Бессмертник - Плейн Белва (читать книги онлайн без регистрации TXT) 📗
— Да. Никуда не денешься. А молодой так и норовит на улицу удрать. Не возражаешь, если Джордж тут с тобой подремлет?
— Возражаю я или нет, его, по-моему, ничуть не волнует.
Джордж и впрямь развалился на тахте, оставив, впрочем, место для Джозефа.
— Ну и хорошо, ложись. А то скоро Филипп появится, ты и глазом моргнуть не успеешь. И Лора обещала зайти.
Он послушно лег. Анна прикрыла за собой дверь. Филипп забегает к ним дважды, а то и трижды в неделю: по дороге с музыки или из религиозной школы. Малышу всего семь лет, а загружен сверх всякой меры! Но… так уж теперь принято. Кстати, если вспомнить, Мори и Айрис приходилось ничуть не легче. Вечно мы подстегиваем своих детей: чтобы были непременно первыми, самыми-самыми… Только этот мальчик, Филипп, действительно особенный! И я очень за него волнуюсь. Его высаживают на углу, и бедняжка топает через две улицы, по которым беспрестанно снуют машины. Там, конечно, есть светофор, но Филипп еще так мал…
Вот поправлюсь и в первый же день, как выберусь в город, заеду в магазин Шварца и куплю для Филиппа сногсшибательную игрушку. Самую роскошную! Анна с Айрис, разумеется, рассердятся, но могу же я в кои-то веки пренебречь их мнением и купить самую дорогую игрушку для испорченного ребенка из богатой семьи! Что-нибудь этакое, о чем сам я в возрасте Филиппа мог только мечтать.
Лечь-то я лег, но заснуть никак не получается. Чересчур много отдыхаю, в этом вся беда. Может, встать и почитать? Анна вроде бы оставила тут книжку. Очерки какого-то великого писателя. Она вчера так ими восторгалась. Джозеф даже попросил прочитать ему вслух пару страниц. Действительно, очень красиво. И пожалуй, понятно, что и почему понравилось Анне.
Ничего-то он в жизни толком не читал. А жаль. И ученых людей он всегда уважал. Только выше головы не прыгнешь, ученым надо родиться. А с другого боку посмотреть, так, к примеру, учителя — у Айрис всегда полон дом учителей — это же несчастные люди! Благовоспитанные, образованные, а лишних десяти долларов на книжки, которые они любят, в кармане нет! Какой смысл так жить? Какая радость? И все же хорошо бы объять оба мира… Сам он мало знает. Рядом с Анной он постоянно ощущает свою серость, ограниченность, хотя она не позволяет ему заниматься самоуничижением. Анна… Помнится, в Мехико родственники повезли их смотреть знаменитые гигантские развалины. Потрясающее, как видно, было сооружение! И, представьте, Анна все знала! Кто построил, когда построил — все! Ацтеки — так они, кажется, прозывались? Она читала об их дворцах и жрецах, о том, сколько бед принесли им испанцы… Да, Анна знает про все на свете.
Вон вроде бы книжка, которую она вчера читала. Ему запомнилась красная обложка. Книга так и осталась на стуле. Джозеф встал. Да, точно, очерки. Целый сборник. Вчера, когда Анна на минуту вышла, он брал его в руки, листал. На глаза попался очерк о старости. Анна наверняка постаралась бы отобрать у него книгу: негоже старику читать про старость. Он даже страницу запомнил — сорок третья. Неплохая память, а? То-то и оно, Джозеф, то-то и оно! Не может быть, чтоб сосуды стали совсем негодными, раз у него такая память…
Так, нашел. «О подступающей старости». Взгляд скользнул по строчкам: «…натянутая струна ослабнет; сами собою развяжутся узлы; разомкнутся пальцы и уронят то, что сжимали прежде надежно и крепко. Распрямятся плечи, внезапно освободившись от долгого бремени. И подхватит ветер, и поднимет прилив, и прервутся земные узы…»
Анна шла по Пятой авеню. Пятна золотистого октябрьского света ложились под ноги, прерывались тенью и снова выстилали асфальт. А в душе у Анны играл какой-то молодой счастливый задор.
Еще неделю назад она ни за что бы не поверила, что Джозеф согласится взять отпуск! Недавно заложили новый жилой комплекс в Южном Джерси, и круглый кабинет в башенке доверху завален чертежами и бумагами. Но тут в Нью-Йорк нагрянули старшие Малоуны — посмотреть на очередного новорожденного внука — и так расписали красоты и просторы Запада, что воображение разыгралось даже у Джозефа. И он решил погостить у них пару недель.
Сама Анна могла бы стать путешественницей, странницей. Цветная пустыня, Окаменевший лес, резервации навахов… Сколько раз уносили ее туда мечты! Теперь ей предстоит воочию увидеть желанный, знакомый по книгам край. А может — коль скоро они заберутся так далеко, — Джозеф согласится проехать дальше, до Западного побережья?
Так, уже одиннадцать. В половине первого она встречается с Лорой около Линкольн-центра: они пообедают вместе и пойдут на балет. Анна приехала в город давно, часов в девять утра. Лора так рано, конечно, не поднимается, молодежь любит поспать. Сейчас, к одиннадцати, Анна уже купила все, что нужно: ботинки для прогулок и кое-какие мелочи. Одежду покупать не стала: Мери Малоун, к счастью, не модница, рядом с ней не ощущаешь обременительную необходимость выглядеть идеально. В мужском отделе она взяла для Джозефа несколько рубашек и футболок. Он, разумеется, станет ворчать, но старыми в поездке не обойдешься. Как же он не любит тратить деньги на себя! Не забыть бы снять бирки с ценами, а то взовьется и заставит вернуть футболки в магазин.
В последнее время он, слава Богу, чувствует себя хорошо. Ей вдруг представился Джозеф — весь, с головы до пят. Сидит в кресле и просматривает колонку недвижимости в «Санди таймc». У него красивые мужские руки с сильными пальцами, такие хороши для пианиста или для хирурга. Пускай эта поездка положит доброе начало, а потом можно выбраться и в Европу, и в Израиль. Он иногда говорит: хорошо бы, мол, взглянуть на места, о которых писал Эрик. Говорит расплывчато, неопределенно, но, значит, в голове у него эта мысль засела… Ее собственные мысли торопились, сбивали ей шаг.
О, вот еще один набор золотых брелоков. Но тот, что я купила утром, пожалуй, посимпатичнее. Лоре ко дню рождения — прицепит к браслету. Ей и подарка-то сейчас не выдумаешь: уже не ребенок, но еще не женщина. Нельзя же все время дарить книги. А чего мне самой хотелось в четырнадцать лет? Жизнь-то была совсем иной: у дяди Мейера, среди чужих… И все же меня наверняка мучили и нынешние Лорины тревоги — вдобавок к моим собственным.
Люди… Сколько всего в них намешано, накручено. Я так мало знаю. Родись я здесь, в Америке, и имей возможность учиться, я бы, наверное, стала психологом. Вон, допустим, та пара на углу. Ссорятся. Она вот-вот заплачет. А он — поглядите! — разворачивается и уходит. Что же они делают, что творят друг с другом? И почему? Вот две старушки — семенят чуть впереди. Мои ровесницы или даже постарше. Морщинистые, нарумяненные лица. Вспухшие вены на ногах. Нарядились, будто молоденькие. Туфельки — хоть сейчас на танцы. Модные девичьи туфли-лодочки. Нелепо… И очень грустно.
Может, все они боятся? Боятся не обрести желаемого или, обретя, потерять? Вдруг кто-нибудь придет и отберет? Не люди, так время. Да, все мы втайне чего-то боимся, только не говорим об этом вслух.
На витрине платье: восхитительное розовое облако. Цвет как раз для Лоры. Она будет в нем необыкновенно хороша — не сейчас, через несколько лет. Я тоже была хороша в таком платье — когда-то. Джозеф купил его в Париже, лучшее в моей жизни платье…
Чудесная погода, чудесная. С утра ощутимо потеплело. Последние деньки бабьего лета. Пойду-ка я к Линкольн-центру через парк. Так, надо идти строго на запад. Лора никогда не видела «Лебединое озеро». Ей наверняка понравится. А я впервые попала в театр на «Тристана»… Воздух по-осеннему мягок; на листьях пыль. На скамеечках старики режутся в шашки. Проносятся дети на роликовых коньках. Почему они не в школе? Ах да, суббота. Что-то я стала забывчива, сама замечаю.
Гм… Как это я оказалась на углу Семьдесят второй? Проскочила нужный поворот. Что ж, не беда. Пройду-ка по ней, взгляну. Что в этом плохого? Полным-полно смуглых пуэрто-риканских ребятишек. Играют в мяч. Помнится, в Нижнем Ист-Сайде дети гомонили так же, только играли в лапту. А улица звенит, полнится криками, шумом, бранью. Вот и дом. Тот ли? Да, тот самый. Такой маленький? Высокий и узкий, в два окна шириной. Теперь здесь, должно быть, меблированные комнаты, как повсюду в этом районе. На крылечке сидят люди, греются на последнем в этом году солнышке. Рваные занавески. А в гостиной были когда-то бархатные, цвета морской волны шторы. Между окон стоял низенький столик, в четыре она накрывала здесь к чаю. А этажом выше комната Пола: ботинки для верховой езды, йельское знамя, прекрасные необыкновенные книги…
