В канун Рождества - Пилчер (Пильчер) Розамунд (читать полную версию книги txt) 📗
– Курить ты не бросил, – заметила Элфрида.
– И не собираюсь. Тебя это раздражает?
– Ничуть. Меня никогда ничто не раздражает.
– Выглядишь ты замечательно. Как поживаешь?
– Отлично.
– Не страдаешь от одиночества?
– Теперь стало легче.
– Жизнь обошлась с тобой жестоко.
– Ты о Джимбо? С ним она обошлась еще более жестоко, чем со мной. Что может быть хуже для замечательного, блестящего человека, чем медленное угасание. Но я ни о чем не сожалею, Джеффри. Мы с ним недолго жили вместе, но это было что-то особенное. Не многим выпадает такое счастье.
– Расскажи мне про свое новое пристанище.
– Дибтон? Обыкновенная скучная деревушка. Как раз то, что я хотела. Маленький коттедж, в нем жил какой-то железнодорожный рабочий, таких коттеджей там целая улочка. Больше мне ничего и не нужно.
– А люди приятные?
– Опять же, самые обыкновенные. Добрые, приветливые. Встретили меня вполне дружелюбно. Оставаться в Лондоне я не могла.
– А какие-то близкие друзья появились?
Элфрида начала рассказывать ему о Фубистерах и Бобби Джонсе, о викарии и его жене, о пантомиме в воскресной школе. Потом поведала о миссис Дженнингс и Альберте Меддоузе, о сказочно богатом мистере Данне, о его закрытом плавательном бассейне и огромной оранжерее с огненно-красными геранями и фикусами. Завершали рассказ Бланделлы: Оскар, Глория и Франческа.
– Они и правда необыкновенно добры ко мне. Можно сказать, взяли под свое крыло. Глория богатая и щедрая. Она – владелица дома, в котором они живут. Он называется «Грейндж» и ужасно уродлив, но необыкновенно теплый и комфортабельный. Глория уже была прежде замужем, у нее два взрослых сына, а маленькая Франческа – девочка оригинальная, забавная и милая. Глория – очень гостеприимная хозяйка, постоянно устраивает приемы, пикники, дружеские вечеринки или собрания комитета. Она поклонница верховой езды и любит собирать большие компании и устраивать гонки. Багажник она превращает в бар, а к бамперу привязывает своих мопсов, которые лают на всех как сумасшедшие.
Джеффри явно нравился ее рассказ.
– А Оскару тоже нравятся такие развлечения?
– Не знаю. Но он мягкий, приветливый человек… очень обаятельный… Они с Франческой не отходят друг от друга, делают ставки на никому не известных лошадей и едят мороженое.
– А чем он занимается? Или он на пенсии?
– Он музыкант. Органист. Пианист. Преподаватель.
– Ты молодец, что подружилась с такой интересной парой. Они, конечно же, полюбили тебя, ты для всех как глоток свежего воздуха.
Но Элфрида поспешила добавить:
– И все же я не хочу, чтобы меня покорили и проглотили со всеми потрохами.
– Кому же не захочется тебя покорить!
– Ты не можешь судить объективно.
– Да, я всегда на твоей стороне.
Годы спустя, вспоминая те недели, что она провела в Эмбло, Элфрида отчетливее всего представляла себе гудение ветра. Он дул бесконечно, иногда веселым бризом, иногда грозно налетая на скалы, завывая в трубах, сотрясая двери и оконные стекла. Она скоро привыкла к нему, но по ночам не замечать его было невозможно, и она лежала в темноте, вслушиваясь, как он налетает из Атлантики, стремительно проносится по вересковой пустоши, заставляет ветви старой яблони, точно привидение, стучать в ее окно.
Лето кончилось – ветер не оставлял в этом сомнений. Октябрь перешел в ноябрь, и темнота с каждым вечером подступала все раньше. Фермерское стадо – красивые гернзейские дойные коровы каждый день месили грязь в проулке, направляясь с пастбища на утреннюю и вечернюю дойку. После вечерней они снова возвращались на пастбище и быстро отыскивали себе укрытие под стеной, огораживающей пастбище, или в зарослях дрока.
– Почему они не ночуют в хлеву? – поинтересовалась как-то Элфрида.
– У нас это не принято. Морозов здесь не бывает, и травы круглый год в достатке.
– Бедняжки. – Однако Элфрида не могла не признать, что бока у коров гладкие и вид вполне довольный.
Элфрида взяла на себя часть домашних дел и быстро приспособилась к их размеренному течению. Надо было то развесить белье, то погладить рубашки, то почистить овощи, то накормить кур и помыть яйца. Спустя неделю она с удивлением поняла, что за все семь дней не прочла ни одной газеты и ни разу не смотрела телевизор. Мир мог разлететься на кусочки, а Элфрида думала о том, не снять ли с веревки простыни, пока не полил дождь.
Иногда по вечерам она готовила ужин для Бена и Эми, чтобы Джеффри и Серена могли посидеть вдвоем в ресторане или сходить в кино. Она учила ребят играть в рамми [6] и развлекала их рассказами о театре.
В одно из воскресений переменчивая погода обернулась необычайно теплым, почти весенним днем: ветер стих, с безоблачного неба сияло солнце. Такой день нельзя упустить, решила Серена, и, прихватив корзины со снедью и четверых соседских ребятишек, они отправились к скалам: шестеро ребятишек, трое взрослых и три собаки.
Эми с Элфридой шли рядышком, замыкая шествие. Тропинка поднялась по каменным ступеням и стала пробираться вниз меж кустами дрока и куманики. Элфрида углядела ежевику.
– Давай соберем, – предложила она Эми. – Сделаем ежевичное желе.
– Нет, – твердо заявила та. – Нельзя собирать ежевику, если уже начался октябрь, потому что как раз в это время корнуоллские ведьмы делают на нее «пи-пи».
– Как интересно! Откуда ты это знаешь?
– Нам учительница сказала. Только она сказала не «пи-пи», она сказала: они на нее мочатся.
Они вышли на обрыв, и перед ними во всю ширь открылся сказочно синий, сверкающий солнечными бликами океан. Тропинка совсем сузилась и круто пошла вниз, словно устремляясь в какую-то тайную пещеру. Прилив еще только начинался, песчаный берег лежал узким полукругом, и озерца между скалами сверкали, как драгоценные камни.
Первыми бесстрашно попрыгали вниз собаки, остальные участники экспедиции с определенными предосторожностями спустились или сползли вниз. Эми оставила Элфриду и побежала на песок к остальным ребятам: под руководством Джеффри они уже воздвигали гигантский песчаный замок, а Серена искала красивые раковины и голыши, чтобы украсить это величественное сооружение.
Теперь, в полдень, на солнышке стало так тепло, что Элфрида скинула куртку и закатала рукава свитера. На большом плоском камне были расстелены пледы, на них стояли корзины и сумки с провизией, и она сидела рядышком, любуясь бесконечно изменчивым морем, зачарованная его величием и безбрежностью. Вода переливалась тончайшими оттенками и была так чиста, что захватывало дыхание: голубые, зеленые, бирюзовые, багряные струи, оттененные белым кружевом прибоя. Вдали поднимался тяжелый вал и, ощериваясь белыми бурунами, катился, набирал высоту и мощь и, наконец, разбивался о зазубренный гранитный берег, вздымаясь вверх огромными фонтанами шипящих брызг. Над головой кружили чайки, а вдали, у линии горизонта, маленькая рыбачья шхуна то поднималась на волну, то ныряла вниз.
Элфрида, словно загипнотизированная, не отводила глаз от моря. Время остановилось. Но вот к ней подошла Серена – пора раскладывать угощение. Из рюкзаков достали бутылки, пластиковые чашечки, бумажные салфетки, пакет с яблоками. В воздухе поплыл вкусный запах горячих пирожков, от которого слюнки текли. Элфрида ахнула:
– Когда же ты успела их испечь? На это уходит уйма времени.
– Я всегда держу их в морозилке про запас. Дети их очень любят.
– И я тоже.
– А вчера вечером вынула. У меня было предчувствие, что нас ждет хороший день. Что будешь пить – вино или пиво? Или, может, лимонад?
– Вино – это прекрасно!
Бутылка была холодной, а пластиковый стакан, как ни странно, придавал вину особенно изысканный вкус, такого Элфрида еще никогда не пила. Она снова повернулась к морю.
– Божественно.
– Летом мы сюда ходим чуть ли не каждые выходные. Теперь это не трудно – дети подросли и всю дорогу идут сами.
