Осколки одной жизни. Дорога в Освенцим и обратно - Фрид Хэди (электронные книги бесплатно TXT) 📗
Больные женщины лежали на галерее. Не было лекарств и перевязочного материала. Приходилось разрезать простыни и занавески. Их употребляли многократно. После каждого употребления стирали и гладили. Единственным болеутоляющим средством был аспирин, но и его необходимо было экономить. Зато было много врачей — квалифицированных и даже знаменитых. Мы, девушки, были добровольными сестрами и сиделками. Так что дел у нас было невпроворот.
В течение нескольких дней в гетто было собрано все еврейское население города. Во многих домах поселилось по девять-десять семей, по две-три в каждой комнате.
Вход в гетто был закрыт и охранялся полицейскими с перьями на шапках. Никто не имел права войти или выйти, за исключением венгерского коменданта. Он каждое утро принимал рапорт от еврейского старшины, ответственного за выполнение приказов.
Медленно проходили дни. Мы начали привыкать к тесноте, но атмосфера была напряженной. Опять началось соперничество между мной и Ливи.
Мы отталкивали друг друга от маленького зеркала в нашей комнате. Каждая хотела причесаться и считала, что имеет право на зеркало. Ни одна не хотела уступить. Чтобы доказать права старшей, я могла ударить сестру. Ливи отвечала тем же, и завязывалась настоящая драка. Мы дрались и вырывали друг у друга волосы. Мы ненавидели друг друга, не понимая того, что наша ненависть должна быть направлена совсем на другое.
Наступала весна. Когда мы встречались у ручья, то видели как зеленеет трава и набухают почки на кустах сирени. Маленькие крокусы распространяли дурманящий аромат. Наблюдая все это, мы почти забывали, что находимся здесь не по своей воле. Но это длилось недолго: мы вспоминали своих мальчиков, и все становилось на свои места. Дора прочитала нам письмо от своего друга, арестованного за коммунистические убеждения и ожидавшего суда, хотя приговор был заранее предрешен. Баба рассказала, что кто-то получил письмо с Украины. В письме сообщалось, что сгорел госпиталь, в котором находились евреи, и все они погибли. Неизвестно, был ли это поджог или несчастный случай.
Население гетто составляли в основном женщины, старики и дети. Все работоспособные мужчины были отосланы на фронт, где находились венгерские войска. Их заставляли идти босиком по минным полям впереди наступающих частей и пальцами ног нащупывать мины. Многие при этом погибали. Письма приходили редко. Их всегда ждали с нетерпением и тревогой. Каждый беспокоился за кого-нибудь. Как только приходило письмо, собирались люди, чтобы разделить радость и горе.
После рассказа Бабы наступило молчание, каждый погрузился в свои мысли. И мысли эти были печальны. Я думала о Пую, о нем я давно ничего не знала. Может быть, он тоже находился в том сожженном госпитале. В то же время я радовалась, что отец дома и что у меня нет братьев, за которых я бы беспокоилась.
Однако меня тревожило, что у нас кончаются деньги и еда. Как быть? Мы оставили свои сбережения у госпожи Фекете, нашей прежней соседки. Значит, нужно выйти отсюда и взять их у нее.
Я обсудила это с девушками, и выяснилось, что у Доры та же проблема. Единственная возможность выйти отсюда — это добровольная работа вне лагеря. Каждое утро комендант лагеря приглашал добровольцев, которых под охраной отправляли в город на работу. Наши дома и квартиры, которое мы так тщательно запирали, когда уходили, недолго оставались закрытыми. Как только нас выселили в гетто, они были экспроприированы и переданы немецким и венгерским офицерам. Но прежде чем вселяться, новые владельцы считали необходимым очистить их от «ненужного мусора».
В этот день мм с Дорой попросились на работу. Нас приняли и велели быть у входа в гетто к восьми часам на следующее утро. Я рассказала родителям о своем плане. Я собиралась улизнуть с работы и зайти к госпоже Фекете, чтобы взять часть денег, которые она вызвалась сохранить вместе с другими нашими ценностями. Мама забеспокоилась и пыталась меня отговорить. Мы знали, что попытка встретиться с кем-либо вне гетто карается расстрелом, но не было другого выхода. Отец тоже беспокоился, но в конце концов они сдались и только просили меня быть осторожной.
Я легла, но не могла уснуть. Попытка разработать план действий ни к чему не привела, так как я не знала, в какой части города мы будем работать. Я надеялась, что мы окажемся близко от нашего дома. Поскольку положение с едой в гетто было критическим, я была уверена, что госпожа Фекете сжалится и что-нибудь нам даст. В свое время она нас предупредила о выселении, несмотря на то, что ее муж был венгерским офицером. Воображение рисовало мне груды еды. Поэтому я приготовила большое пальто с внутренними карманами, чтобы спрятать то, что даст нам госпожа Фекете. Или, может быть, подкупить охрану? Мука, сахар, масло, яйца… Она может нам дать даже бутылку молока для ребенка нашей кузины, если ее попросить, — ведь в маленькой лавке гетто кончались продукты, а те, что оставались, дорожали с каждым днем. Мы давно уже не видели молока. Но те, у кого еще были деньги, все же могли кое-что купить благодаря акулам черного рынка. Мне бы только выбраться за пределы гетто… Завтра.
Как только забрезжил рассвет следующего дня, я вскочила с постели, оделась, выпила чашку чая и побежала за Дорой. Она встретила меня у дверей, и мы вместе отправились к воротам, где нас уже ждали еще три девушки. После проверки документов ворота открыли и нас под охраной трех полицейских вывели. Странно было видеть такими тихими знакомые улицы, где раньше кипела жизнь. Мы прошли вниз к центру. Было открыто только несколько магазинов. Раньше большинство из них принадлежало евреям. Теперь эти магазины стояли с закрытыми ставнями.
Не было видно мальчика-рассыльного Писты, раньше подметавшего и поливавшего водой тротуар перед лавкой дяди Сэмюэля. Струей из шланга он рисовал восьмерки, и мы называли его «водяная восьмерка». Теперь Листа тоже в гетто.
Не открывал свою книжную лавку дядя Кауфман. Не было тети Люси в лавке, торговавшей сладостями, — она всегда давала нам конфеты. Исчез запах лаванды у парфюмерного магазина Дарваса. Все эти магазины были закрыты.
Весеннее солнце освещало только парикмахера — венгра Котсиса, стоявшего в ожидании клиентов перед парикмахерской, которая раньше принадлежала еврею. Но клиентов не было. Не видно было ни мужчин, спешащих на работу, ни женщин с корзинками в руках, идущих на базар. Изредка пробегали дети или бездомные собаки. Не было и конных экипажей, ранее тоже принадлежавших евреям. Полицейский на углу улицы тупо смотрел в пространство, томясь от безделья. Я старалась угадать, о чем он думает.
Город был погружен в сон, как сказочная принцесса. Появится ли когда-нибудь принц, который пробудит его к жизни? Мне хотелось надеяться на это. С главной улицы мы свернули к вокзалу. В одном из окон я увидела женщину, вытряхивающую постельное белье. Для нее это было началом еще одного обычного дня. Ее муж был на работе, дети в школе. К их приходу она приготовит хороший обед, никто из них не вспомнит о нас, своих бывших соседях. Но в большей части домов окна были зашторены. То были дома, владельцы которых, как и мы, находились в гетто.
Мы остановились у небольшой виллы, неподалеку от того места, где жили Фекеты. Нам приказали рассортировать домашние вещи и провести инвентаризацию: отдельно мебель, посуду, одежду и украшения. Мы не знали, куда пойдут эти вещи, но предполагали, что в Германию, — туда отправлялось все, что имело хоть какую-нибудь ценность.
Было ужасно неприятно копаться в чужих вещах, выбрасывать в мусорные корзины фотографии, которые значили так много для их владельцев. Мне стало дурно, и я была рада, что не знала людей, которые здесь жили. Тяжело было представить, что то же самое происходит в нашем доме, что кто-то копается в наших вещах. В то же время мы были довольны, что находимся вне гетто и делаем хоть какую-то работу.
Все это время я искала возможность сбегать к госпоже Фекете. Проходили часы. Вот уже час дня, скоро нам возвращаться в гетто. Я собираю все свое мужество, обращаюсь к охраннику, говорю ему, что оставила дома любимый сувенир и хочу пойти за ним. Мне повезло. Охранник сочувствует мне и обещает не заметить моего ухода, если я быстро вернусь. Я бегу и через несколько минут стою у дома госпожи Фекете. Прежде чем позвонить в дверь, я бросаю взгляд на соседний дом, где не так давно жили мы. Открыто окно в гостиной, где теперь живет немецкий офицер. Остальные окна зашторены. По-видимому, там еще никто не поселился.
