Другая правда. Том 1 - Маринина Александра Борисовна (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
А дальше все развивается совсем интересно: 6 сентября Елисеев и Самоедов встречаются и беседуют с Сокольниковым, после чего вплоть до 10 сентября никаких следственных действий, требующих участия защитников, не производится. Следователь планомерно допрашивает свидетелей – родителей и старшую сестру задержанного, производит выемку каких-то находящихся у них предметов… А 10 сентября при повторном осмотре местности, где захоронены трупы, появляется новый защитник, с ордером, все как положено. И снова в порядке статьи 49, то есть по назначению. Выходит, Елисеев и Самоедов банально соскочили. Когда адвокат Елисеев принял решение отказаться от участия в деле? На каком основании? Понятно, что официально он сослался на внезапную болезнь или еще какой-то форс-мажор, но в чем настоящая причина? Скорее всего, в деньгах. Сокольников числился неработающим, стало быть, вряд ли у него был постоянный источник солидного дохода, в противном случае он не стал бы мучиться в коммуналке с соседями, вызывающими у него непрерывное раздражение и отвращение. На оплату услуг адвоката по приглашению у него просто не оказалось средств. На что же он рассчитывал, когда столь упорно добивался приглашения Самоедова или Филимонова? Не подозревал, что услуги адвоката столь дороги? Ожидал каких-то финансовых поступлений в ближайшее время? Или полагал, что они по дружбе будут защищать его бесплатно? Ну и надолго ли хватило этой дружбы? Всего лишь на одну встречу в изоляторе временного содержания. Более того, Андрей Сокольников, судя по всему, был уверен, что его приятели Самоедов и Филимонов – самые настоящие полноценные адвокаты, хотя они на самом деле находились в сомнительном статусе «помощников». Потому и в реестре Московской коллегии Филимонова не оказалось. Получается, они обманывали Сокольникова? А он оказался чрезмерно доверчивым?
На протяжении всего сентября адвокаты меняются каждые несколько дней, то есть на следственные действия при необходимости вызывают дежурного из консультации, после чего наступает период относительной стабильности. Похоже, родственники Сокольникова, скорее всего родители, нашли деньги и пригласили защитника по договору.
Ладно, с этим вопросом вроде бы разобрались, хотя внутренний голос настойчиво шепчет Насте Каменской: именно здесь, в истории с помощниками адвокатов, закопано маленькое зернышко. Что за зернышко? И что должно из него прорасти?
Надо перестать думать об этом. Лучше подумать о протоколе осмотра местности, потому что с ним все еще более непонятно, нежели в истории с чехардой адвокатов.
Что мы имеем по документам? В 11 часов утра помощник адвоката Самоедов посредством телефонного звонка уведомляет, что не сможет из-за большой загруженности принять участие в допросе Сокольникова. О том, что он всего лишь помощник и что на самом деле речь должна идти о его шефе Елисееве, господин Самоедов предусмотрительно умалчивает, в противном случае оперативник Сергей Шульга обязательно указал бы это в справке. Следователь начинает допрос, Сокольников подписывает согласие давать показания без участия защитника. 15 страниц протокола, написанных от руки, – немало. Сказано было как минимум раза в три больше. Титульной страницы, как уже отмечалось, нет, время начала и окончания определить невозможно, но зато есть титульная страница протокола осмотра местности, где указано, что осмотр проводился 4 сентября, начался в 14.00, окончен в 20.00. Вероятно, в конце девяностых следователям московской прокуратуры выдавали в личное пользование ковры-самолеты. В 11 утра еще даже допрос не начался, а через три часа вся бригада вместе с задержанным уже находилась в Троицком районе Московской области. Лихо!
– Как такое может быть? – недоуменно спросил Петр, когда Настя по минутам разложила ему первую половину дня 4 сентября и показала на карте маршрут от здания, где проходил допрос, до указанной в протоколе осмотра территории. – Такой большой сложный допрос… Что же, его за полчаса провели?
Она одобрительно кивнула.
– Хороший вопрос. Но сейчас вы удивитесь еще больше. Что у нас с протоколом осмотра местности?
– По описи – семь листов, в файлах – только пять. Первая и вторая страницы протокола, потом пропуск двух страниц, и еще три листа с фотографиями.
– И что на фотографиях?
– Люди… В подписях к фотографиям сказано, что подозреваемый Сокольников указывает направление движения… Больше ничего.
– Вот и скажите мне, будущий писатель, что выехавшая на место бригада делала с двух часов дня до восьми вечера? Ну, сделали несколько фотографий, это пять минут, а еще что?
– Как – что? Трупы искали, это же очевидно. Для этого и выезжали.
– И где же фотографии этих трупов и мест их захоронения? Они должны быть, а их нет. Почему?
– Но в протоколе же, наверное, все подробно описано, просто эти страницы пропущены, – растерялся Петр. – Я не знаю, что делают на таких мероприятиях, это вы мне должны рассказать. Вы должны меня учить, а вы только экзаменуете!
В его голосе зазвучала плохо скрытая злость. «Опять я зарвалась, – с досадой сказала себе Настя. – Почему я не могу взять себя в руки и быть белой и пушистой?»
– Я не экзаменую вас, – проговорила она как можно мягче. – Если вам так показалось, то примите мои извинения. Я пытаюсь помочь вам настроить мышление на создание реалистичного сюжета. Вы придумаете свою книгу, и в ней будет все так, как вы захотите, но при этом вы будете более или менее отчетливо представлять, как все происходит в реальной жизни.
– Но для того, чтобы придумать и написать свою книгу, мне необходимо выяснить, что произошло на самом деле с этим Сокольниковым! Как же вы не понимаете!
Она усмехнулась. Журналист. Не писатель.
– Понимаю. Прекрасно вас понимаю. Но я действую строго в рамках поставленной передо мной задачи. Я не являюсь действующим офицером полиции и не работаю в прокуратуре, у меня нет ни полномочий, ни внутренней потребности разбираться в деле двадцатилетней давности. Меня попросили помочь с экспресс-курсом уголовного процесса по старому кодексу – я помогаю. И не нужно пытаться мной манипулировать, взывая к чувству справедливости. В каждом сомнительном месте я буду предлагать вам варианты объяснений: что и как могло происходить, исходя из реалий того времени. Если к концу наших с вами консультаций вы научитесь самостоятельно придумывать такие варианты, то я буду считать, что свою задачу выполнила.
Злость в глазах Петра Кравченко сменилась веселым азартом.
– Я могла бы, как и вы, начать с изучения приговора, – продолжала Настя. – Но в этом случае вы не сможете поставить себя мысленно ни на место следователя, ни на место оперативника. Мы будем читать дело последовательно, и не так, как оно сшито, а строго хронологически, чтобы вы смогли представить себе, какая информация и откуда поступает, как ее обдумывают и анализируют, как принимают решения. В конце концов, вам нужно получить хотя бы приблизительную картину того, из чего состоит работа сотрудников правоохранительных органов и какие бумаги им приходится составлять. Уверяю вас, веселого в этой работе мало, особенно если учесть, что речь идет о девяностых годах, когда компьютеры в органах внутренних дел и в прокуратуре были огромной редкостью. Это сейчас все поголовно ходят с флешками и перекидывают один и тот же текст с компьютера на компьютер, из документа в документ. А раньше все было иначе. Дольше, кропотливее, труднее. Так как, Петр? Вы еще не оставили свой замысел о поисках истины в деле конца девяностых? Я имею в виду, разумеется, замысел детектива, а не журналистского расследования.
Он посмотрел на часы.
– Давайте на сегодня закончим, я к завтрашнему дню постараюсь составить перечень файлов в хронологическом порядке. Вы правы, Анастасия Павловна, я надеялся прояснить все вопросы наскоком, но теперь вижу, что так не получится. И у меня появилось встречное предложение. Можно?
– Валяйте, – разрешила она с улыбкой.
– Давайте завтра встретимся в центре, на той улице, где находилась эта коммуналка. Погуляем, посмотрим, что там и как, близко ли метро, а вы мне расскажете, как все было в девяносто восьмом году.
