Хождение по мукам - Толстой Алексей Николаевич (читать книги онлайн бесплатно регистрация txt, fb2) 📗
Еще 10 апреля 1920 г. Толстой писал Ященко: «... конец романа мне уже ясен, только очень много забот и дел, чтобы сразу его закончить»[375]. Рукописи «Хождения по мукам» не известны, и мы не можем с уверенностью сказать, сколько раз потом менялась у писателя концепция финала произведения образца апреля 1920 г. и каков был тот финал, за переделку которого Толстой взялся летом 1921 г. Здесь мы вступаем в область предположений. Об обстоятельствах завершающей работы над романом много лет спустя написала в своих воспоминаниях Н.В. Крандиевская:
...приехал Толстой из Парижа. Он плохо выглядел. Устал, озабочен. Вечером он читал мне только что написанный конец романа «Сестры», последнюю главу. Как всегда, у него неладно с концом. Отчего это? Не сам ли он утверждал в разговоре с Буниным: «Кончая большую вещь, необходимо как бы подняться над нею, чтобы снова увидеть с начала до конца (как с горы – пройденный путь)», – тогда конец будет верный, пропорция соблюдена и вся вещь крепко станет на ноги. У него же конец случаен. Не оттого ли это, что он устал, переработал? Он торопится под конец – вот что ужасно.
– Отдохни! Отложи работу.
Он вдруг вспылил.
– Пиши сама, – крикнул он, – и ну его к лешему!
Он схватил рукопись, в бешенстве разорвал последние листы и бросил за окно.
– Подыхайте с голоду!
Хлопнув дверью, он вышел.
Мы с детьми долго ползали по саду, подбирая в темноте белые клочки. Мы склеили все и положили на стол.
Толстой вернулся через час. Он молча сел к столу и работал до свету. Я сварила ему крепкого кофе. Он кончил роман коротко и сильно.
Как странно: человек с ведерком, клеящий афиши, – один этот образ восстановил равновесие, и все вокруг обрело свое место.
Мне кажется, сам Толстой доволен теперь концом[376].
Комментируя этот фрагмент воспоминаний жены писателя, Е.Д. Толстая пишет: «Крандиевская дает понять, что именно в эту ночь роман приобрел открытый финал, о котором впоследствии писал сам Толстой, теперь действие прерывалось накануне октябрьского переворота. Значит ли это, что в варианте, не понравившемся Крандиевской и разорванном автором, запечатлен момент, исторически более поздний, т.е. что Толстой именно в эту ночь решил предусмотрительно отодвинуть описание октябрьских событий до следующих томов, ощутив, что эмигрантская ситуация быстро меняется? Это кажется вероятным (...) Похоже (...) что он подбирался именно к показу октябрьского переворота: иначе зачем бы как раз к лету 1917-го все его герои вернулись в Петроград – только ли затем, чтобы слушать подстрекательскую речь Ленина с балкона захваченного особняка Кшесинской? Явно Толстой готовил их к грядущим роковым переменам. Фраза о “случайном конце”, видимо, указывает на то, что Толстой представил жене некую новую альтернативу уже имевшимся ранее версиям»[377]. Однако подобная интерпретация давно известных событий не учитывает в полной мере творческих планов Толстого в отношении романа, который летом 1921 г. виделся ему началом дальнейшей большой работы. Уже в июне 1921 г. берлинский журнал «Русская книга» сообщал: «Граф А.Н. Толстой работает над новым романом, который составит вторую часть задуманной им трилогии и явится продолжением его романа “Хождение по мукам”. В нем будет изображена эпоха революции»[378]. Очевидно, именно в связи с этим новый финал уже написанного произведения должен был стать открытым, а герои, в соответствии с замыслом автора, переместиться из Москвы в Петроград[379], – что потребовало, на наш взгляд, не сокращения, а продолжения романа. В эту схему вписывается ответ Толстого Крандиевской после знакомства с главой ее воспоминаний «Лето в Камбе»: «“Хождение по мукам” я кончал в Камбе, где работал над последними главами около месяца. Конец мне не удавался, и я его, действительно, однажды разорвал и вышвырнул в окно, и то, что мне не удавался конец, было закономерным и глубоким ощущением художника, т.е. уже тогда я начал понимать, что этот роман есть только начало эпопеи, которая вся разворачивается в будущем. Вот откуда происходила неудача с концом, а не оттого, что я не мог “взойти на гору, чтобы оглянуть пройденное” (...) На самом же деле этот роман (“Сестры”) никогда, даже при последующих доработках, не был закончен, да и, по существу, не мог быть закончен, т.к. он – только первая часть трилогии»[380].
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Как уже отмечалось, 18 июля 1921 г. Толстой сообщил Ященко о завершении романа в шестом, августовском, номере «Современных записок», где в конечном итоге были опубликованы главы с XXXV по XXXVIII, в которых описываются февральские дни в Петрограде и Москве. Вероятно, это и был первоначально планировавшийся хронологический предел романа, что нашло отражение во вступлении к изданию 1922 года: «Тремя февральскими днями, когда, как во сне, зашатался и рухнул византийский столп Империи, и Россия увидала себя голой, нищей и свободной, – заканчивается повествование первой книги» (Наст. изд. С. 6). Фактически же публикация романа была завершена в седьмом номере «Современных записок», вышедшем в октябре. Напечатанные там главы, с XXXIX по XLIII, видимо, и были написаны Толстым в августе 1921 г. В них вошли: сцена убийства Николая Ивановича Смоковникова; эпизод, рассказывающий об экспроприациях Жадова и компании; материал, связанный с жизнью Телегина и Даши, а затем и Кати в Петрограде; финальная сцена спора Телегина и Рощина о судьбе России[381].
В новом, августа 1921 г., финале произведения должны были быть намечены сюжетные линии, актуальные для продолжения романа, в частности, например, та, что своим источником имеет определенную антиномичность образов Телегина и Рощина. Как представляется, в связи с этим последний был существенно преображен автором в заключительных главах и в конечном итоге занял одно из центральных мест в повествовании. Ряд главных героев, Катя – Смоковников – Даша – Телегин, в результате смерти Николая Ивановича был заменен на: Катя – Рощин – Даша – Телегин. До финальных сцен Рощин появлялся на страницах романа лишь однажды, в XXV главе, во время московского житья сестер: «Одно время к сестрам ходил очень милый молодой человек, Рощин, только что выпущенный в прапорщики. Он был из хорошей, профессорской семьи, и Смоковниковых знал еще по Петербургу (...) Был он высок ростом, с большими руками и медленными движениями. Не спеша, присев к столу, он спокойным и тихим голосом рассказывал военные новости». Далее следовали отъезд Рощина на фронт и указание на то, что с тех пор Катя «об уехавшем (...) не говорила ни слова, да и говорить-то было не о чем, – хватило бы только силы вырвать из сердца, забыть эту ненужную муку, возникшую в сумерки от не вовремя затосковавшего по любви глупого сердца». Потенциал характера этого персонажа романа здесь еще не вполне ясен. Возможно, на раннем этапе работы над текстом писатель готовил ему совсем другое будущее. Резко контрастен юноше из XXV главы Рощин последних глав романа. В день похорон Николая Ивановича Катя «увидела сидящего на диване большого человека в военной рубашке, бритая голова его была перевязана черным (...) Человек глядел на нее светлыми, расширенными, страшными глазами. Прямой рот его был сжат, на скулах надуты желваки». Уместность присутствия здесь именно такого Рощина, ставшего оппонентом Телегина в нелегком споре о судьбе России, с мрачным отчаянием и драматическим надрывом переживающего гибель страны и армии, несомненна.
В результате переосмысления Толстым образа этого героя в тексте романа возникли неминуемые противоречия, вполне объяснимые с точки зрения тех обстоятельств, в которых заканчивалось произведение. В XXV главе Рощин назван «только что выпущенным в прапорщики» (самый младший офицерский чин в царской армии). В заключительных сценах герой упоминает о том, что командовал полуротой («В солдате можно преодолеть страх смерти, я сам одним стеком останавливал полуроту и возвращал в бой»), тогда как командирами полурот обычно являлись офицеры не ниже поручика. Можно, конечно, предположить, что Рощин за время пребывания на фронте получил очередной чин, но в то, что он достиг за сравнительно короткий срок (Рощин отсутствовал в Москве чуть более года) таких высот военной карьеры, которые позволяют ему ехать из ставки и везти план спасения страны и армии военному министру, верится мало. Такой потенциал с самого начала не был заложен Толстым в характере персонажа, явленного читателю в столь разных ликах. Возникшие противоречия в образе Рощина были сняты Толстым только в изданиях романа конца 1920-х годов, где герой с самого начала был капитаном, откомандированным в Москву для приема снаряжения. Писатель отказался от его «профессорского» происхождения и знакомства со Смоковниковыми «по Петербургу». В дом, к обеду, Рощина привозил Николай Иванович из Городского союза. В применении к герою исчез эпитет «молодой», из высокого, «с большими руками и медленными движениями» он превратился в «худощавого, с темными невеселыми глазами, с обритым ладным черепом». Все это в большей степени соответствовало внутренней логике развития характера Рощина и его месту в структуре произведения.