Испытание верностью - Арсентьева Ольга (читать полностью бесплатно хорошие книги txt) 📗
– А я как раз собирался это сделать, – пожал плечами Клаус, – да, знаете еще что?
– Ну? – вздохнул профессор, прилаживая рюкзак.
– Еще говорят, что духи гор охраняют эти цветы. И сорвать эдельвейс могут только мужественные, сильные духом и чистые сердцем. Вроде нас с вами…
Непривычно тихие и молчаливые шерпы уже стояли со своей поклажей у края плато и ждали указаний.
Профессор подвел спутников к совершенно отвесной и неприступной на вид скале.
Там он в очередной раз сверился с ноутбуком, а затем повел себя странно – прижал ладони к гладкому камню, закрыл глаза и замер в неподвижности. Клаус в смущении оглянулся на шерпов – те, присев на корточки, наблюдали за профессором с легкой тревогой, но безо всякого удивления.
Наконец правая рука профессора двинулась вверх. Его пальцы зашевелились, словно нащупав на гладком камне что-то не различимое зрением.
Профессор глубоко вздохнул, открыл глаза, и, обернувшись, поманил Клауса к себе.
– Что-нибудь видишь?
Клаус приподнялся на цыпочки.
– Не-а… а чего видеть-то? Камень как камень.
Профессор нагнулся, зачерпнул пригоршню ноздреватого синего снега и старательно растер его по скале.
– А теперь?
От желания увидеть Клаус сощурился так, что из глаз потекли слезы.
И – увидел.
На потемневшем от влаги камне проступили округлые линии.
Кто-то, кому явно некуда было девать время, высек (или вырезал) на высоте двух метров изображение змеи, кусающей себя за хвост. Оно оказалось выполнено очень тщательно, с мельчайшими подробностями: вроде чешуек, зигзагообразного рисунка на спинке и злобных щелевидных зрачков.
Этот «кто-то» должен был быть очень высоким, сдедуктировал Клаус, если предположить, что изображение высечено на уровне глаз.
Гораздо выше профессора, настоящий баскетболист.
Однако насечка выглядит очень старой, почти совсем стершейся из-за всяких там горных эрозий. Возможно, ей сотни или даже тысячи лет. В те времена люди еще не играли в баскетбол.
Или играли?
Клаус представил себе очень высоких узкоглазых людей с кожей цвета шафрана, бритоголовых, в длинных холщовых одеяниях, азартно бегающих по плато, перебрасывающихся тяжелым, сшитым из обрезков ячьей кожи мячом и подбадривающих друг друга гортанными криками.
Клаус отрицательно покачал головой – что-то в этой картине было явно не так.
Оглянулся на профессора – тот, не отрываясь, смотрел на змею, словно ждал, что вот сейчас она оживет, легкой тенью соскользнет со скалы и уползет в нужном им направлении. Клаус тоже стал пристально таращиться на изображение и догляделся до того, что змея подмигнула ему.
Разошедшаяся вконец фантазия Клауса дала пинка его ленивой, дремлющей памяти, и та в считаные секунды выдала правильный ответ.
32
– Арии! Этот рисунок оставили здесь древние арии!
– Молодец! – похвалил его профессор.
Клаус покраснел от удовольствия. Господин Роджерс отнюдь не был склонен разбрасываться подобными оценками для своих учеников.
Но хорошее настроение Клауса продержалось недолго – до того момента, когда профессор, обогнув скалу, остановился на самом краю обледеневшего козырька над залитой молочными облаками пропастью.
– Нам туда, – сказал он.
Снял рюкзак, положил его на козырек и, повернувшись спиной к пропасти, уцепившись за каменный выступ, ухнул вниз. Через секунду пальцы профессора разжались, и наступила тишина.
Хотя Клаус и написал в своем дневнике, что все это время сохранял полное спокойствие и самообладание, на самом деле он здорово испугался.
Сначала Клаус подумал, что профессор спятил; потом – что профессор спятил и решил покончить жизнь самоубийством, еще позже – что профессор спятил, решил покончить жизнь самоубийством и ему, Клаусу, придется объясняться по этому поводу сначала с шерпами, а затем и с местными властями.
Однако додумать столь неутешительные мысли до конца Клаус не успел, потому что откуда-то снизу и сбоку, совсем близко, явно не со дна пропасти, послышался голос.
Клаус опустился на четвереньки и, вытянув шею, осторожно посмотрел вниз.
Господин Роджерс, живой и невредимый, стоял на краю довольно широкой каменной полки. Она обвивала скалу какими-то двумя метрами ниже козырька и при этом была совершенно невидима сверху.
Синие глаза профессора сияли, вышедшее из облаков солнце играло и переливалось в его густых платиновых волосах. Он радостно улыбался белыми, как снег, и ровными, как на рекламе зубной пасты «Колгейт», зубами и звал Клауса к себе.
Клаус в растерянности оглянулся на шерпов. Те сбились в кружок и, опасливо посматривая в их сторону, о чем-то совещались вполголоса.
Клаус собрался с духом, лег на живот и очень осторожносполз с козырька.
Все было уже в порядке, он твердо, обеими ногами, встал на каменную полку, почему-то совершенно не обледеневшую, и даже обменялся с профессором крепким рукопожатием, как вдруг нечаянно посмотрел вниз.
Профессор тут же схватил его за шиворот.
Клаус всхлипнул, зажмурился и, повернувшись, уткнулся носом в колючий шерстяной свитер профессора.
От господина Роджерса шел привычный запах грозовой свежести и нагретой солнцем полыни. Глубоко вдохнув его, Клаус немного успокоился.
Профессор ободряюще похлопал его по спине.
– Ну-ну, сейчас все пройдет. Просто не делай резких движений.
– А что это у вас за парфюм? – спросил Клаус, стараясь оттянуть момент, когда придется развернуться, выйти из-под надежной защиты профессорской руки и бесстрашно взглянуть в лицо своему ближайшему будущему.
Но господин Роджерс не успел ответить, потому что из-за козырька высунулась голова Лай-По и о чем-то возбужденно застрекотала.
Профессор сразу же перестал улыбаться.
– Они не хотят идти дальше, – сообщил он Клаусу, – и не хотят, чтобы мы туда шли.
Клаус облегченно вздохнул.
– Они считают, что это смертельно опасно, – продолжал переводить профессор.
«Надо же, какие умные ребята, – про себя восхитился Клаус, – я тоже так считаю…»
– И поэтому они собираются, пока не поздно, вернуться назад. С нами или без нас. В последнем случае они готовы возвратить нам половину денег.
– Э… – Клаус вопросительно посмотрел на профессора, – а мы… то есть я хотел сказать, какая щедрость с их стороны!
33
– Ты тоже можешь вернуться, – спокойно, словно речь шла о возвращении с обеда в учебный корпус А, предложил профессор.
– А вы?
В этот момент Клаус испытал крайне неприятное ощущение, гораздо более неприятное, чем несколько минут назад, когда по неосторожности заглянул вниз и увидел, что находится там, под разошедшимися на минуту облаками.
– Я иду дальше, – будничным тоном ответил профессор.
Он повернулся к Лай-По и сказал ему несколько слов по-китайски. Лай-По сокрушенно зацокал языком, спустил профессору его рюкзак и протянул руку Клаусу.
– Нет! – неожиданно для себя воскликнул тот.
Его губы и язык перестали слушать мозг и понесли опасную и вздорную отсебятину:
– Подождите! Я хочу немного подумать!
Да о чем тут думать, взвыл мозг, давай китайцу руку и поднимайся наверх!
Через какие-нибудь пять-шесть дней вернешься домой, в Цюрих…
Примешь горячую ванну, побреешься, наконец, как белый человек.
Потом ляжешь в постель с настоящими, белыми, накрахмаленными простынями и будешь спать, спать, спать, сколько душе угодно!
Сосед по квартире, студент-медик Вильгельм, как раз уехал на каникулы к родителям, так что никто не станет зубрить над ухом латынь и требовать, чтобы ты гасил за собой свет в уборной и плотно прикрывал дверцу холодильника.
Проснувшись где-нибудь под вечер, наденешь на чистое, отдохнувшее тело новую стильную футболку с эмблемой Rammstein, кожаный пиджак, новые белые джинсы и легкие замшевые кроссовки. Никаких больше тяжелых туристских ботинок и шерстяного нижнего белья! На шею повесишь цепочку с кулоном в виде мертвой головы.
