И весь ее джаз… - Гольман Иосиф Абрамович (онлайн книги бесплатно полные .txt) 📗
– А разве я хуже банка? – закончив беседу с незримой прелестницей, опять расстроился Ефим Аркадьевич. – Начнешь работать, отдашь.
– Ну давайте хоть с процентами. – Марии было реально неудобно.
– Не могу, – ответил профессор. И, подумав, добавил: – Религия не позволяет.
Это ему-то – религия? Да на нем грехов – больше чем этажей в небоскребе!
Впрочем, зачем считать чужие грехи? Это, по большому счету, тоже грех.
Последние деньги из тех ста тысяч рублей она отдала уже через год. Никаких процентов препод так и не взял.
Вот и знакомый подъезд.
Не слишком далеко до метро, но все равно, никаким боком не центр. Мария так и не разобралась, что же притягивало столь многих людей к этому человеку. Но явно – не богатство.
В коридоре было тихо.
Ни машин, ни плоттеров.
Ни, как выяснилось, менеджеров и каких-либо иных сотрудников. Даже секретарши теперь у несчастного Ефима Аркадьевича не было.
Зато висели на стенах и стояли на мольбертах картины, некоторые – довольно странные. А вместо рабочих столов вдоль стен разместились ядреного фиолетового цвета диваны.
В кабинете, правда, все осталось по-прежнему. Не считая исчезновения двухместного дивана, который не раскладывался, но и так было удобно. Зато появился другой, такой же безумно фиолетовый, как и в комнате менеджеров.
Здесь тоже все было в картинах. И тоже – по большей части странных.
Ефим Аркадьевич тоже не изменился. Точнее, он в ее юности казался ей таким старым, что старше уже так и не стал. Ему сейчас было, скорее всего, немного за полтинник. Значит, тогда было около сорока. А ведь ей самой через следующие десять лет будет сорок!
Впрочем, сейчас на нее нацелились те же нахальные глазки со сверкучими стеклышками очков, те же плохо бритые щеки и тот же немаленький нос, уже, казалось, вынюхивающий причину ее визита.
Отбросив печальные мысли, Мария приступила к делу.
– Спасибо, что согласились встретиться, Ефим Аркадьевич, – сказала она, присаживаясь на ужасный фиолетовый диван. Его-то уж точно диванчиком не назовешь. И почему-то она была уверена, что этот уж непременно раскладывается.
– Да у меня теперь времени много, – ухмыльнулся тот. Ежкова уже знала, что предприятие они с Орловым закрыли. Точнее – Береславский просто одномоментно ушел из бизнеса, оставив все старому другу. А тот, как выяснилось, в одиночку, тем более в кризис, работать не смог.
– Не жалко было бросать? – спросила Мария.
– Вообще не жалко, – понял он суть вопроса. – Как будто пер на себе кучу камней. А потом взял – и сбросил. Сашка сейчас хорошо устроился, на непыльной работенке. Да и сотрудники не в накладе: менеджмент собственное дело затеял, на старых клиентах. Остальные тоже при делах.
– А мне было бы жалко, – сказала Машка. – Столько лет…
– Наверное, бизнес – все же не мое, – ответил Ефим Аркадьевич. Подумав, уточнил: – Линейный бизнес.
– Что значит – линейный? – не поняла Ежкова.
– Ну, когда с утра до вечера, день за днем – одно и то же. Когда надо постоянно управлять людьми. И просыпаться не когда хочется, а когда положено.
«Да, для него это – проблема», – подумала Мария. Бытовая лень ее бывшего препода давно стала притчей во языцех канувшего в лету «Беора».
Из сказанного на себя она примерила лишь одно. Ей бы точно понравился спокойный и устойчивый линейный бизнес. А вот криминальная продажа криминального продукта, да еще под угрозой возвращения криминальных хозяев этого продукта – наверняка нелинейный бизнес. И что-то ей подсказывает, что с ним могут быть связаны и нелинейные неприятности.
– Так чем вы сейчас занимаетесь, Ефим Аркадьевич?
Глазки Береславского оживились:
– О, много чем. Картинами неизвестных авторов торгую. Сам нахожу по городам и весям, потом делаю их известными.
– Это вы еще при нас начали, – вспомнила Мария. – Еще ваш зам говорил, что пустое занятие, что вы не искусствовед.
– Я и сейчас не искусствовед, – усмехнулся Береславский. – Зато я маркетолог. Смею думать, неплохой. Например, первым определил маркетинговую суть современного произведения искусства.
Ефим Аркадьевич прикрыл от удовольствия глазки и с чувством процитировал себя любимого. Машке аж захотелось по привычке схватить ручку и, как когда-то на лекции, срочно законспектировать:
– Товар длительного пользования, с высоким маржинальным потенциалом и с неявной потребительской стоимостью.
– Это и про любовь можно сказать, – как-то грустновато сказала Маша. Но увлеченный собственной идеей Береславский – ничто его так не увлекало, как собственные идеи – даже не заметил ее сложных ассоциаций.
– Кстати, девяносто девять процентов наших покупателей приходят к нам вовсе не за искусством в теоретическом смысле, а за личным удовольствием, – продолжил профессор. – Визуальным – если им нравится картина. Или удовольствием владения дорогой вещью. Или инвестиционным удовольствием, когда знаешь, что купленный тобой товар постоянно дорожает.
– А как же все-таки насчет просто искусства?
Тут ее, как и много лет назад, перебил телефонный звонок.
Ефим Аркадьевич снял трубку, а Маша ощутила дежавю, причем в самой острой форме.
– Да, это я, – сладенько ответил Ефим Аркадьевич невидимому собеседнику. Глазки заблестели, очочки засверкали. – Конечно, приеду. Я обожаю садовые работы.
О господи! Это он-то обожает садовые работы? Да он лопату хоть раз в жизни в руках держал?
– Да, Людочка. Назначайте время, вы же знаете, я всегда рад вас видеть. Дорогу найду по навигатору. Целую, – и, закончив куртуазную беседу, аккуратно повесил трубку.
«Слава богу, что Людочка, – подумала Ежкова. – Тогда вроде Танечка была». А то бы вообще было ощущение, что она нырнула в синхродыру, оказавшись на десять лет в прошлом.
– Так вот, что касается искусства, – как ни в чем не бывало продолжил профессор (преподавание, Мария знала, он не бросил), – искусство здесь, несомненно, присутствует, – обведя рукой стены, успокоил ее бывший препод. – Прежде чем раскручивать нового художника, мы, кроме моего нюха, – его нос ощутимо задвигался, – пропускаем автора через жесточайшее сито из самых разных экспертов-искусствоведов, как в хорошем музее. А моя главная фишка в том, что я теперь знаю еще с десяток критериев промотируемости художника. И талант – лишь один из этих критериев. Правда, важный, – великодушно добавил он, заметив Машкино изумление.
– А с картинами… – осторожно начала она, – не скучно? Каждый день ведь.
– Не-а, не скучно, – ответил Береславский. – К тому же, не каждый день, а лишь когда захочу. Или когда жду клиента.
– А в остальное время?
– Ну, у меня разные проекты. Стараюсь, чтоб они не были тривиальными.
И рассказал про свой нетривиальный проект по зарабатыванию денег на сомалийских пиратах.
Ефим Аркадьевич договорился с монархом маленькой южноафриканской державки – за очень небольшие деньги – о должности адмирала их военно-морского флота. А поскольку ранее флота не имелось, то Береславский его купил: дохлое суденышко-сухогруз в три тысячи тонн водоизмещения. И вооружил зенитной пушчонкой-скорострелкой. Вообще на коммерческие суда оружие ставить нельзя. Но теперь сухогруз был официальным военным кораблем страны с труднопроизносимым названием. Береславский даже фотку показал, себя в адмиральской форме. Золота в этой форме было больше, чем на богатой цыганке.
А дальше – все чудесатее и чудесатее.
Военный корабль под командованием – конечно, не Ефима Аркадьевича, а профессионального военного моряка – гулял вдоль пиратского побережья, за умеренную плату конвоируя гражданские суда. И даже поучаствовал в настоящем морском бою.
Расскажи Машке подобную историю кто-нибудь другой – только бы посмеялась. А фотку сочла бы фотошопом. Но – не в случае с этим… необычным, скажем так, человеком. Ежкова ни секунды не сомневалась, что Ефим Аркадьевич успел-таки поработать антипиратом. А может, и пиратом тоже.
