Шаг за черту - Рушди Ахмед Салман (лучшие книги txt) 📗

В рассказе «Плоть и зеркало» утонченно-эротическая атмосфера еще более сгущается, приближаясь к стилизации (японской литературе свойственно такое тяготение к накаленным порочным страстям) — с той оговоркой, что Картер видит происходящее насквозь, ни на минуту не прекращая самоанализа. («Разве я не одолела восемь тысяч миль в поисках климата, где для меня нашлось бы вдоволь истерии и страданий?» — задает вопрос повествовательница; в «Улыбке зимы» еще одна безымянная рассказчица предостерегает нас: «Не подумайте, будто я не понимаю, что делаю», а затем подвергает свою историю разбору с проницательностью, которая спасает — наделяет жизнью — то, что иначе оставалось бы простым монотонным аккомпанементом. Холодный душ интеллекта нередко приходит Анджеле Картер на выручку, когда ее воображению угодно чересчур разыграться.)

В неяпонских рассказах Картер впервые вступает в мир вымысла, который сделается для нее родным. Брат с сестрой заблудились в чувственном и недобром лесу, где у деревьев есть груди, а сами они кусаются. Там яблоня — древо познания — учит не добру и злу, а кровосмесительной страсти. Инцест — постоянная тема Картер — вновь всплывает в рассказе «Прекрасная дочь палача»: действие происходит в унылой горной деревушке (наиболее типичная для Картер дислокация): там, как говорится в рассказе «Оборотень» из сборника «Кровавая комната», «холод на улице, холод в сердцах». В окрестностях этих картеровских деревушек слышится волчий вой и постоянно случаются различные превращения.

Другая страна Картер — ярмарочная площадь, мир дешевых аттракционов, гипнотизеров, шарлатанов, кукольников. В рассказе «Любови леди Пурпур» этот замкнутый в себе цирковой мирок переносится в еще одну горную среднеевропейскую деревушку, где самоубийц принимают за вампиров (гирлянды чеснока, осиновый кол в сердце), а настоящие колдуны «совершают в лесу древние чудовищные обряды». Как и во всех ярмарочных рассказах Картер, «гротеск здесь в порядке вещей». Леди Пурпур — садомазохистская госпожа-марионетка — олицетворяет собой вывод моралиста: начав свою карьеру проституткой, она превращается в куклу, поскольку ее «дергает за ниточки Похоть». Леди Пурпур — сексапильно-женское и смертоносное подобие Пиноккио, наряду с метаморфной женщиной-кошкой из рассказа «Хозяин» она принадлежит к множеству смуглых (и светловолосых) дам с «ненасытными аппетитами», к которым Картер столь неравнодушна.

Во втором сборнике рассказов — «Кровавая комната» — эти необузданные дамы наследуют литературные владения Картер.

«Кровавая комната» — ее шедевр, книга, в которой напряженный, горячечный стиль идеально соответствует требованиям повествований. (Лучшее представление о приземленной Картер, доступной читателю, дадут «Умные дети», но, невзирая на всю залихватскую комедийность ее последнего романа, призванного «освежить в памяти Шекспира», наиболее долговечным из ее произведений останется, вероятнее всего, «Кровавая комната».)

Начало заглавной новеллы, давшей название сборнику и по объему близкой к повести, напоминает классическое представление парижского театра ужасов «Гран-Гиньоль»: невинная невеста, многократно женатый муж-миллионер, уединенный замок на зыбком берегу, потайная комната с неведомыми ужасами. Беспомощная девушка и безупречно воспитанный, декадентствующий кровопийца — первая вариация Картер на тему «Красавица и Чудовище». Не обошлось и без феминистского трюка: вместо немощного отца, ради спасения которого Красавица в волшебной сказке соглашается отправиться к Чудовищу, здесь перед нами предстает непреклонная мать, спешащая к дочери на выручку. Мифологический сюжет о Красавице и Чудовище талант Картер превращает в данном сборнике в метафору, за которой стоит несметное разнообразие приманок и опасностей, связанных с сексом. Победу одерживает то Красавица, то Чудовище. В рассказе «Женитьба мистера Лайона» именно Красавица сохраняет жизнь Чудовищу, тогда как в другом — «Невеста Тигра» — она эротически преображается в изысканное животное: «…и каждый взмах его языка слой за слоем сдирал с меня кожу — все наслоения, которые накопились за мою жизнь в том мире, — оставляя лишь нарождающуюся патину золотистых шерстинок. Мои серьги снова обратились в капли воды… и я стряхнула их со своей великолепной шкуры» [30]. Словно бы лишается девственности все тело Красавицы целиком и, претерпевая метаморфозу, становится новым инструментом страсти, тем самым открывая ей доступ в новый («животный» в том же смысле, что духовный, а равно и тигриный) мир. В рассказе «Лесной царь» примирения между Красавицей и Чудовищем, однако, не происходит. Ни избавления, ни подчинения — здесь нет ничего, кроме мести.

Сборник включает в себя и многие другие старинные сюжеты мифологического плана: объединяет их лежащая в основе всех без исключения рассказов тема любви и крови, неизменно существующих бок о бок. В рассказе «Хозяйка дома любви» любовная страсть и кровожадность слиты воедино в образе вампирши: Красавица становится устрашающим Чудовищем. Новелла «Дитя снега» переносит нас в сказочную область белого снега, черных птиц и алой крови, где желания графа являют на свет девушку с белой кожей, алыми губами и черными волосами: однако наделенная современным воображением Анджела Картер прекрасно осведомлена, что на всякого графа найдется своя графиня, которая не потерпит соперницы — даже если ту создала фантазия. Битва полов происходит и между женщинами.

Выход на сцену Красной Шапочки довершает блестящий, заново переосмысленный Анджелой Картер синтез Kinderund Hausmaerchen [31]. Здесь нам предлагают радикально новую, ошеломляющую догадку, что на самом-то деле Волк не кто иной, как Бабушка (рассказ «Оборотень»); или же подсказывают не менее шокирующее предположение, что девушка (Красная Шапочка / Красавица) вполне может быть такой же аморальной дикаркой, как и Волк / Чудовище, и что она способна одолеть Волка силой своей хищной сексуальности, звериной эротичности. Это составляет суть рассказа «Братство волков»; одноименный фильм, поставленный Нилом Джорданом по мотивам нескольких рассказов Картер, сюжет которых так или иначе связан с волками, заставляет сожалеть о том, что Анджела не написала на эту тему полноформатного романа.

В рассказе «Волчица Алиса» происходят завершающие метаморфозы. Вместо Красавицы — два Чудовища: каннибал герцог и девушка, взращенная волками, которая считает себя волчицей, а по достижении зрелости познает самое себя через тайну собственной кровавой комнаты, через менструацию. Через кровь и образы, которые она видит в зеркалах, лишающих дом уюта.

Прощание Анджелы Картер с горной страной в концовке ее последнего рассказа на волчью тему — «Петер и волк» в сборнике «Черная Венера» — означает, что она, подобно своему герою, «устремилась вперед, в иную историю».

В этом, третьем, сборнике рассказов есть еще од на из ряда вон выходящая фантазия — медитативная вариация на тему «Сна в летнюю ночь», которая предвещает (и превосходит по уровню) эпизод в романе «Умные дети». Здесь экзотичность языка Картер достигает высшей точки; назовем хотя бы «бризы, сочные, как плоды манго, обласкивающие поэтическими мифами Коромандельский берег в далеком-далеком порфирно-лазурном Индийском океане». Но, как обычно, присущий писательнице саркастический здравый смысл резко возвращает сюжет обратно на землю, прежде чем он успевает растаять в воздухе вместе с изысканным колечком дыма. Этот сказочный лес «ничуть не Афины… расположенный в центральных графствах Англии, возможно недалеко от Блетчли», — сырое, заболоченное место, где все феи страдают насморком. В довершение всего к началу повествования лес этот вырубили с тем, чтобы проложить автостраду. Изысканной фуге Картер на шекспировские темы придает особенный блеск отмеченная ею разница между лесом из «Сна в летнюю ночь» и «мрачным колдовским бором» сказок братьев Гримм. Бор, недвусмысленно напоминает нам Картер, полон жути; заблудиться в нем — значит стать жертвой ведьм и чудовищ. А вот в лесу вы «умышленно сбиваетесь с тропы», там нет волков и чаща «благосклонна к любовникам». Различие между английской и немецкой волшебной сказкой проведено здесь безупречно и впечатляюще.