«Злой город» против Батыя. «Бессмертный гарнизон» - Поротников Виктор Петрович (читать книги бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
Собираясь в дорогу, Матвей Цыба велел своей жене покинуть Козельск вместе с детьми сразу после его отъезда.
«Уезжайте без промедления в Дедославль к нашей родне, – сказал он. – Воинство у татар несметное, а у наших князей ни сил, ни единства нету. Не дождаться козельчанам подмоги. Зряшное дело затевают Феодосия Игоревна и ее советники. Видать, Господь утомился взирать на грехи наши, вот и наслал на Русь злых мунгалов!»
Глава восьмая
Изяслав Владимирович
Ни солнце, пригревавшее по-весеннему, ни тающие снега не радовали Феодосию Игоревну. Забившись в угол возка, она всю дорогу хранила угрюмое молчание, не желая вступать в беседу со своей служанкой Лукианой. Княгиня никак не могла забыть сердитые глаза дочери и ее обидные слова, брошенные ей в сердцах. Звенислава, узнав, что ее мать ради спасения Козельска готова просватать ее хоть за сына Михаила Всеволодовича, хоть за брата, стала похожа на рассвирепевшую кошку. «Езжай, торгуй моей красой и девственностью! – выкрикнула Звенислава в лицо матери. – Предложи меня в жены самому Михаилу Всеволодовичу! Чай, он не откажется от юного девичьего тела!»
Отправившись к Изяславу Владимировичу, Феодосия Игоревна была вынуждена согнуть пополам собственную гордость, и это ее угнетало столь же сильно, как и размолвка с дочерью. А тут еще Матвей Цыба вздумал поучать Феодосию Игоревну, как ей себя вести при встрече с Изяславом Владимировичем, что ему говорить и как улыбаться. Это случилось во время ночевки в маленькой деревушке на четыре двора. Княгиня и боярин сидели за столом и ужинали в самой большой из четырех изб. Если княгиня ела молча, то Матвей Цыба успевал и жевать и говорить, то и дело проливая на себя овсяный кисель и роняя хлебные крошки на свою бороду. Недаром у боярина Матвея было прозвище Цыба, что значит «неряха».
– Перво-наперво, матушка-княгиня, не вздумай спорить с Изяславом Владимировичем. Ни-ни! – молвил Матвей Цыба, отламывая толстыми пальцами большой кусок от рыбного пирога. – Соглашайся с ним во всем. Хвали его, улыбайся ему, как лучшему другу. Надо будет покаяться в чем – покайся! Коль вина тебе нальют – пей! Сколь нальют, столь и пей. Не ломайся и не вредничай! Прежде чем просить о чем-то Изяслава Владимировича, сначала его надоть задобрить. Смекаешь, княгиня? – Матвей Цыба подмигнул Феодосии Игоревне, смачно жуя пирог.
Феодосия Игоревна молча кивнула, отодвинув от себя тарелку с квашеной капустой. Кусок не лез ей в горло.
– О самом важном, княгиня, ты будешь толковать наедине с Изяславом Владимировичем, – продолжил свои поучения Матвей Цыба, борясь с икотой. – Так вот, матушка-краса, ежели князь на чем-то эдаком настаивать станет, обнимать тебя начнет, то ты уж не ерепенься. Иначе все дело испортишь.
– Ты о чем это, боярин? – насторожилась Феодосия Игоревна. – На что ты намекаешь?
– На то и намекаю, государыня, что в постели-то тебе с Изяславом Владимировичем будет легче столковаться, – ответил Матвей Цыба, чуть понизив голос. – Ты не словесами, а наготой и покорностью своей пытайся его пленить. Верный совет тебе даю!
– Не нужны мне твои советы срамные! – резко проговорила Феодосия Игоревна. Она хотела было испить медовой сыты, но так и не донесла чашу до рта, поставив ее на стол раздраженным движением.
Матвея Цыбу задело за живое то, что его собеседница воротит от него нос и не желает следовать его советам.
– У вас, у баб, волос-то длинный, а ум короткий, – проворчал Матвей Цыба, вытирая свои жирные губы тыльной стороной ладони. – Трясетесь вы над своей непорочностью, как над златом-серебром. Это в одеждах вы отличаетесь: кто княгиня, кто боярыня, кто крестьянка… А без одежд вы все одинаковы: знатные и незнатные, монашки и блудницы. От голой княгини тот же прок, что и от простолюдинки.
В этот момент к столу приблизилась дочь хозяина избы, чтобы забрать грязные тарелки и унести за печь, где стояло на скамье корыто с горячей водой для мытья посуды. На вид девушке было около восемнадцати лет, у нее было простодушное неброское лицо, большие голубые очи и длинная коса. Ее фигура имела ярко выраженные пышные формы, проступавшие сквозь складки длинного льняного платья.
– Как зовут тебя, красавица? – с похотливой улыбкой спросил Матвей Цыба, схватив хозяйскую дочь за край длинного одеяния и притянув ее к себе.
Девушка сильно смутилась, ощутив на своих бедрах смелые мужские руки.
– Баженой кличут, – тихо ответила она, опустив голову.
– Красивое у тебя имя, – осклабился Матвей Цыба, – да и сама ты прелесть до чего мила! Вот, тебе от меня подарочек.
Матвей Цыба извлек из кожаного кошеля, прицепленного к поясу, серебряную монету и вложил ее в мягкую девичью ладонь.
Голубые очи юной крестьянки расширились от изумления, когда она увидела в своей руке серебряный арабский дирхем. Такие деньги были большой редкостью и в этом небогатом доме, и в этой деревеньке. На Руси в ту пору чаще всего имели хождение именно арабские серебряные монеты, ценившиеся здесь за высокое качество чеканки.
Собрав тарелки с объедками, Бажена упорхнула за печь, где возилась с горшками ее мать. Судя по изумленно-приглушенному женскому говору за печью, щедрость боярина Матвея произвела на обеих крестьянок сильное впечатление.
Когда со двора в избу зашел сам хозяин этого жилища с охапкой наколотых дров в руках, то Матвей Цыба подкатил и к нему, пригласив сесть с ним за стол. Крестьянина звали Оверьян. Отказаться он не посмел, поэтому сел рядом с Матвеем Цыбой на колченогий табурет.
– Дочь твоя мне вельми по душе, друже Оверьян, – без обиняков заговорил боярин Матвей с улыбкой на устах. – Коль уступишь мне ее на ночку, то я щедро тебя вознагражу. Целый год сможешь оброк не платить.
После этих слов Матвея Цыбы Феодосия Игоревна резко вскинула голову и взглянула на него с негодованием.
Однако плечистый бородатый Оверьян заинтересовался предложением своего знатного гостя, глаза его так и загорелись алчным блеском.
– Сколько же серебра ты мне отсыплешь, боярин? – спросил он, облизав пересохшие губы. – Дочка-то моя в самом соку! Ни под кем она еще не лежала, чиста, как лебедушка!
– Заплачу я тебе четыре монеты серебром, друже. – Матвей Цыба хлопнул смерда по могучему плечу. – Ну что, по рукам?
– Четыре монеты, конечно, на дороге не валяются, – в сомнительном раздумье обронил Оверьян, почесав голову, – однако ж, боярин, телесная непорочность моей дочери стоит дороже. Уж не обессудь.
– Ладно, плачу пять монет серебром, – после краткой паузы произнес Матвей Цыба. – Я тебя понимаю, друже.
– Прекрати немедля это бесстыдство, боярин! – Феодосия Игоревна стремительно поднялась со стула. Ее гневные глаза так и впились в Матвея Цыбу. – Иль креста на тебе нет! Не смей вовлекать в тяжкий грех этого мужика!
– Не нравится – не слушай, государыня, – скривился Матвей Цыба. – Иди-ка лучше спать! В соседней избенке тебе уже приготовлена постель.
– Ох, и свинья же ты, боярин! – сказала Феодосия Игоревна и направилась к низкой двери, чуть нагнув голову в белом платке и круглой парчовой шапочке. Прежде чем толкнуть дверь рукой, княгиня обернулась и презрительно бросила Матвею Цыбе: – Не ведала я, что ты такой негодяй!
Едва за ушедшей княгиней захлопнулась скрипучая дверь, как Матвей Цыба по-приятельски толкнул Оверьяна локтем, шепнув ему на ухо:
– Ишь, паву из себя корчит! Прямо не подступись, а сама всю жизнь супругу изменяла направо и налево! – Боярин погрозил кулаком в сторону двери.
– Да ну? – выразил сомнение простодушный Оверьян.
– Вот тебе крест! – Матвей Цыба размашисто осенил себя крестным знамением, глядя в глаза собеседнику. – Чтоб мне провалиться!
Изяслав Владимирович очень удивился, увидев перед собой Феодосию Игоревну. Их встреча произошла в Брянске в княжеском тереме, где ныне расположился со своей челядью и дружиной Изяслав Владимирович. Войско князей Ольговичей стояло вокруг Брянска в окрестных деревнях и только полки Изяслава Владимировича и его племянника Симеона Владимировича стояли в городе.
