Пока течет река - Сеттерфилд Диана (книги серия книги читать бесплатно полностью txt) 📗
Никто не отозвался, но история не давала ему покоя, и он постучал снова, теперь уже кулаком.
В примыкающем здании распахнулось окно, и наружу явилась женская голова в ночном чепчике, явно настроенная на брань.
– Погодите! – сказал он. – Погодите ругаться, пока не узнаете, что я хочу вам рассказать!
– Это ты, Фред Хэвинс? – Женщина уставилась в том направлении, откуда слышала его голос. – Снова пьяные россказни, дело ясное! Я уже наслушалась их столько, что хватит до конца моих дней!
– Я не пьян, – заявил он обиженно. – Глядите! Я могу ходить ровнехонько, как по струнке!
И он начал старательно вышагивать, ставя одну ногу перед другой.
– Тоже мне доказательство! – донесся из ночи ее язвительный смех. – Когда вокруг темень хоть глаз выколи, любой пьянчуга может похваляться ровной походкой.
Спор был прерван его кузиной, открывшей наконец дверь.
– Фредерик? Что за нелегкая принесла тебя в такой час?
И тут Фред простыми словами, без изысков, рассказал о недавних событиях в «Лебеде».
Соседка, все еще торчавшая в окне, поневоле услышала начало этой истории, а чуть погодя она уже окликала кого-то в глубине дома:
– Иди сюда, Уилфред! Ты только послушай!
Вслед за тем дети кузины были подняты с постелей и в ночных рубашках появились на пороге, а потом число слушателей пополнили соседи со всех сторон.
– Как она выглядит, эта девочка?
Фред образно сравнил белизну ее кожи с глазурованным кувшином на кухонном окне своей бабушки, а ее прямые волосы – с хорошо отвисевшейся занавеской непонятного цвета, причем этот цвет нисколечко не изменился, когда мокрые волосы высохли.
– А какого цвета у нее глаза?
– Голубые… Или серые с голубизной.
– Сколько ей лет?
Он пожал плечами. Как он мог это знать?
– Если бы она стала рядом со мной, то была бы макушкой… вот досюда. – Он показал ладонью.
– Стало быть, около четырех. Как думаете?
Женщины обсудили этот вопрос и согласились, что девочке должно быть около четырех лет.
– А как ее зовут?
И вновь он запнулся. Кто бы мог подумать, что для истории потребуются такие подробности, о которых он даже не вспомнил в самый разгар событий?
– Не знаю. Никто и не спрашивал.
– Никто не спросил ее имя?! – возмутились женщины.
– Она была какой-то квёлой. Марго и Рита сказали, что ей нужно поспать. А отца ее зовут Донт. Генри Донт. Мы нашли бумаги в его кармане. Он фотограф.
– Значит, тот мужчина – ее отец?
– Надо полагать… А как иначе, по-вашему? Это ж он ее притащил. Они появились вместе.
– Может, он просто ее фотографировал?
– Так фотографировал, что оба чуть не утонули среди ночи? Вам это не кажется странным?
Тут уже поднялся общий гвалт: соседи перекрикивались от окна к окну, обсуждая рассказ Фреда, находя в нем пробелы и пытаясь их домыслить… В результате Фред начал чувствовать себя отстраненным от своей же истории, которая куда-то ускользала и отклонялась в стороны, им не предусмотренные. Это как если бы он обзавелся живой зверюшкой, но не успел ее приручить, а теперь она сорвалась с поводка и могла быть присвоена кем ни попадя.
Он не сразу расслышал, что кто-то зовет его по имени настойчивым, тревожным шепотом:
– Фред! Фред!
Из окна в первом этаже соседнего коттеджа ему призывно махала женщина. Когда Фред приблизился, она со свечой в руке перегнулась через подоконник; прядь желтых волос выбилась из-под чепца.
– Как она выглядела?
Фред снова начал рассказывать о белой коже и волосах неопределенного цвета, но женщина покачала головой:
– Я о том, на кого она похожа? Есть какое-то сходство с тем мужчиной?
– Да как тут поймешь? В его теперешнем виде сходства не найдешь ни с кем на свете.
– А волосы у него такие же вялые, мышиного цвета?
– Нет, они черные и жесткие.
– А! – Женщина многозначительно кивнула и выдержала драматическую паузу, глядя на Фреда. – И она тебе никого не напомнила?
– Занятно, что вы об этом спросили… Вообще-то, было такое чувство, словно она кого-то мне напоминает, но я не могу понять кого.
– Может, это?.. – Она знаком подозвала его ближе и на ухо прошептала имя.
Когда Фред шагнул назад, его глаза были широко раскрыты, а челюсть отвисла.
– Ох! – только и выговорил он.
Женщина смотрела на него многозначительно:
– Ей сейчас было бы года четыре, верно?
– Да, но…
– Покамест держи язык за зубами, – сказала она. – Я каждый день хожу туда на работу. Утром я сама им сообщу.
После этого Фреда подзывали другие соседи и задавали вопросы. Как могли мужчина, девочка и фотографическая камера уместиться в лодке настолько маленькой, что она проскочила в щель Чертовой плотины? Фред пояснил, что камеры там не было. Тогда с чего они взяли, что этот тип – фотограф, если при нем не было камеры? Догадались по находкам в его карманах. И что же они там нашли?
Фред уступал их натиску и снова рассказывал всю историю – во второй раз он добавил кое-какие детали, а в третий раз уже предугадывал вопросы до их появления, и точно так же в четвертый. Он выбросил из головы мысль, заложенную туда женщиной с желтыми волосами. Наконец, по истечении часа, продрогший до костей Фред отправился к себе на конюшню.
Там он еще раз, вполголоса, повторил свой рассказ для лошадей. Те открыли глаза, безучастно выслушали начало истории, но уже к ее середине вновь начали сонно клевать мордами, а поближе к финалу заснул и сам рассказчик…
На задворках дома его кузины стоял сарай, почти скрытый разросшимися кустами. На траве за сараем валялась груда тряпья со шляпой на верхушке. И вот эта груда зашевелилась, постепенно обретая вид мужчины – грязного и заросшего до безобразия, – который кое-как поднялся на ноги. Он постоял, прислушиваясь, дабы убедиться в уходе Фредерика Хэвинса, а затем двинулся и сам. В сторону реки.
Оуэн Олбрайт не ощущал холода, идя вдоль реки вниз по течению к своему уютному особняку, который он приобрел в Келмскотте по возвращении из весьма прибыльных заморских странствий. Обычно его вечерняя прогулка от «Лебедя» до дому была временем сожалений – он сожалел об утраченном здоровье (свидетельством чему были адские боли в суставах), сожалел о своих алкогольных излишествах, сожалел, что лучшая часть его жизни миновала и впереди были только физические муки и постепенное угасание вплоть до гробовой доски. Но сегодня, после того как он стал свидетелем чуда, ему начали видеться чудеса повсюду: темное ночное небо, которое до того тысячу раз игнорировали его старческие глаза, сейчас раскинулось над ним во всем своем бескрайнем, вечном и таинственном величии. Он остановился и посмотрел вверх, восхищаясь увиденным. А внизу речные волны плескались о берег с каким-то серебристо-стеклянным звуком, и этот звук отдавался эхом в тех уголках его души, о существовании которых он доселе даже не подозревал. Он опустил голову, чтобы взглянуть на воду. Впервые за все время, прожитое на берегу реки, он заметил – по-настоящему заметил, – что под безлунным небом она излучала свой собственный, переливчатый свет. Свет, который также был тьмой. Или тьму, также бывшую светом.
В те минуты сразу несколько мыслей пришло ему в голову – вроде ничего нового, все это он знал давно, но как-то успел подзабыть за ежедневной рутиной. Мысль об отце, по которому он тосковал, хотя тот умер шестьдесят лет назад, когда Оуэн был еще мальчишкой. Мысль о своем всегдашнем везении, которому он был стольким обязан в этой жизни. Мысль о доброй и любящей женщине, которая ждала его дома в постели. Вдобавок ко всему его колени сейчас болели менее обычного, а грудь дышала свободнее, что напомнило ему о том, каково это быть молодым.
Дома он сразу – еще не сняв верхнюю одежду – растормошил спавшую миссис Коннор.
– Даже не думай о том, о чем ты сейчас думаешь, – проворчала она спросонок. – И не запускай сюда холод.
– Послушай! – сказал он – Ты только послушай!
