От Византии до Орды. История Руси и русского Слова - Кожинов Вадим Валерьянович (серия книг TXT) 📗
Однако историки XIX–XX веков явно недооценивали Ярослава: достаточно, полагаю, сказать о том, что нет ни одного сколько-нибудь подробного исследования его жизни и деятельности. А в наше время весьма широко распространяется очерняющая Ярослава Мудрого «концепция», которую трудно определить иначе чем злостно клеветническая… Но к этому мы еще обратимся.
Согласно новейшему исследованию А. Н. Ужанкова [473] , почти девятьсот шестьдесят лет назад, 25 марта 1038 года, под сводами церкви Святого Благовещенья, воздвигнутой незадолго до того на монументальных Золотых воротах Киева, будущий митрополит Иларион произнес свое «Слово о законе и Благодати», в котором, в частности, содержалась и возвышенная хвала деятельности Ярослава, правившего к тому времени в Киеве уже около двух десятилетий (а до его кончины – 20 февраля 1034 года – оставалось тогда около шестнадцати лет). Обращаясь к его покойному отцу Владимиру Святославичу, Крестителю Руси, митрополит Иларион так говорил о Ярославе:
Его ж сотвори Господь наместника по тебе,
твоему владычьству, —
не рушаша твоих устав,
но утвержающа,
не умаляюща твоему благоверию положениа,
но паче прилагаюша,
и не казяша,
но учиняюща [474] ,
иже недоконьчаная твоя,
наконьча…
Вдумываясь в эти древнерусские речения (они на полтора столетия старше «Слова о полку Игореве»), понимаешь, что деятельность Ярослава имела в глазах его великого и прозорливого современника завершающий, упорядочивающий, гармонизирующий смысл. Между тем русская история, увы, не богата правителями и вообще деятелями, о которых уместно с полным основанием сказать нечто подобное. И, более того, деятелей этого склада как-то не очень уж выделяли и ценили; гораздо больше внимания привлекали разного рода реформаторы или даже прямые разрушители. Этим, в частности, объясняется отсутствие книг или хотя бы пространных статей о Ярославе Мудром.
Иларион «сообщал» также Владимиру о его преемнике Ярославе, что тот
славный град твой Кыев
величеством, яко венцем, обложил.
Но Ярослав Мудрый оставил после себя не только величественный и могучий Киев, превосходивший все тогдашние города Западной Евразии, кроме Константинополя и еще, может быть, Кордовы (в принадлежавшей в то время арабам части Испании). Именно Ярослав окончательно утвердил государственное пространство Руси.
Основанные им города – Ярославль на северной Волге и другой, «галицкий», Ярославль (позднее – Ярослав) на притоке верхней Вислы реке Сан, вблизи Карпат (ныне принадлежащий Польше), а также Юрьев, нареченный во имя небесного покровителя Ярослава св. Георгия-Юрия, в северной Прибалтике (ныне – эстонский Тарту), и еще один Юрьев на южном притоке Днепра, реке Рось, – выразительно обрамляют громадное пространство Ярославовой Руси. Впрочем, эти города, за исключением галицкого Ярославля, не очерчивали действительных тогдашних границ: Русь к концу правления Ярослава простиралась от Белого до Черного моря и – с запада на восток – от Балтики и бассейна Вислы до Печоры и Камы.
При этом необходимо подчеркнуть, что, устанавливая власть Киева над этим пространством, Ярослав отнюдь не сокрушал и не подавлял какие-либо другие, чужие государственные образования; напротив, к концу его правления были утверждены вполне благоприятные отношения со всеми имевшимися к началу Ярославовой эпохи соседними государствами – Булгарией (Волжской), Швецией, Польшей, Чехией, Венгрией, Византией; наладились и прочные дипломатические связи с более дальним «зарубежьем» – Норвегией, Англией, Данией, Германией. Что же касается тех многочисленных, но не имевших даже зачатков собственной государственности финно-угорских и тюркских племен, которые жили в границах Ярославовой Руси, они – что показано, например, в сравнительно недавнем исследовании весьма добросовестного историки М. Б. Свердлова «Генеалогия в изучении класса феодалов на Руси XI–XIII вв.» [475] , были всецело равноправными участниками государственного строительства Руси (так, финские и тюркские имена очень широко представлены, наряду со славянскими, в высшем слое носителей власти при Ярославе и позже).
Помимо плодотворного созидания русской государственности, при Ярославе было исключительно много сделано в сфере культуры (в самом широком значении этого слова); но об этом еще пойдет речь.
Весь характер Ярославовой эпохи рождает мысль о глубоко продуманной (недаром – Мудрый!) и уравновешенной созидательной деятельности. Однако приход Ярослава к власти совершался в остро драматических обстоятельствах.
В «Повести временных лет» есть два противоречащих друг другу сообщения, указывающих дату рождения Ярослава: отмечено, что к 1016 году он прожил 28 лет и, значит, родился в 989 году [476] , а в 1054-м, в момент кончины, ему-де было 76 лет, то есть дата его рождения – 979 год. Правдоподобнее первое сообщение, которое подтверждается медицинской экспертизой скелета Ярослава [477] ; известно также, что из семи сыновей Ярослава только один, Илья, родился до 1020 года, и странно было бы, если бы Ярослав начал обзаводиться многочисленными наследниками лишь после достижения им сорока лет.
Ярослав был четвертым (по старшинству) из двенадцати сыновей Владимира Святославича. Двое старших – Вышеслав и Изяслав – умерли еще при жизни отца, и в 1010 году, после кончины Вышеслава, Владимир дал Ярославу в «держание» Новгород – главное тогда после Киева владение Руси (до этого Ярослав «сидел» в Ростове, куда в 1010-м был переведен младший его брат Борис).
Но тем самым оказался обойденным третий по старшинству брат Ярослава Святополк, державший Туровскую землю (расположенную к западу от среднего течения Днепра и до границы с Польшей). Как общепризнано, недостаточное благоволение Владимира к Святополку имело своей первопричиной тот факт, что он не являлся его родным сыном. Судя по всему, отцом Святополка был Ярополк Святославич, жену которого «унаследовал» Владимир сразу после гибели этого своего старшего брата в междоусобной борьбе: Святополк родился, очевидно, до истечения девяти месяцев с момента смерти Ярополка.
В последние годы жизни Владимира (он скончался 15 июля 1015 года) события развивались следующим образом. Князь (позднее, с 1025 года, король) Польши Болеслав Великий, объединивший свой народ и прочно связавший свою деятельность с Римской церковью (поляки приняли из ее рук христианство еще в 966 году) решил в 1013 году отторгнуть от Руси так называемые Червенские города (в верхнем течении Западного Буга и Сана). Для этого он вступил в военный союз с враждебными Руси печенегами. Но его замысел сорвался, поскольку он (по неизвестной нам причине) на этот раз рассорился с приглашенными им печенегами и был вынужден сражаться с ними, а не с русскими. Впоследствии он сумел восстановить польско-печенежский союз, а еще до того завязал также самые тесные отношения с правителем граничивших с Польшей русских земель – Святополком, за которого отдал свою дочь.
Историки спорят о точной дате этого брака – состоялся ли он до нападения Болеслава на Червенские города либо после этого. Но так или иначе в дальнейшем Болеслав действовал в прочном союзе со Святополком. Вместе с супругой к Святополку явился – в качестве ее «духовного отца» – польский епископ германского происхождения Рейнберн, который, как убеждены многие новейшие исследователи, представлял и интересы Римской церкви, всегда чрезвычайно активно стремившейся превратить в свою паству все новые и новые племена и народы. В данном случае дело шло о подчинении или хотя бы о включении в орбиту польского влияния всей Руси, в чем были горячо заинтересованы и Римская церковь, и правители Польши.
В 1014 году Владимир, как сообщает прямой современник событий, германский хронист Титмар Мерзебургский, узнал, что Святополк, «побуждаемый Болеславом, тайно готовится ему сопротивляться, он (Владимир. – В. К.) схватил и епископа, и сына с женой и запер в одиночном заключении… Болеслав, узнав обо всем этом, не переставал мстить» [478] .
