Сталинградская Богородица - Шамбаров Валерий Евгеньевич (книги серии онлайн .txt) 📗
Через несколько минут забывал об этом, требовал узнать, где находятся армии Венка, Гиммлера, Шернера, поторопить их. Впрочем, не только сам фюрер не желал покидать Берлин. Его настроение умело поддерживали двое самых «верных» соратников, Геббельс и Борман. Они опасались выпустить Гитлера из-под своего влияния! Силились, чтобы именно они очутились в роли наследников. Причем тешили себя иллюзиями – когда не станет Гитлера, можно будет сыграть на этом и заключить перемирие с русскими. Специально удержали в бункере начальника Генштаба Кребса – он до войны служил военным атташе в Москве, хорошо знал русских, изучал их язык [79].
28 апреля всех ошеломило известие об измене Гиммлера. Его предложение о мире, переданное Эйзенхауэру на обломках рейха, было настолько глупо, что западные державы его не просто отвергли. Об этих предложениях как о каком-то курьезе раструбила радиостанция «Би-Би-Си». Для Гитлера это было страшным ударом. Его «верный Генрих» тоже предал! Зато для Геббельса с Борманом сообщение стало настоящим подарком! Самый могущественный их конкурент так неосторожно подставился! Они выходили на первый план. Но живой Гитлер был им больше не нужен. Он мешал предпринять собственные политические шаги. Фюрера принялись подталкивать к самоубийству.
Между тем Берлин превращался в развалины. Остатки гарнизона стиснули с двух сторон на узкой полосе, 15–20 км по фронту и 2–3 км в ширину. Ее, в свою очередь, начали разрезать на части. Бои шли не только на поверхности, немцы использовали для передвижений и вылазок тоннели канализации и метро. Туда же, на станции метро, укрыли госпитали, стекались прятаться от обстрелов многие тысячи горожан. Но и советские солдаты обнаружили подземные коммуникации. Штурмовые отряды двинулись по тоннелям, очутились совсем рядом с рейхсканцелярией. Узнав об этом, Гитлер распорядился взорвать шлюзы, в метро хлынула вода реки Шпрее. Захлебывались скопившиеся там берлинцы, раненые. Немецких солдат утопили гораздо больше, чем русских. Зато предотвратили прорыв, отсрочили развязку на день или два.
Вечером 28-го состоялось бракосочетание Гитлера и Евы Браун. Режиссировал Геббельс. Участники церемонии вспоминали, что министр пропаганды и Борман не забывали «душевно» намекать фюреру – дескать, семейный уход из жизни будет достойным заключительным аккордом, вполне в духе древних германских легенд, опер Вагнера! Мертвый вождь, верная жена, кончающая с собой рядом с ним, пышные декорации горящего Берлина… Ночью были составлены два завещания, политическое и личное. Своим преемником, президентом и верховным главнокомандующим Гитлер назначил гроссадмирала Деница (он говорил, что армия, СС и люфтваффе его «предали» – остался только флот). Рейхсканцлером назначался Геббельс, для Бормана вводился новый пост «министра партии». Вдобавок он назначался личным душеприказчиком фюрера. Однако политические ориентиры не менялись. В завещании указывалось: «Нашей целью по-прежнему должно оставаться приобретение для германского народа территорий на Востоке» [56].
Да уж какие территории, если германский народ терял последние клочки собственной столицы! Наши солдаты рвались к Рейхстагу. В политической жизни Германии он не играл никакой роли, парламент не созывался в 1935 г. Все управление страной было сосредоточено в рейхсканцелярии. Но огромное помпезное здание считали как бы символом Берлина. Помнили и о провокации с пожаром Рейхстага, ознаменовавшей приход Гитлера к власти. Именно здесь, над куполом Рейхстага, было намечено водрузить Знамя Победы. Таких знамен изготовили несколько. Сперва предполагалось, что на острие наступления будет находиться 2-я танковая армия Богданова, ей и поручалось овладеть рейхстагом. Но 2-я танковая отстала в уличных боях. Вопреки ожиданиям, к центру города стала выходить 3-я ударная армия Кузнецова. Ей отводилась второстепенная роль, но Кузнецов на начальном этапе штурма сумел сохранить значительные резервы, это и обеспечило ему успешное продвижение. Знамя Победы передали в 3-ю ударную.
29 апреля генерал Вейдлинг доложил Гитлеру, что надежд больше нет. По его оценкам, русские должны были достигнуть рейхсканцелярии не позднее 1 мая. Он еще раз предложил прорываться. О том же просил Аксман – обещал, что Гитлера со всех сторон прикроют собственными телами мальчишки из гитлерюгенда. Но Борман постарался похоронить эту инициативу, подсунул другое решение – пускай пробиваются те, кто посильнее и помоложе, поторопят армию Венка. Гитлер согласился. С генералами и чиновниками, собиравшимися прорываться, передали гневное письмо Кейтелю – раз он до сих пор не помог, то фюрер и его ставил в один ряд с изменниками. К Деницу разными дорогами послали троих курьеров с копиями завещания. Разослали и приказы покарать предателя Гиммлера. А Ханне Райч и Грейму фюрер велел улетать, поднять все силы люфтваффе и бросить на русских. Хотя никто не представлял – что осталось от люфтваффе?
Но и Геббельс с Борманом спешили. Завещание уже было оформлено, чего ж тянуть? Фюреру доложили о судьбе Муссолини и Клары Петаччи. Красноречиво обрисовали, как их трупы повесили вверх ногами на потеху толпе. После этого фюрер решился. Распорядился отравить свою овчарку Блонди и застрелить еще двух собак, раздал ампулы с ядом секретаршам. Созвал обитателей бункера на церемонию прощания. Перед ним проходили длинной чередой офицеры, чиновники, женщины. Гитлер что-то говорил им или просто кивал. Потом он с молодой женой удалился в свои покои. А толпа, проводив своего вождя в вечность… хлынула в бар. Откупоривали бутылки, полилось спиртное. Кто-то завел патефон, начались танцы! Шум, музыка, звон посуды и визги дам донеслись до фюрера. Он был возмущен, послал адъютанта прекратить безобразие.
Но ожидавшегося самоубийства еще не случилось. Утро 30 апреля началось как обычно. Вейдлинг доложил о военном положении. Под контролем нацистов в Берлине остались лишь Тиргартен (зоопарк) и правительственный квартал. Бой кипел в здании Рейхстага. Советские подразделения ворвались туда, но из соседних зданий эсэсовцы отсекли их огнем от своих, загремели перестрелки и атаки между залами, пролетами лестниц. А в рейхсканцелярии во время обеда Гитлер вдруг озаботился, что русские, находящиеся на Потсдамской площади, могут обстрелять его резиденцию снарядами с каким-нибудь усыпляющим газом! Захватят всех живыми. Обед сразу скомкался, и началась вторичная церемония прощания. Вице-адмиралу Фоссу фюрер напоследок сказал: «Я понял, какую непоправимую ошибку совершил, напав на Советский Союз». Он опять отправился с Евой Браун в личные покои. Его жена приняла яд. Гитлер, по одной версии, застрелился, по другой, тоже отравился [56].
Согласно завещанию, останки должны были сжечь – как древних германских героев. Но даже погребальные костры выглядели жалкой насмешкой над языческими легендами. Трупы наспех вытащили во двор, кинули в воронку от снаряда, полили бензином. Однако начался новый артобстрел, поблизости стали рваться снаряды. Охрана и приближенные подпалили мертвецов и убежали под своды бункера [58]. Зато у Геббельса и Бормана теперь оказались развязаны руки. Они попытались выступать в роли властителей государства, отправили генерала Кребса на переговоры с советским командованием.
Но даже завязать контакты удалось далеко не сразу. Воздух сотрясался непрерывными разрывами и стрельбой, хлестали ливни пуль и осколков, рушились дома. Привлечь внимание русских или хотя бы высунуться было невозможно. Пытались связаться по рации – куда там! Эфир переполняла мешанина позывных и переговоров различных частей, танков, самолетов. Только в темноте, когда пальба несколько улеглась, офицерам Кребса удалось привлечь внимание передовых советских подразделений – кричали, махали белыми флагами. Гитлеровского генерала встретили наши офицеры. 1 мая в 3 часа 50 минут его доставили на командный пункт 8-й гвардейской армии Чуйкова.
Было доложено Жукову, он отправил на переговоры своего заместителя Соколовского и позвонил Сталину. Сообщил, что Гитлер покончил самоубийством. Иосиф Виссарионович констатировал: «Доигрался, подлец! Жаль, что не удалось взять его живым». Но Геббельс прислал письмо с предложением о перемирии, на этот счет реакция Сталина была однозначной – никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции. Кребс доказывал, что вопрос о капитуляции сможет решить только правительство Деница. Требуется перемирие на несколько дней, чтобы оно могло собраться. Жуков в ответ выставил ультиматум: если до десяти утра не будет согласия на капитуляцию, «мы нанесем удар такой силы, который навсегда отобьет у них охоту сопротивляться». Было решено установить с Геббельсом прямую связь, для этого с Кребсом отправили советских связистов с полевым телефоном [43].
