Егерь-3: Назад в СССР - Рудин Алекс (читать книги полностью .txt, .fb2) 📗

– Можно, я буду их развешивать? – спросила Катя.

– Конечно.

Катя взяла у меня из рук готовую вязку, прицепила её концы на заранее вбитые гвоздики и отошла на пару шагов.

– Как будто новогодняя гирлянда, – сказала она, любуясь делом своих рук. – Слушай, а где мы будем встречать Новый год?

– А ты где хочешь? – спросил я её.

– Я бы хотела в Ленинграде, – вздохнула Катя. – Его наверняка украсят к празднику. И Невский проспект, и Дворцовую. А на стрелке Васильевского острова зажгут ростральные колонны. Красиво!

– Почему бы и нет, – улыбнулся я. – Сядем в машину и махнём!

– А у тебя получится?

Я пожал плечами.

– Посмотрим. Но если вдруг не выйдет…

– Если вдруг не выйдет, – сказал Катя, – то мы всё равно встретим праздник вместе.

Она дотронулась рукой до моей щеки. Потом подалась вперёд и легко, едва касаясь, поцеловала в губы. Я потянулся к ней, но Катя танцевальным движением отпрянула в сторону.

– Нет! У тебя руки грязные!

– А у тебя?

– Мне можно! И вообще, ты филонишь! Где следующая гирлянда?

– Сейчас будет, – расхохотался я.

– Слушай, а как там Трифон? – спросила Катя. – Работает?

– И днём, и ночью, – заверил я её и не соврал.

Я несколько раз заходил повидаться с Трифоном, и всё время у него кто-то был. Рано утром или поздно вечером, в выходные и будние дни он возился с пациентами – мазал, бинтовал, ставил банки и горчичники, делал уколы и массаж.

– Откуда у нас столько больных? – как-то спросил я Трифона.

Он улыбнулся в густую чёрную бороду, которую так и не сбрил.

– Здоровых людей на свете, считай, и нету. Разве только маленькие дети.

– В каком смысле? – опешил я. – Вот я, например, здоров.

Трифон бросил на меня короткий внимательный взгляд.

– С тобой отдельная история, Андрей. Ты вторую жизнь живёшь, и многое понял. Если не умом, так чутьём. Потому к тебе болезни и не пристают.

– А что, болезнь от понимания зависит?

– А от чего ещё? Не всегда, но часто.

– Объясни, – попросил я.

– Да очень просто. Вот гложет человека какая-то забота, тревога. Ходит он, ходит, думает всё об одном. А потом – хлоп! И язва желудка.

– Интересно! Я думал, что язва от неправильного питания бывает.

– Питание способствует, конечно. Но сам посуди – правильное питание открыто не так давно. А до этого люди сплошь и рядом ели, что придётся. Но язвами и гастритами повально не болели.

– Ну, а простуда? – недоверчиво спросил я.

Трифон разгладил бороду.

– Ну, вот смотри. Бывают случаи, когда человек под лёд провалится зимой. Вымокнет, весь закоченеет. Но на чистом упорстве добирается до тепла и жилья. И хоть бы что ему! Спиртом разотрётся, внутрь примет, чтобы согреться, горячего поест – и утром как новенький. Слышал про такие случаи?

– Слышал, – ответил я, смутно припоминая что-то из Джека Лондона.

– Вот. А другой возле форточки постоит – утром насморк, температура, кашель. А почему?

– Почему? – спросил я, не желая гадать.

– А на работу ему идти неохота. Вот и даёт организму команду заболеть.

– Да ну, – недоверчиво сказал я. – Не может быть.

– Ты вот что пойми – болезнь, это сочетание внешних и внутренних причин. Силой воли болезнь не всегда можно отогнать, и не любую. Но если сдался, не борешься – тебя и простуда в гроб вгонит. Но хуже всего другое.

– А может быть что-то хуже?

– Может. Когда человеку внимания не хватает. Любви, заботы. Сам он себе это дать не может – ходит, мучается. Смотришь – заболел. И сразу его лаской, вниманием окружают. А человеку всё хуже и хуже. Не хочет он выздоравливать. Не притворяется, не специально. Само собой так получается. Больному ему лучше, чем здоровому.

– И что теперь? – сердито спросил я. – Не заботиться о больных, что ли?

– Да не о больных речь, а о тебе, – улыбаясь, сказал Трифон. – На себя примерь то, что я сказал, и не допускай слабости внутри. Тогда и болеть реже будешь. А если есть у тебя близкий человек – так заботься о нём, пока он здоров. Не жди, когда заболеет.

– А в этом что-то есть, – сказала Катя, вешая последнюю вязку грибов. – Я читала о чём-то подобном в медицинском журнале. Интересный человек этот твой Трифон. Надо будет с ним поговорить.

– Так давай завтра напросимся к нему на чай, – предложил я. – можем с утра и заглянуть.

– А где он живёт?

– Прямо в медпункте. Поставил в кабинете кровать, там и ночует.

– Странно.

Катя поёжилась, словно от холода.

– Ты же говорил, что у него жена и сын в Ленинграде. А он живёт здесь в медпункте, словно ему ничего больше и не надо. А до этого вообще в лесу жил.

– Странный, – согласился я. – Но Черёмуховке от этого только польза. А в Ленинград он недавно ездил – повидал жену и сына. Но ничего не рассказывал.

– Решено! – сказала Катя. – Завтра с утра идём в гости к Трифону.

Она взглянула на часы.

– Ой! Мы же ещё в клуб успеваем, на кино! Какой сегодня фильм?

– Не знаю, – улыбнулся я.

– Неважно! Быстро мой руки, и побежали! Я хочу веселиться!

В окно кто-то быстро забарабанил.

Я вздрогнул и всмотрелся в серые сумерки за окном.

– Тимка?

Это был один из тех мальчишек, которые притащили в деревню гранату.

Я махнул ему рукой, и он быстро забежал в дверь. Ввалился в кухню и, тяжело дыша, спросил:

– Фёдор Игнатьевич не у вас?

– Нет, – ответил я. – А что случилось?

– Степан Владимирович пошёл!

– Какой Степан Владимирович? Куда пошёл?

– Старик Худояров! Он с лета не вставал! А тут в клуб пришёл сам! Мне мать говорит – беги, отыщи Фёдора Игнатьевича, или кого-нибудь с машиной. Вдруг старику плохо станет совсем!

– Поехали, Андрей! – решительно сказала Катя. – Скорее!

Мы выскочили на улицу. На полдороге к калитке я вспомнил, что ключ от машины оставил на столе. Бегом вернулся. Катя уже нетерпеливо дёргала дверцу.

Я запрыгнул в машину, открыл Кате дверь, и едва она уселась – рванул с места.

Через две минуты мы были возле клуба.

У дверей толпился народ. Женщины негромко ахали:

– Надо же! Ведь поднял Трифон старика! Не зря через день к нему ходил.

– А что он делал? – спрашивала другая.

– Надо Катерину спросить. Она рассказывала, но очень непонятно. Вроде, сперва чаем старика поил каким-то, а потом начал с ним разговаривать. Часами возле кровати сидел и говорил негромко.

– А о чём говорил-то?

– Да не поняла Катерина. Она с кухни слушала, близко-то не подходила. Боялась помешать.

– Значит, разговоры помогли?

– Да какие разговоры?! Чай у него лечебный! Из лесных травок. А травки эти только Трифон и знает. Вот ими и отпоил старика.

– А я слышала – людям перед смертью легчает, бывает. Вот лежит человек, лежит. И не ест уже. А потом словно очнётся – и заговорит, и есть просит, и встать пробует. Родные только обрадуются, а на другой день – на тебе!

– Да тьфу, Наташка! Типун тебе на язык! Вечно такое выдумаешь, что слушать противно.

Мы с Катей пробились сквозь толпу, которая окружила старика. Степан Владимирович сидел на скамейке у самых дверей клуба. Отросшая белая щетина скрывала коричневые морщинистые щёки.

Катя наклонилась над стариком.

– Степан Владимирович! Зачем вы встали? Вам лежать надо. Давайте, мы вас домой отвезём.

– Нет, – слабо, но ясно ответил старик. – Не надо домой. Успею. Я сон видел.

– Какой сон, Степан Владимирович?

Катя встревоженно оглянулось. Наверное, ей показалось, что Худояров заговаривается.

– Сына я видел во сне, – ответил Степан Владимирович. – Живого.

По толпе прошёл шёпот.

– Сына, говорит, видел!

– Где?

– Во сне.

– Тише!

– Что сын-то сказал? – с жалостью в голосе спросила Марья Антоновна – жена председателя.

– Сказал «Живи, батя! Ещё хоть немного поживи – порадуйся!»