Война Роузов - Адлер Уоррен (читать хорошую книгу txt) 📗
С ней пришла и другая: как она будет жить одна? И можно ли дальше существовать рядом с Оливером?
Она не впервые задумывалась над тем, сможет ли прожить без мужа. Эта идея зародилась уже довольно давно. Может быть, с самого начала их семейной жизни. Она, правда, никогда серьезно над ней не задумывалась из-за недостатка свободного времени: ведь они постоянно были заняты: строительством, воспитанием детей, выращиванием цветов и других растений, собиранием антиквариата. Их совместная жизнь, казалось, вся состояла из сплошных проектов. Она стала для него нянькой, когда он учился на юридическом факультете. Потом играла роль образцовой жены перед прислугой, которая должна была создать им репутацию в светских кругах. А быть милой и нравиться всем его старшим партнерам — это вообще считалось прямой обязанностью образцовой современной супруги. Она только и делала, что льстила и заискивала. Да еще создавала ему уютный семейный очаг — место, где он мог бы выпустить пары. Им пришлось съехать из уютной меблированной квартиры и поселиться в большом доме за городом, что более подобало их положению. Потом они копили деньги на машину, на занятия танцами, потом снова копили на машину, на зубных техников. И все эти усилия привели их к этому… к гигантскому, немыслимому проекту перестройки дома, которому они оба отдавали всю энергию и фантазию. Так что же происходит теперь, когда этот проект завершается, спрашивала она себя, медленно заходя в библиотеку, где, уткнувшись в газету, сидел ее муж. Этот вопрос требовал ответа. И она готова дать его.
— Я не бросилась как сумасшедшая к тебе в больницу в Нью-Йорк, Оливер, потому что мне было все равно, — это не ответ на мучивший ее вопрос. И все-таки она сказала все, что накопилось в душе. Он поднял глаза и посмотрел на нее поверх очков.
— Все равно? — он снял очки и положил их на кожаный подлокотник честерфилдского кресла.
— Да, мне просто было все равно, — четко проговорила она.
— Ты хочешь сказать, что тебе все равно, умру я или останусь жив? — он уперся рукой в бедро и прищурился.
— Вот именно, Оливер.
— Ты это серьезно? — он казался совершенно обескураженным, и она подумала о миллионах других женщин, которые рано или поздно приходили к такому же выводу, как она.
— Серьезней не бывает. Можешь не сомневаться. Мне безразлично, что с тобой происходит. И я испытываю это чувство уже довольно давно, — она постаралась взять себя в руки, прекрасно понимая, что сейчас необходимо оставаться спокойной и осторожной.
— Вот значит как, — он щелкнул пальцами, — ты решила разрушить нашу жизнь, наши отношения, нашу семью, — он снова прищелкнул пальцами. — Так вот просто.
Она внимательно наблюдала, как он изо всех сил старается взять себя в руки. Вот он поднялся, открыл дверцу шкафа и налил себе виски, потом выпил его одним глотком.
— Я не могу в это поверить, — проговорил он после долгой паузы.
— Придется…
Она сидела в другом честерфилдском кресле, выпрямив спину и положив ладони под колени. Стаффордширские статуэтки, казалось, взирали на них, как живые свидетели. Он вытер подбородок и покачал головой.
— У тебя есть кто-то?
Его голос предательски надломился, и ему пришлось прокашляться. А может быть, ему понадобилось это для того, чтобы скрыть рыдания?
— Нет.
— Но ты хочешь завести любовника? — быстро спросил он, и она почувствовала в его тоне привычные адвокатские интонации.
— Может быть.
При перекрестном допросе всегда надо быть осторожной, он как-то сам говорил ей об этом.
— Я сделал что-то не так? — осторожно спросил он, по всей видимости, стараясь ухватиться за последнюю соломинку.
— Да нет, ничего особенного.
— Тогда, может быть, я чего-то не сделал?
Она тщательно подбирала слова для ответа.
— Сознательно ты ничего не делал, — тихо проговорила она. Потом стала наблюдать за его лицом, которое начал искажать гнев.
— Что, черт возьми, это должно означать? — взорвался он. Она прекрасно понимала, что взрыв просто неизбежен, и очень надеялась, что он не заплачет. Тогда придется наглядно показать, как он ей безразличен.
— Это означает, — спокойно начала объяснять она, — что ты не понимаешь, что происходит, и скорее всего здесь нет твоей вины. Все дело во мне, — она помолчала, пожала плечами и еще крепче обхватила руками ноги. — Я просто решила, что не смогу больше прожить с тобой ни одной минуты. Но ты, как я уже сказала, не виноват… — он попытался что-то сказать, но она предупреждающе подняла руку. — И все страдания, которые ты мне принес, делал несознательно.
— Страдания? — он был совершенно потрясен. — Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Зато я понимаю. Мне бы хотелось говорить более красноречиво. Но ты же понимаешь, у меня не было практики…
— А, я понял, — прервал он, найдя в себе силы саркастически улыбнуться. — Ты погубила из-за меня свою жизнь.
— Во всяком случае, ее часть.
— Я заставил тебя бросить учебу. Я превратил тебя в рабыню.
— В какой-то мере.
— И ты, — как это обычно звучит, — не смогла самовоплотиться?
— И это тоже.
Она чувствовала, как в нем нарастает презрение, но сдерживала себя, понимая, что происходит неизбежное, то, что так или иначе должно было случиться.
— А как же дети? Они не станут возражать?
— С детьми все будет в порядке. У меня нет ни малейшего желания снимать с себя материнские обязанности. И будь уверен, они не станут возражать.
— Господи, — он попытался заглянуть ей в глаза. — Ты ли это?
— Да, это я.
— Нет, Барбара. Во всяком случае, не та девушка, на которой я женился.
— Конечно нет. Мне очень жаль, Оливер. Действительно жаль. Мне очень хотелось сделать все так, чтобы тебе не было больно.
Последовала долгая пауза, в течение которой он шагал взад-вперед по комнате. Остановившись, он отвернулся и тупо уставился на корешки книг в кожаных переплетах, потом обошел разделявший их стол, подошел к шкафу и налил себе еще виски. Затем махнул бутылкой в ее сторону, предлагая ей тоже выпить. Совершенно очевидно, что он не представлял себе, что дальше делать.
— Нет, спасибо, — вежливо отказалась она.
Он пожал плечами и опрокинул второй стакан. Вдруг выставил палец и ткнул им себя в грудь.
— Это чертовски плохо влияет на мою грыжу.
— Выпей лекарство.
Он вздохнул, поморщился и уставился на нее, тяжело дыша.
— Да ты просто хладнокровная сука.
— Мне очень жаль, что ты так обо мне думаешь, — но его слова смутили ее. Она вовсе не была хладнокровной и безразличной, и ей уж совсем не хотелось быть жестокой.
— Это всегда трудно дается. Прости меня.
— Простить?!
Его губы слегка дрожали, и она поняла, что он едва сдерживается, чтобы не оскорбить ее еще хуже, чтобы не выплеснуть на нее клокотавший гнев.
— Мне кажется, это какая-то эпидемия. По-моему, всем девицам твоего поколения присуще сознание своей неполноценности. Они, видите ли, не смогли воплотить в жизнь свои мечты и стремления. Мы надрываем задницы, чтобы только ублажить вас, а вы гадите нам на головы. Мы стараемся дать вам рай на земле, черт возьми… — внезапно он умолк. И этого она тоже ожидала. Должен же он выложить все свои аргументы. — Значит, я понимаю, ты хочешь развода? — спросил он.
— Да, — кивнула она.
— И никаких попыток к примирению?
— Я же объяснила тебе, что чувствую, Оливер. Зачем же издеваться над собой?
Он пожал плечами, и она заметила, что у него на подбородке задергался нерв.
— Мне казалось, что как муж я вовсе не плох. Что наш брак сложился удачно.
— Нет, как видишь.
— Кажется, тут не обойдется без сложностей, — проговорил он.
— Вся наша жизнь состоит из сложностей.
— Нечего разводить тут свою долбаную философию, Барбара.
Она поднялась. Что им еще сказать друг другу? И хотя разговор оказался тяжелым, она чувствовала, как в душе позванивают радостные колокольчики свободы. Подумай о себе, звучало в такт этой мелодии. Она искренне надеялась, что утром он съедет из дома.
