Месть Танатоса - Гавен Михель (книги бесплатно без TXT) 📗
Поддавшись сочувствию, Маренн решила впустить русских в вестибюль. Правда, взяв с офицеров слово, что они и их подчиненные не будут подниматься наверх. Впрочем, вряд ли обыкновенных вояк заинтересуют психические больные. К тому же, обязанные ей кровом, русские постараются вести себя вежливо.
Невзирая на протесты Рауха и Менгесгаузена, Маренн спустилась в вестибюль. Открыла дверь. Увидев пробегавшего русского солдата, позвала его и жестом, указав на плечи, как бы на погоны, попросила вызвать офицера. Тот быстро сообразил и исчез в темноте.
Вскоре появился капитан в сопровождении переводчика. Обратившись к нему, Маренн предложила перенести раненых в вестибюль, чтобы они не мокли под дождем. Да и остальные могли бы погреться. Капитан обрадовался, но тут же выразил сомнения.
— Я не могу нарушать приказ. Это не наша территория. Мне запрещено заходить в здание.
— Но вы же не будете подниматься наверх, где находятся больные, — улыбнулась Маренн. — Покровительство Красного Креста распространяется на них, а не на само здание. На первом этаже никого нет. Входите.
Улыбка красивой немки подействовала. Капитан вошел в вестибюль, приказав санинструктору перенести сюда раненого и позвать остальных, оставив у машин часовых. Подождав, пока переводчик вернулся, Маренн предложила капитану разжечь в вестибюле камин, чтобы обсушиться, — в Шарите оставалось немного дров.
Удивленный любезностью немки офицер распорядился, и несколько солдат тут же занялись этим. Пожелав капитану хорошо провести ночь, Маренн собралась уже подняться на второй этаж, но в этот момент в вестибюль внесли раненого. Одного взгляда опытного хирурга оказалось достаточно, чтобы определить — положение этого русского офицера критическое.
Раненого положили у камина. Маренн подошла к нему. Сняв шлем, капитан через переводчика спросил: «Может быть, Вы что-нибудь посоветуете нам, фрау? Совсем плох. Жалко парня». Маренн наклонилась над носилками и размотала повязку.
— Сколько дней он уже находится в таком состоянии? — строго спросила она.
— Да почти неделю, — ответил санинструктор. — Он вообще не наш. Мы даже не знаем как его фамилия… Мы его на улице нашли. У разрушенного дома. Там наши артподготовку провели, ну, а потом… Его часть, видимо, прошла. Сочли убитым. А он пришел в себя, да из развалин-то выполз. И сознание потерял. Мы как раз за ними наступали. Слышим, стонет, — живой, значит. Вот и взяли. По он с тех пор в сознание не приходил… — рассказывал санинструктор.
— Почему вы не отправили его сразу в госпиталь, где ему могли бы оказать квалифицированную помощь?
— Да как сказать, — молодой человек замялся. — Бои. Не до того было…
— И что же вы сейчас намерены с ним делать? — немка взглянула прямо в лицо санинструктора, глаза ее сердито блеснули.
— Не знаю, — растерялся тот, — попробуем завтра отправить в госпиталь. А там, может быть, в Москву, там помогут…
— В Москве уже не помогут, — резко заявила немка и выпрямилась. — Вы запустили ранение до такой степени, что ему уже нигде не помогут, кроме… Кроме как в Америке — за очень большие деньги, — продолжала она жестко. — Впрочем, ничего подобного ему даже гипотетически не грозит. Он просто не доживет ни до Москвы, ни тем более до Америки. Он даже до завтра не доживет.
— Что же делать? — побледнев, спросил санинструктор. — Помрет, значит…
Раздумывая, Маренн оглядела юношу с ног до головы, затем взглянула на капитана. Тот наблюдал за ней в напряженном ожидании. Солдаты тоже замолчали. Все смотрели на нее. Без перевода они поняли, что дела лейтенанта плохи, и искренне переживали. Не выдержав, санинструктор всхлипнул.
— Я же так выхаживал его, все, все испробовал…
— Ну, ладно, Леша, перестань, — капитан похлопал его по плечу, — известное дело, война…
— Ведь он, может, четыре года без отдыха, — говорил сквозь слезы санинструктор, — от самой Москвы, столько пережил. А тут… Вы понимаете, — он перешел на немецкий и схватил медсестру за руку, — Вы понимаете, что это для нас значит: ведь до победы осталось два дня, день, несколько шагов. И так глупо погибнуть… У него же ордена, награды — он воевал, он такой путь прошел. И на последнем рубеже… Ведь еще два дня, фрау, и жить будем, понимаете, вечно будем жить…
— Леша, успокойся, — сурово приказал ему капитан. Но Маренн заметила, что и на его глаза навернулись слезы. — Кому ты все это говоришь? Она же… Она же — не наша.
— Но тоже человек! — воскликнул санинструктор. — Должна же понимать. Нужна нам их Германия, пусть живут, как знают. А нам домой надо, к маме. Что ты его матери скажешь? Что он погиб, а ты на ступенях Рейхстага краковяк плясал?!
— Замолчи! — прикрикнул на него капитан. — Что она-то сделать может? Что она, светило? Да и есть ли у него мать…
Маренн внимательно посмотрела на них обоих. Затем снова склонилась над раненым.
— У Вас есть какой-то инструмент? — спросила она санинструктора. — Дайте.
Тот поспешно протянул ей щипцы.
— Вы вообще-то стерилизуете их? — недовольно поинтересовалась она. Капитан больно толкнул санинструктора в бок — юноша потупил глаза, пристыженный. Маренн осмотрела рану. Если немедленно оперировать, еще можно спасти. Но… Как оперировать? Ведь для этого надо нести раненого на второй этаж. И позволят ли ей его оперировать? Наверняка изъявят желание стоять рядом… А им ни в коем случае нельзя появляться на втором этаже. Но человек умирает — это ясно…
— Если немедленно сделать операцию — можно помочь, — сказала она санинструктору. — Вы согласны ассистировать мне?
— Я? — переспросил молодой человек неуверенно.
— Да, Вы. А кто же?
— Но Вы же…
— Я прооперирую его, — Маренн не дала ему высказать мысль о том, что она — всего лишь медсестра. — Вам повезло. Кроме Америки, такие операции еще делались здесь, в Шарите, — сообщила она и тут же уточнила: — Но со мной пойдете только Вы. Вытрите сопли. И пожалуйста, тщательно вымойте руки и обувь. Я повторяю, наверху — больные люди, им необходимы стерильная чистота, тишина и покой. Халат, перчатки и марлевую повязку я Вам дам. Остальные, — она строго взглянула на капитана, — будут ждать здесь. Помогите мне, — попросила она и сама взялась за край носилок. Санинструктор, заметно повеселев, подхватил с другой стороны. Вместе они отнесли больного в операционную. Капитан и его солдаты остались внизу.
Раненый открыл глаза, несколько мгновений смотрел на Маренн и снова закрыл.
— Alles gut, — донесся до него женский голос.
— Что с ним? — испуганно спросил у немки санинструктор. — Он умер?
— Нет, нет, что Вы! — успокоила его Маренн. — Теперь все самое страшное для него позади. Он спит. Завтра Вы отправите его в госпиталь. У него хорошее здоровье, раз он продержался почти неделю с таким ранением. Ваш парень быстро пойдет на поправку…
Санинструктор облегченно вздохнул.
— Вы по профессии медик? — улыбнувшись, спросила его Маренн.
— Нет, не совсем, — смущенно ответил юноша. — Я не успел доучиться. Ушел со второго курса.
— Давно воюете?
— Третий год.
— Ну, у Вас все еще впереди, — кивнула Маренн, — Вы полумили неоценимый опыт за это время. Я даже думала, что у Вас есть диплом. Вы хорошо работали. Спасибо.
— Правда? — санинструктор зарделся от удовольствия. — А мой профессор в Москве, когда принимал у меня экзамен, сказал, что я очень невнимательный, «беспорядочный», как он выразился, и из меня никогда не получится толкового хирурга.
— Я могла бы возразить Вашему профессору, — заметила Маренн, — и отрекомендовать Вас ему совсем с другой стороны. Увы, это невозможно. Думаю, когда Вы вернетесь, он сам обратит внимание, как Вы переменились. В лучшую сторону.
— Он погиб, — грустно ответил санинструктор. — Однокурсники мне писали, что санитарный поезд, которым он руководил, разбомбили «юнкерсы».
— Простите, — Маренн запнулась, но тут же продолжила: — Он воспитал достойного ученика. Ваш боль ной, — она указала на раненого, — пока пусть останется здесь Ему нужен покой. Сейчас его нельзя трогать. Я пригляжу за ним, а Вы спускайтесь к своему командиру. Вам нельзя долго находиться здесь, — мягко объяснила она. — В любой момент могут прибыть представители из Женевы. Придется объясняться.
