Жонкиль - Робинс Дениз (книга жизни TXT) 📗

— Да, — сказал Роланд неохотно. — С другой стороны, дорогая, он сделал твою жизнь очень серой; не мог же он полагать, что удержит тебя там навсегда. Самое ужасное, что ты потеряла своих родителей.

— Да, — сказала Жонкиль. Ее глаза внезапно наполнились слезами. — Я никогда не забуду отца. Он любил меня, но после того, как мама умерла, у него все валилось из рук. Восемь лет — долгий срок, но удивительно, что он умер от той же болезни, что и она — воспаления легких — в тот же самый день, в восьмую годовщину ее смерти. Такое совпадение...

— Это очень тяжелая история, — сказал он, крепко сжимая ее руку. — И они похоронены в Корнуолле?

— Да, на маленьком кладбище в затерянном местечке, на краю обрыва. Я была ребенком, когда в последний раз видела это кладбище в день похорон отца, но я никогда его не забуду. Они вместе... и на надгробной плите я попросила написать: «В память Дэвида Маллори и Кристины, его жены». Когда-нибудь, Роланд, я бы хотела съездить туда, побывать на могиле.

— Съездим вместе, дорогая, — сказал он. — Значит, твоя фамилия Маллори?

— Да, и меня назвали Жонкиль, потому что родители больше всего любили этот цветок.

— Очень красивое имя, — сказал он. — Я никогда раньше не встречал его. Мистер Риверс заставил тебя взять его фамилию?

— Да, он юридически оформил все, когда я приехала жить в Риверс Корт.

— Бедняжка, — сказал он.

Он был взволнован. Он ясно представлял себе ее отца, веселого художника Дэвида Маллори, с зеленовато-карими глазами и темными кудрями, которые Жонкиль унаследовала; и Кристину, его жену, высокую, светловолосую прелестную женщину, которую Маллори называл «детка дорогая»...

Как тяжело было Жонкиль в двенадцать лет оставить этих двух славных, наивных людей в их общей могиле, поехать в Риверс Корт и называть Генри Риверса отцом, а его мать — бабушкой.

Все же дядя Генри хорошо сделал, что удочерил осиротевшую девочку. По прихоти судьбы, нити жизни Жонкиль Маллори оказались вплетенными в тусклое существование Риверс Корта, из которого Роланд Чартер, законный наследник, был вырван! Он крепко сжал руку Жонкиль.

— Благодарю тебя, дорогая, что ты мне рассказала о себе, — сказал он.

— А теперь ты расскажи о себе, Роланд.

— О, не стоит!

— Стоит, для меня.

Он поспешно окунулся в описание своей жизни в Южной Африке. Ее взор был прикован к нему. Когда он закончил свой шитый белыми нитками, поспешно состряпанный рассказ, она сказала:

— Ты тоже не был особенно счастлив в жизни, дорогой. Я постараюсь восполнить твое одиночество.

Его сердце тяжело застучало, когда он посмотрел на нее. Если бы ему не пришлось обманывать ее, если бы он не был такой мстительной скотиной! Эта наивность, эта бесподобная юность и чистота, которые делали ее гораздо привлекательней женщин, обладающих только физической красотой, могли бы принадлежать ему всегда. А что будет теперь? Какие последствия будет иметь этот сумасшедший брак? Что она подумает о нем позже, когда узнает?

Он не смел даже заглядывать так далеко.

Пока они сидели напротив друг друга за маленьким столиком, на который официант по просьбе Роланда поставил великолепный букет тепличных роз, ему удалось преодолеть волну депрессии, которая грозила поглотить его; он смеялся и шутил с ней непринужденно и остроумно, был доволен, что заставляет ее смеяться, что щеки ее порозовели.

— Давай помолимся, чтобы Господь послал нам хорошую погоду, — сказал он, когда во время десерта чистил для нее грушу. — Здесь очень красиво, мы недалеко от бухты Ансти, и даже в середине зимы красные скалы и голубое море великолепны. Мы будем много и далеко ходить.

— И играть в гольф. Горничная сказала мне сегодня, что здесь есть частное поле для игры в гольф.

— У нас нет клюшек, но мы выпросим или займем. Мне бы очень хотелось поиграть с тобой в гольф, — сказал он, с улыбкой глядя ей в глаза. — Ты — чемпион? Какой у тебя гандикап?

Время летело весело и незаметно. Роланд заказал шампанское и заставил ее выпить немного, хотя она ссылалась на то, что не привыкла к вину. Он весело провозгласил тост:

— За мою жену Жонкиль!

Она подняла бокал, наполненный золотистой жидкостью, в котором поднимались пузырьки, и ответила на его тост:

— За моего мужа Роланда!

Он разом выпил свой напиток, решил жить одной минутой — хватать счастье, пока можно. Сегодня Жонкиль любит и доверяет ему, а завтра — будь что будет! «Я — эгоистичное животное, но я люблю ее! — честно, искренне говорил он себе. — Я бы отдал все на свете, чтобы сохранить ее любовь».

Ужин был окончен, они пошли выпить кофе.

— Я хочу закурить! — объявила Жонкиль. — До сих пор мне не разрешала бабушка. Но я всегда хотела.

— Пожалуйста, — сказал Роланд, протягивая ей свой портсигар.

Он очень смеялся, потому что она кашляла и дымила так старательно. В конце концов, она с отвращением бросила сигарету.

— Я не умею, — сказала она. — Я безнадежный ребенок. Роланд, почему ты не женился на более опытной светской женщине?

— Потому, что я предпочитаю ребенка, — сказал он. — А теперь, дитя, пойдем потанцуем. Здесь бывают танцы три раза в неделю, и я слышу откуда-то мелодию фокстрота.

Они танцевали все танцы. На балу у Поллингтонов Жонкиль научилась слушаться Роланда, и сегодня они были идеальной парой. Женщины, проживающие в отеле, смотрели на Жонкиль немного завистливо.

— Я думаю, что у них медовый месяц, — прошептала одна. — Ты видишь, как он смотрит на нее? Он очень красив — именно тот тип мужчин, которые нравятся.

— А она такая молодая. И довольно безвкусно одетая девица, — сказала ее соседка. — У мужчин странный вкус.

Жонкиль кружилась по залу в объятиях своего мужа, лучезарно счастливая, в полном неведении о критике, которой она подвергалась. Они еще танцевали, когда пробило одиннадцать часов. Роланд сказал:

— Тебе надо идти спать, дорогая девочка. Ты устала. У тебя круги под глазами. Беги наверх. Я скоро приду.

Кровь прилила у нее к лицу. Ей было почти страшно встретиться глазами с его горящим взором. Она ответила что-то нечленораздельное и ушла. Он смотрел, как она вошла в лифт, затем направился в курительную комнату. Теперь у него было очень утомленное, немного бледное лицо, потухшие глаза.

«Боже, неужели она возненавидит меня завтра, — лихорадочно проносилось в его голове. — Неужели она оставит меня? Жонкиль... моя Жонкиль!»

Как часто раньше ему казалось, что он влюблен. Но теперь он знал, что никогда не любил ни одну из тех женщин, которые стали тенями прошлого. Он никогда не понимал смысла настоящей любви (любви, которая заставляет мужчину стыдиться за себя) до тех пор, пока не полюбил эту девушку, которая стала его женой.

В курительной никого не было. Роланд бросился в кресло, погасил сигарету и охватил руками голову.

Наверху в спальне Жонкиль сняла белое платье и скользнула в очень простой трикотажный халат, который бабушка выбрала для нее прошлой зимой. Скинув серебряные туфельки, просунула ножки в трикотажные комнатные туфли. На какое-то мгновение она застыла. Ее сердце колотилось, а руки дрожали. Жонкиль почувствовала потребность глотнуть свежего воздуха. Она подняла тяжелые портьеры и открыла окно. Порыв холодного ветра освежил ее щеки и лоб. Она улыбнулась и посмотрела в окно. Там царила морозная ночь и небо было усыпано звездами. Великолепные газоны отеля были белыми от инея, сверкавшего под декабрьской луной, как алмазы. Издалека доносился шум моря.

Детское личико Жонкиль было бледным и чистым в лунном свете. Она подняла глаза к небу и у нее вырвался долгий, глубокий вздох счастья.

— Роланд, — прошептала она.

Через несколько минут он придет; она — его жена, а всего несколько дней назад она была просто Жонкиль Риверс... и вела размеренную, монотонную жизнь как приемная дочь и наследница Генри Риверса.

— Как я счастлива, — прошептала она сверкающей холодной ночи. — Как я...

Кто-то постучал в дверь.