Рожденная для славы - Холт Виктория (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
Конец неумолимо приближался. Скоро я потеряю еще одного друга, самого дорогого. Я чувствовала себя бесконечно одинокой. Мои соратники покидали меня один за другим.
Я навещала больного ежедневно, а если не могла прийти сама, посылала кого-нибудь их придворных дам с сердечным посланием.
Все эти дни я думала только о Сесиле, и на душе было тяжело.
… В день, когда Сесил скончался, его сын доставил мне предсмертное письмо, которое Берли успел продиктовать секретарю. Внизу его ослабевшая, опухшая рука с трудом вывела: «Ваш скорбящий отец Берли».
«Да возблагодарит Господь Ваше величество за безграничную милость и доброту, с коими Вы, подобно заботливой матери, а ежели не матери, то беззаветнейшей из сиделок, ухаживали за мной и даже кормили меня с ложечки своей царственной рукой. Если мне доведется еще держать ложку самому, я буду служить Вашему величеству с еще большим усердием. А коли быть тому не суждено, я послужу Вашему величеству и Божьей церкви в Царствии Небесном, где надеюсь вскорости оказаться…»
В постскриптуме было написано: «Служа королеве, служишь Богу, а всякая иная служба от лукавого».
Я взглянула на Роберта Сесила. По его лицу текли слезы.
— Я скорблю не меньше, чем вы, — сказала я.
Меня вновь охватила неизбывная тоска по Лестеру. Прежние дни миновали, их не вернешь. Люди теперь не те, что раньше, от них одни разочарования. Ближайшие мои соратники — Хаттон, Хенидж, мой дорогой Лестер, а теперь еще и Берли — покинули меня.
Остался Роберт Сесил, но он уродлив, а я всегда любила красивых мужчин. Эссекс хорош собой, но от него больше горя, чем радости. Он все еще держался вдали от двора, пестовал свою обиду.
Был еще Генри Ризли, граф Саутгемптон, мужчина умный и красивый. Если бы захотел, мог бы добиться моего расположения. Саутгемптон любил искусство, покровительствовал моему любимому поэту и драматургу Вильяму Шекспиру, но был, увы, дерзок и высокомерен, о монаршей милости нимало не беспокоился.
Больше всего Саутгемптона интересовала литература, и это его пристрастие я вполне разделяла, но образ жизни молодого вельможи был поистине скандальным. Он проводил время в самых сомнительных лондонских кварталах, в компании актеров и литераторов, устраивал дебоши и безобразия. Настоящий авантюрист, но не той породы, что Дрейк или Рэли. Саутгемптон вознамерился испробовать все, что может предложить ему жизнь. Более всего меня раздражало безразличие, с которым он относился к моей особе, хотя знал, что королева испытывает к нему определенный интерес.
Саутгемптон был весьма дружен с Эссексом, и это заставляло меня относиться к молодому повесе с известной настороженностью. Ничему хорошему моего любимца такой человек научить не мог.
Кроме того, поговаривали, что Саутгемптон имеет склонность к однополой любви, не стесняется заводить связи с мужчинами как при дворе, так и за его пределами. Еще и поэтому его дружба с Эссексом казалась мне нежелательной.
Несколько месяцев назад Саутгемптон устроил в королевских покоях шумный скандал. Правда, я к тому времени уже удалилась в опочивальню, но выходка все равно вызвала всеобщее возмущение.
Он играл в карты с Рэли и еще одним дворянином. После ухода королевы один из моих оруженосцев, Эмброу Уилоугби, потребовал, чтобы азартная игра была прекращена — так предписывает дворцовый ритуал.
Граф грубо ответил, что игра закончится не раньше, чем он пожелает. Тогда Уилоугби пригрозил, что вызовет стражу. Уолтер Рэли, находившийся в выигрыше, с готовностью рассовал золото по карманам и сказал, что уходит. Взбешенный Саутгемптон крикнул ему вслед, что рассчитается с ним за это, но угроза не произвела на Рэли, весьма довольного поворотом дела, ни малейшего впечатления — он лишь пожал плечами, улыбнулся и был таков. Тогда Саутгемптон накинулся на оруженосца, которого счел главным виновником своих неприятностей. Последовала потасовка, в ходе которой граф был изрядно помят и лишился части своей шевелюры.
Когда на следующее утро мне рассказали о скандале, я громко расхохоталась и похвалила Уилоугби. Пусть все знают, что я одобряю преподанный Саутгемптону урок.
Эссекс, должно быть, утешал своего друга, но это не имело значения, поскольку мой фаворит в то время уже пребывал в опале.
Еще больше я невзлюбила Саутгемптона, когда узнала, что он вызвал на поединок лорда Грея из Уилтона.
К счастью, мне донесли об этом своевременно, и я письменно запретила дуэль, написав обоим забиякам, что их долг — служить королеве, а не рисковать жизнью в пустых ссорах.
Саутгемптон раздражал меня все больше и больше, я с удовольствием от него избавилась бы. Его пристрастие к мужчинам вызывало у меня отвращение. Чем они там занимаются с Фрэнсисом Бэконом и прочими дружками Эссекса? Вечно Саутгемптон попадал в какие-то скверные истории — то сам кого-то вызовет на дуэль, то стравит других. Его приятель сэр Чарльз Данверс поссорился с дворянином из Хэмпшира, неким Лонгом, и убил его на поединке, а граф спас убийцу от правосудия — помог ему бежать за границу.
Слава Богу, некоторое время спустя Саутгемптона отправили в Париж, где он получил какую-то малозначительную должность в нашем посольстве. Однако уже после его отъезда обнаружилось, что одна из моих фрейлин, Элизабет Вернон, беременна. Подобные истории неизменно приводили меня в негодование. Пощечинами и бранью я заставила мерзавку во всем признаться. Оказалось, что отец ребенка — Саутгемптон.
Я отослала блудницу с позором, а вскоре после этого Саутгемптон вернулся из Парижа и женился на ней. Моего позволения на этот брак попросить он не удосужился, и я отправила молодоженов посидеть в тюрьме Флит. Заключение было недолгим, но отныне графу не приходилось рассчитывать на придворную карьеру.
В конце концов я решила, что Эссекса пора вернуть. Ах, если бы только он попросил прощения! Но нет, для этого он был слишком горд.
Впрочем, на похоронах Берли он появился. За катафалком следовали пятьсот скорбящих, и все поглядывали на закутанного в черный плащ Эссекса, который явился отдать последние почести великому министру. Мне говорили, что вид у графа был весьма расстроенный. Правда, злые языки утверждали, что Эссекс печалится не столько о Сесиле, в доме которого он когда-то жил, сколько о собственной участи.
После похорон граф вновь удалился к себе в Уонстед, так и не появившись при дворе.
Ну почему, почему он не написал мне письма? Я бы извинила его юношескую горячность. Но нет, Эссекс молчал. Гордыня не позволяла признать свою неправоту.
Что же станется с этим гордецом, спрашивала я себя. Его худший враг — он сам.
Вскоре я узнала, что Эссекс расхворался. Якобы не вынес опалы. Я не могла допустить, чтобы глупый несносный мальчишка так мучился — ведь он один мог хотя бы отчасти залечить душевную рану, нанесенную мне смертью Лестера.
И я позволила ему вернуться ко двору, дала понять, что безобразная сцена на Совете забыта.
Увы, подобные инциденты не проходят бесследно. Я-то знала, что забыть случившееся не смогу никогда. А при виде Эссекса, осунувшегося и бледного, но все такого же надменного, с новой силой затосковала по Лестеру. Мне стало окончательно ясно, что никакой Эссекс его не заменит — глупо тешить себя пустыми иллюзиями.
Ирландия по-прежнему бурлила. Сэр Уильям Ноуллз туда так и не поехал, а между тем дело не терпело отлагательств. Теперь я была склонна назначить наместником лорда Маунтджоя. Несмотря на преступное сожительство с Пенелопой Рич, он был человеком надежным и распорядительным. Пожалуй, ему эта трудная задача была бы по плечу.
Однако на Совете Эссекс вновь — какая вопиющая дерзость! — поднял голос против утвержденной мной кандидатуры.
— Нет, ваше величество, — заявил он. — Маунтджой не годится. У него нет опыта ведения военных действий. К тому же он небогат, а стало быть не сможет вложить в экспедицию сколько-нибудь значительные средства. Да и вообще, человек, так сильно интересующийся литературой, не может быть хорошим солдатом.
