Знак фараона (сборник) - Бекитт Лора (е книги TXT) 📗
Поговорив с Миттой, Арунтана пошла домой. Собственно, это был чужой дом. Вернувшись в Мегиддо, они с Джаиром заняли пустующий полуразрушенный особняк. Мебель в жилище была поломана, по ночам в окна задувал холодный ветер. Арунтана и Джаир кое-что починили и подлатали, надеясь дожить до лучших времен.
Жизнь и впрямь понемногу налаживалась. После победы при Мегиддо пало множество сирийских и палестинских крепостей; некоторые сдались без боя. Сломив сопротивление азиатских правителей, Тутмос взял с захваченных военачальников и офицеров противника клятву верности и отпустил их домой. Вместе с тем множество простых воинов продолжали томиться в плену на положении рабов.
По возвращении на родину Джаиру удалось наняться на службу, но армия была обескровлена, и платили мало. Случалось, он уходил на несколько дней, чтобы поохотиться на диких коз: той горстки зерна, которую ему выдавали в армии, не хватило бы и одному человеку. В ту пору войска и сирийских, и палестинских царей представляли собой беспорядочную орду. Воины были обессилены, разорены, измучены, не способны ни мыслить, ни действовать. Они лишились главного – веры в своих правителей, а иные – и в своих богов.
Ни Джаир, ни Арунтана не жаловались на судьбу. Они выжили, они были вместе и верили в то, что жизнь переменится, что удача не за горами.
Молодая женщина развела огонь, испекла лепешки, сварила мясо и принялась ждать возвращения мужа. Если прежде она лгала легко и беззастенчиво, то теперь не знала, удастся ли ей выглядеть искренней.
Арунтана вздрогнула, когда муж вошел, тяжело дыша; он крепко держал за руки двух ребятишек; диковатые, испуганные, они напоминали пойманных зверьков. Оба – и мальчик, и девочка – были оборванными, грязными. Мальчик угрюмо смотрел исподлобья, девочка дрожала и всхлипывала.
– Мне пришлось устроить настоящую облаву в развалинах стен западной части крепости. И все-таки я их поймал! Думаю, мальчишке лет пять, а девочке года три.
– Это брат и сестра? – спросила молодая женщина. Она была сильно растеряна и не знала, как себя вести.
– Я не сумел вытянуть из них ни единого слова. Может быть, у тебя получится?
– Надо их накормить, – сказала Арунтана.
Дети хватали лепешки и мясо грязными трясущимися ручонками и жадно заталкивали в рот. Джаир ничего не ел; он не отрываясь смотрел на детей, и в его взгляде была неприкрытая мука. Арунтана поняла, о чем он думает, и ее душу пронзила боль. Внезапно она заметила, что в черных волосах Джаира появились серебряные нити, что черты его лица стали тяжелее и жестче, а взгляд потух.
Ее любимый устал. Устал от всего: от войны, от неопределенности своего положения, от одиночества, нищеты, а главное – от гнетущего душу чувства вины. Возможно, он устал и от нее, Арунтаны, от ее сумасбродства, непредсказуемости, ненасытности в любовных утехах. Молодая женщина вспомнила слова Митты, и ее сердце болезненно сжалось. Джаир мечтал о семье, хотел, чтобы она стала обычной женщиной – покладистой, преданной, верной.
– Поешь, – сказала Арунтана и придвинула к нему миску, почти опустошенную голодными детьми.
– Ешь сама, я не хочу, – ответил он.
Губы молодой женщины задрожали. Почему во время осады Мегиддо она не могла сказать Джаиру: «Я не хочу есть, отнеси это своим детям»? Почему она брала и брала, не желая ни с кем делиться, не желая отдавать?!
Когда дети поели, у них начали слипаться глаза, и они уснули прямо у очага, крепко прижавшись друг к другу.
– Надеюсь, завтра мы сможем узнать, кто они такие и что стало с их родителями, – сказала Арунтана.
– Я хотел с тобой поговорить, – натянуто произнес Джаир.
Молодая женщина вскинула взор.
– О детях?
– Нет, о другом. У меня появилась возможность наняться на службу в египетское войско. Там неплохо платят, талантливым и смелым раздают золото и земли, а еще дети наемников могут обучаться в Фивах или в любом другом городе государства, которым правит фараон Тутмос.
Арунтана замерла.
– Ты этого хочешь?
– С одной стороны, у меня нет выбора. На сегодняшний день это самый лучший и, пожалуй, единственный выход. С другой, существует нечто такое, чего я не могу простить ни фараону, ни тем, кто ему служит.
– Ты имеешь в виду свой плен?
– Нет. Гибель или плен были неизбежны. Да, мы защищали Мегиддо, и я не жалею об этом, хотя с самого начала было ясно: армия Тутмоса – ветер, способный разогнать любые тучи. Я имею в виду нечто другое. Помнишь, ты рассказывала, как египетские воины надругались над тобой?
Арунтана похолодела, поняв, что он может подумать, когда она сообщит о том, что ждет ребенка. С трудом взяв себя в руки, женщина тихо, но уверенно произнесла:
– Я солгала. Никто и никогда не брал меня силой. Да, воины фараона хотели это сделать, но я так дралась, царапалась, кусалась и визжала, что они остановили свой выбор на других пленницах.
Джаир стиснул зубы, и в его темных глазах заплясали искры.
– Зачем ты меня обманула?
– Я хотела, чтобы ты меня пожалел.
Джаир долго сидел, уставившись в одну точку, не говоря ни слова, и Арунтана не представляла, о чем он думает. Хорошо быть такой, как Митта, уметь читать в сердцах и душах! Хотя старуха всегда говорила, что ее дар скорее похож на проклятие.
– Я понимаю, насколько для тебя важно снова сделаться воином, которого уважают и ценят. Я знаю, что нам нужны деньги. Но ты… ты можешь погибнуть!
– Да, мужчины воюют и, случается, погибают. Женщинам тоже приходится нелегко. Такова жизнь. Если я вступлю в египетское войско и меня убьют, ты получишь за погибшего мужа золото и землю. А так останешься ни с чем, – ответил Джаир.
– Главное, чтобы у меня был ты!
– А эти дети? Ты примешь их? – В его голосе прозвучали тревожные нотки.
– Конечно, – мягко ответила Арунтана. – Я постараюсь если не заменить им мать, то хотя бы быть доброй и ласковой с ними.
Джаир, успокоившись, вздохнул, и они улеглись на подстилку из овчины. Мужчина обнял женщину, провел рукой по ее бедру и вдруг почувствовал, что ее напряженное тело не откликается на его призыв. Прежде Арунтана мгновенно вспыхивала от его прикосновений, будто сухое дерево от удара молнии. Если вечером он приходил уставший и засыпал, она будила его горячими ласками глубокой ночью и он овладевал ею в полусне, или же они занимались любовью при нарождавшемся утреннем свете.
Сейчас молодая женщина сказала:
– Подожди. Я хочу сообщить тебе нечто важное. Сегодня я была у Митты, и она подтвердила мои подозрения: я беременна.
Джаир вскочил с места, будто ужаленный ядовитой змеей.
– Ты говорила, что не можешь иметь детей! Ты снова лгала?! Что тебе нужно? Моя жалость, моя страсть, моя душа? Я отдал тебе все, что имел, и продолжаю отдавать! А ты продолжаешь лгать – каждый день, каждую минуту своей жизни!
Арунтана жалко улыбнулась.
– Я думала, ты обрадуешься…
Он с силой провел руками по лицу, будто желая что-то стереть, и ответил:
– Я рад, я ужасно рад… Но что за этим стоит? Снова то, чего я не знаю?!
– Ты все знаешь, клянусь всеми богами, какие мне известны, – не дрогнув, произнесла молодая женщина. – У нас будет наш, общий ребенок, мы вместе его воспитаем, и, надеюсь, он будет счастлив.
– А как же эти? – спросил Джаир, указав на малышей, которые спали у очага.
– Эти тоже останутся с нами, я ведь говорила, что буду хорошо относиться к ним.
Утром Арунтана умыла и накормила детей. Она говорила ласковым голосом и всячески давала понять, что им ничто не угрожает, что здесь их всегда накормят и позаботятся о них. Девочка ничего не могла рассказать – она была слишком мала и перенесенные страдания заставили ее забыть и родителей, и прежнюю жизнь; она лишь назвала свое имя. Зато мальчик поведал, что они брат и сестра, что их отец погиб, защищая город, а мать умерла от голода, потому что отдавала всю пищу им, а сама ничего не ела. В развалинах за ними не раз охотились «какие-то люди», потому они так испугались Джаира.
