Идол липовый, слегка говорящий - Бахрошин Николай (читаем книги онлайн без регистрации txt, fb2) 📗
Итог – предсказуемый. В вольнолюбивом остроге быстро сформировалась оппозиция, вспыхнул бунт, лихие казаки с удовольствием насадили атамана на пики, а в князья и владетели выбился Ванька Безухий. Тот сгоряча пообещал народу «волю невиданную», но, кроме повальной пьянки, иных либеральных реформ так и не изобрел.
Государственные перевороты, как известно, процесс затягивающий. Недовольных всегда остается больше, чем вскарабкавшихся к вершинам власти, а схема действий накатана и свежа в памяти. Безухого скоро сменил Аркашка Рваный, за ним был Демка Скоба, за ним – Кирька Гуля.
Гуля оказался правителем неглупым, понял, что таким манером ему в князьях и атаманах долго не усидеть. Людишек, опухших от пития и безделья, нужно чем-то занять. Выход он, правда, нашел не лучший, но, в общем, традиционный. Увлек горячую часть казацкого воинства в поход на север, сквозь болота и горы. Там, по легендам нейнов и сталов, начинались и вовсе края обетованные, где пивные реки разливались среди хлебных холмов, а в ручьях хрустел под ногами желтый золотой песок, так ценимый пришлыми бородачами. Правы ли оказались легенды, никто не узнал. Гуля сгинул со своим войском без следа и весточки.
Более степенная часть ващеровцев осталась жить в крае без всякой власти, постепенно образовав две большие станицы, Акуевку и Святопромысел, и с десяток мелких хуторов с несколькими избами. Руководствовались они лишь старинными обычаями казацких поселений и подчинялись решениям выборных старшин. Нужно добавить, в Акуевке и Святопромысле до сих пор живут потомки ващеровцев и считают себя исконными казаками. Их поселения теперь называют деревнями староверов.
Вторично Ващерский край был открыт уже в постпетровскую эпоху экспедицией Санкт-Петербургской Академии наук под руководством естествоиспытателя Тыкина и поручика Барабулина. Именно тогда на месте бывшего атаманского острога возник город Острожин, а население края увеличилось за счет крестьян, которым на новом месте обещали землю и вольную.
Впрочем, бурного развития все равно не получилось. Полезных ископаемых здесь обнаружено не было, промышленных производств, ввиду удаленности ресурсов и природной изолированности, так и не построили. Имелись в Ващере небольшие залежи каменного угля, который добывали открытым способом, но его качество признано специалистами настолько низким, что пригодился он только для местных нужд. Словом, в новейшей истории Ващера ничем особенным себя не проявила. Население края, узнал потом Саша, до сих пор насчитывает всего несколько тысяч человек, хотя, утверждали, имеет тенденцию к росту. Сосредоточено оно в городе Острожине и десятке деревень, разбросанных по берегам лесных озер причудливой формы. Еще по краю продолжало кочевать древнее племя нейнов, так же вольно, безостановочно и бесцельно, как и тысячу лет назад.
Вот, пожалуй, и все, что можно сказать о Ващере, глянув с высоты птичьего полета.
Ничего особенного. Обычный медвежий угол. Несомненно, угол и, безусловно, медвежий. Тихий, как заброшенное деревенское кладбище. С первого взгляда.
Какой идиот придумал, что первый взгляд – самый верный, рассуждал потом Саша.
Глава 3
Потом…
Потом случилось много всего, но Саша, спустя время, часто задумывался, какое странное стечение обстоятельств привело его в Ващеру. Судьба? Или случай?
А что такое судьба, если разобраться? Цепь случайностей, ведущих в заданном направлении? Подобное объяснение, конечно, попахивает тавтологией…
По сути, все началось в конце июня, когда Саша опоздал на обязательную редколлегию. Опоздал глупо и безнадежно. Первая пробка встретилась ему между «Войковской» и «Соколом». Вторая – при развороте на Садовом кольце, напротив высотного здания МИДа. Там всегда пробки. Обычные, как снег зимой или духота летом. Из-за них он давно привык выезжать на тридцать–сорок минут пораньше. Он и в этот день выехал раньше, с учетом всех предстоящих пробок. Но вот что действительно нельзя было предвидеть, так это дурацкий рефрижератор, заблудившийся в узких переулках, примыкающих к редакции. Почти полчаса это чудо техники, ровесник изобретения колеса, любимый дедушка первого паровоза, плевался перед ним сизым дымом, разворачиваясь там, где развернуться, в принципе невозможно. Намертво закупорив переулок и заодно похоронив его журналистскую карьеру.
Несколько раз Саша порывался бросить свою «восьмерку», где стояла, и побежать дальше пешком. Останавливало только соображение, что безработному машина еще пригодится. Подбомбить можно, например. Заработать сотню-другую. На хлеб и водку. На черствый ржаной хлеб и сивушную, паленую водку, какая подешевле…
Рефрижератор наконец развернулся. От злости Саша даже не понял как. Но время было упущено. Глупо получилось.
Когда Саша пробежал мимо поста на входе, ему показалось, что даже охранник посмотрел на него с сочувствием. Надо же! Ему всегда представлялось, что охранников в редакцию подбирают по принципу очугунелости.
Часы в холле показывали девятнадцать минут одиннадцатого.
Это было еще хуже. На его ручных часах – только пятнадцать минут. Сколько раз он говорил себе, что надо выставить их по главным редакционным часам. Надо было… Теперь – не надо. Наверное. Гаврилов, в общем, неплохой мужик, для начальника – не слишком вредный, но у него было два упрямых пунктика, святых, как скрижали Моисея.
Во-первых, по вторникам нельзя было опаздывать на редколлегию к десяти часам. И второй пунктик уже не имел значения, одного первого было достаточно, чтобы с треском вылететь по собственному желанию.
В кабинет главного Саша входил, мысленно виляя хвостом. Дверь даже не приоткрыл, а лишь слегка тронул, просачиваясь в нее легким ветерком. Скорбел лицом и мысленно злился под скорбной маской, потому что, если разобраться, нужен он на редколлегии, как импорт песка в Сахару. Все вопросы главный решал со своими замами и приближенными к ним редакторами отделов. А коллективная обязаловка – просто пунктик. Причуда руководящего барина. Гаврилов считал, что обязательные посещения этих сборищ подтягивают редакционную дисциплину, которая разболталась хуже некуда и все равно при этом продолжает ухудшаться в стойкой прогрессии. Пусть, мол, господа журналисты хотя бы один день в неделю приходят на работу к десяти часам, то есть к официальному началу своего рабочего дня. Для разнообразия это полезно. Господа журналисты имели по этому поводу противоположное мнение, но их-то как раз и не спрашивали…
– Можно войти, Геннадий Петрович? – робко обозначил Саша свое присутствие. Конечно, на четвертом десятке лет унизительно так трепетать перед начальством, он и сам это понимал, от того злился в душе еще больше. Только новую работу еще попробуй найди. Словом, как ни крути, до отвращения объективная реальность.
Кабинет у главного был просторный, c высокими потолками и хирургически-белыми стенами. Это вообще было одно из самых просторных помещений в редакции, больше иных, многонаселенных отделов. Окна, выходящие в тихий двор, по летнему времени приоткрыты, и табачный дым видимыми нитями вытягивался на волю. Гаврилов, крупный лицом и фигурой, с партийным баритоном, всегда тщательно упакованный в строгий костюм с ярким галстуком и бритый налысо по последней моде, что придавало его голове некую квадратную монументальность, председательствовал за длинным, т-образным столом. Поближе к нему восседали замы и ведущие редактора. Редактора помельче, обозреватели и ведущие рубрик, кому места за столом не хватило, располагались вдоль стен на диванчиках уже без всякого табеля о рангах.
Ответа Саша не услышал. Гаврилов глянул на него свирепо, но, против ожидания, только рукой махнул, садись, мол. Подразумевалось, что с тебя взять, понял Саша. Главный все-таки собирался что-то сказать, даже приоткрыл рот, но второй раз махнул рукой и отвернулся. Остервенело вздохнул, достал платок в голубую клетку, шумно вытер лоб и бритую голову. Начал закуривать сигарету и делал это долго и вдумчиво, пока не понял, что закуривает со стороны фильтра. Тогда он с отвращением швырнул в мусорную корзину сигарету с опаленным фильтром и тут же схватился за следующую.
