Мираж - Рынкевич Владимир Петрович (читать книги .txt) 📗
Великий князь с трудом, с хрипом, глубоко вздохнул — можно было подумать, что это его последний вздох — и устало произнёс:
— Совещание окончено. Благодарю вас всех, господа.
Адъютанты, придерживая его под руки, подняли с кресла и медленно повели к дверям во внутренние покои.
Ни на кого не глядя, ни на сочувствующих, ни на злорадствующих, Кутепов направился к выходу. Его остановил Врангель. Рядом с ним был, как обычно, Шатилов. Барон обратился к генералу с любезной улыбкой:
— Александр Павлович, я согласен в пределах всех своих возможностей помочь вам, если вы готовы к дружескому сотрудничеству. Конечно, потребуется по-другому организовать работу, отказаться от старых связей, взять помощника по согласованию со мной...
Никогда ещё Кутепов так отчётливо не понимал разницы между собой, сыном неизвестного личного дворянина, и этим потомственным аристократом — что ни предок, то или в энциклопедии, или в музее. Зависть, ненависть, уверенность в каком-то своём неосознанном превосходстве человека, добившегося всего своими усилиями, — слились воедино в холодном ответе:
— Благодарю, но я предпочитаю работу в столярной мастерской. Извините, мне надо проверить охрану.
Кутепов пошёл к выходу, слегка задев барона плечом — жаль, что тот выше ростом.
Врангель усмехнулся и, глядя вслед генералу, сказал Шатилову:
— Он всегда будет жертвой прохвостов, более умных, чем он.
5
Даже в самое чудесное летнее парижское воскресенье не каждый гуляющий в Люксембургском саду осознает, что жизнь прекрасна. Воронцов катил по аллее детскую коляску. Мрачная Зина шла рядом. Верочка достигла возраста, когда её можно оставлять с отцом, и Зина накануне посещала подругу и вернулась поздно ночью. На скамейках читали, целовались, дремали, разговаривали.
Навстречу шла семья: детскую коляску везла Лида, а Александр Павлович Кутепов в белой рубашке «апаш» угрюмо шёл рядом, не замечая ни зелени, ни резвящихся детей, ни отдыхающих на скамейках.
Могли бы и не заметить друг друга, но жизнь так жестоко наказывала их, что хотелось кому-то объяснять, доказывать, убеждать в чём-то себя и других или просто поговорить с человеком, которого ты знаешь. Вот и не прошли мимо, встретились, как бывшие боевые соратники, познакомили жён, традиционно пошутили над тем, что в одной коляске мальчик, а в другой — девочка. Усадив жён с детьми между читающими и целующимися, они бродили по аллеям с тяжёлым разговором, зная, что никогда им ни в чём не убедить друг друга, но, может быть, удастся в чём-то убедить себя.
— Да. Она погибла, — сказал Кутепов. — Но в газетах ложь. Её не убили — она покончила с собой.
6
У Менжинского были какие-то ужасные болезни. Он не мог ходить и принимал подчинённых в кабинете лежа. Но даже и на диване боли не утихали, и, разговаривая с Ягодой, он стонал, и стоны иногда переходили в крик:
— Кутепова больше нет. Мы его уничтожи-или-и... Главный враг сегодня — Вра-ан-гель! Смерть Врангелю! Пусть Ян срочно разрабатывает план. Идите, а я... А я буду болеть.
Ягода знал, что наркому помогают только хорошие допросы, когда арестованного терзают до полусмерти. Тогда Менжинский вскакивал и сам принимал участие. Ноги при этом не болели.
7
Заботина против его желания перевели из хозяйственного отдела в группу Яна Серебрянского. Начальник несколько раз вызывал его и расспрашивал о жизни, об участии в войне, о плене, о знакомых офицерах. Заботин отвечал осторожно и кратко.
Вообще Серебрянский ему нравился: высокий, с приятным чистым лицом, с неожиданно низким голосом. Всех, кто с ним сталкивался впервые, всегда поражал голос — глухой спокойный бас, казалось бы, совсем не подходящий для высокого моложавого темпераментного человека.
И однажды для Заботина настал страшный час, когда своим спокойным низким голосом Серебрянский сказал:
— В соответствии с решением руководства, мы должны уничтожить самого опасного врага СССР — Врангеля, и это поручается вам, Алексей Фёдорович. Я долго к вам присматривался и заметил высокое, совсем не армейское умение изображать другого человека, не того, какой вы есть на самом деле.
— Да что вы? Какой я артист? И задание, видать, по ошибке...
— Сначала расскажу, к какой, так сказать, роли мы будем вас готовить, — не обратив внимания на возражения Заботина, продолжил начальник. — У Врангеля ещё с Гражданской войны служит в денщиках Яков Гаврилович Юдихин, он сейчас живёт у него в семье в Брюсселе. Сам Юдихин — крестьянин Смоленской губернии. Вы станете на время его родным братом. Например, Алексей Гаврилович — имя оставим, чтобы вам легче было. Вот фотография вашего брата. Даже есть некоторое сходство. Съездите к нему в деревню, разузнайте, что надо, научитесь говорить по-ихнему. Якова готовят к встрече с вами наши товарищи там. Приедете к брату с рассказами о России. План выполнения задания расскажу потом. Учтите, что вы четвёртый человек, знающий об этой операции. Пятого быть не должно. Поэтому вас будут охранять. Незаметно, конечно. Вы не должны ни с кем встречаться, ни с кем ни о чём серьёзном не разговаривать. В том числе и с нашими сотрудниками.
Для Заботина началась другая жизнь. Вернее, не жизнь, а преддверие смерти, а ведь ещё и 50 нет. В секретной комнате он изучал биографию Врангеля, план Брюсселя, куда тот недавно переехал. С сослуживцами говорил о «Золотой лихорадке» Чарли Чаплина, о погоде и о правильном решении партсобрания по поводу негодяя Троцкого. Второй раз в плену — теперь у своих.
Удивил Лева Зайцевский. Долго, наверное, искал случая и, наконец, поймал его, когда он один курил возле туалета. Прикуривая, прошептал:
— В Париже найди Дымникова: улица Данциг, 14.
8
Кутепов читал книгу Шульгина «Три столицы», только что вышедшую и подаренную ему автором. Читал не очень внимательно — так, перелистывал. Понравились рассуждения о власти:
«Толпа за XIX столетие показала свою беспомощность. Это бессилие вызвало к жизни искушение владеть массами при помощи «организованного меньшинства».
Это, впрочем, всегда так было. Только раньше организованное меньшинство, управляющее толпой, называлось аристократами, патрициями, буржуазией, дворянством. Нынче оно называется коммунистами и фашистами. Аристократия не скрывала своего назначения, а метод её действия был наследственный подбор людей, владевших оружием и мозгами. Буржуазия скрывала или не сознавала своё, а метод её действия был выборное одурачивание...»
Гнетущую тишину канцелярии, которую надо было закрывать, а самому идти в столяра, нарушил телефонный звонок. Не просто звонок, а из дворца Великого князя. Сказали, что Николай Николаевич не мог поговорить лично — плохо себя чувствовал — и просил передать, что одобряет работу генерала Кутепова, желает ему не совершать ошибок и направляет к нему господина Лейзермана с хорошими вестями.
Уже сама фамилия вестника обещала хорошее: Великий князь не любил евреев, даже втайне одобрял погромы, но денежные дела вёл обычно с евреями.
Лейзерман приехал на большом «Форде» с большим портфелем. Вёл себя свободно, если не сказать — нахально: расселся, заняв вместе с портфелем половину кабинета, долго в нём копался и выложил на стол чек французского банка на 200 тысяч франков, сказав при этом:
— Великий князь просил передать вам на словах, что деньги субсидированы английским правительством. Надеюсь, вы понимаете, эта информация только для вас. Теперь вам надо расписаться в этом талмуде и ещё вот здесь. А вы читаете Шульгина? — спросил гость, заметив на столе книгу.
— Подарок автора.
