоне самолета, а в спальне с плотно зашторенными окнами стояла только кровать да два ночных столика. Напротив телевизора располагался стенной шкаф, дверь вела в маленькую ванную с душем. Ничто здесь не выдавало присутствия женщины: ни косметики в ванной, ни халата на вешалке, ни буфета на кухне.
Отчетливая нагота квартиры успокоила Кэрлис. Выходит, все-таки она – первая для него женщина, хоть и есть у Джорджа приятельница. Ведь понятно, что, если у этой приятельницы нет здесь даже зубной щетки или лосьона для рук, она занимает в жизни Джорджа не слишком большое место.
– Квартира холостяка, – заметила Кэрлис, думая о своей коллекции бледно-голубого фарфора, повсюду расставленных семейных фотографиях и шейкерах – она любила готовить себе коктейли. – У меня все так забито, что ты бы Прямо с ума сошел.
– С тобой бы не сошел, – Джордж с улыбкой обнял ее и повел в спальню.
– Все домашние блага, – сказала Джейд чуть позже, потягивая холодное вино. С тех пор они всегда встречались у него на квартире.
Все же Кэрлис старалась соблюдать достаточную осторожность. Лишь в исключительных случаях, когда шел дождь или было совсем уж мало времени, она доезжала на такси прямо до Джорджа. А чаще всего входила в «Блюмингдейл» со стороны Лексингтон-авеню, пересекала главный торговый зал и выходила на Третью. Отсюда было несколько кварталов до дома, где жил Джордж. В других случаях она таким же образом использовала в качестве прикрытия «Александерс». Порой она останавливала такси на Второй и шла на запад. Порой – добиралась на метро до Пятьдесят девятой и шла на восток. И хоть Кэрлис была уверена, что никто ничего не подозревает, она все равно не забывала об осторожности.
Барни Гелбер, как и его отец, был зубным врачом. Его приемную украшали фотографии звезд театра и кино, известных политиков и знаменитых артистов балета. Джейд всегда подсмеивалась, что она – единственная незнаменитость среди его пациентов.
– Что-то в последнее время у меня страшно пухнут десны, – сказала она, устраиваясь в зубоврачебном кресле. Сестра повязала ей на шею полотенце. – Боюсь, старость приближается!
– Ну что же, давайте посмотрим, – с профессиональной интонацией сказал, улыбаясь, Барни.
Он тщательно осмотрел полость рта, сначала через зеркало, а потом с помощью различных инструментов. Покончив с ощупыванием и простукиванием, он снова взял зеркало и стал медленно осматривать десны. Всякий раз, как он нажимал посильнее, Джейд инстинктивно откидывалась. Пока он исследовал ее, она рассматривала его. Ей были хорошо видны правильные, приятные черты его лица, чистая кожа, зеленые глаза. И столь же хорошо было видно, как меняется у него выражение лица. Теперь он выглядел озабоченным.
– Что-нибудь не так? – спросила Джейд, когда он окончил осмотр и она смогла наконец заговорить. Длилось обследование гораздо дольше, чем она предполагала, и это ее обеспокоило.
– Да нет, так ничего не видно, – осторожно сказал Гелбер. – Но надо бы сделать снимок.
Рисуя в своем воображении страшные картины, как ей вставляют искусственные зубы, а на ночь она их снимает и кладет в специальный раствор, Джейд пошла делать снимок. Пока снимок проявляли, она сидела в приемной у Барни. Он внимательно принялся изучать его, и опять Джейд заволновалась – что-то он слишком долго разглядывает.
– Все в порядке? – нервно спросила она. Молчание врачей всегда приводило ее в панику.
Барни Гелбер взглянул на Джейд. По лицу его ничего нельзя было понять.
– По снимкам не видно, почему у вас пухнут десны, – сказал он. – Может, завелся какой-то вирус, а может, это результат общей инфекции. Надо бы сходить к своему врачу.
– Стало быть, искусственные зубы мне не грозят, – с неожиданным облегчением произнесла Джейд.
– Во всяком случае, не в ближайшее время, – улыбнулся Барни Гелбер. – Но к врачу надо обратиться непременно. Нельзя это так оставлять. Не похоже, что опухоль пройдет сама собой.
