Завет Локи - Харрис Джоанн (хороший книги онлайн бесплатно txt) 📗

«Ну почему именно ты, а не он? – снова услышал я мысленный упрек Попрыгуньи. – Почему это должен был оказаться именно ты?»

Я только вздохнул. При столь тесном, даже, я бы сказал, интимном контакте между нами и речи, разумеется, не могло идти о тактичном выборе мыслей или слов.

– Все ясно, – горестным тоном сказал я. – Я тебе совершенно не нравлюсь. Что ж, ты не одинока. Становись членом клуба.

«Дело совсем не в этом, – поспешно запротестовала Попрыгунья, – просто я…»

– Не забывай: я прекрасно знаю, когда ты мне лжешь, – напомнил я.

– Все, я пишу Эвану! Ты не против? А остальное мы позже обсудим.

Я внимательно смотрел, как Попрыгунья пишет на экране телефона какие-то магические заклинания. Правда, отдельные буквы были мне незнакомы, поскольку эта письменность базировалась на новом римском алфавите, но я ведь мог читать ее мысли, так что и перевести написанную фразу мне особого труда не составило:

– А как насчет твоих ЭКЗАМЕНОВ? – спросил я.

– В школу мне так рано не нужно, экзамен по английской литературе только в полдень, – ответила Попрыгунья, натягивая какие-то странные носки до колен, сплошь покрытые изображениями котят. Я вспомнил ее ночную рубашку с невероятным количеством пингвинов и решил, что она, должно быть, очень любит животных, а Попрыгунья продолжала: – В общем, почти до двенадцати я свободна, так что прямо сейчас мы пойдем к Эвану и все обсудим. А потом, кем бы ты, черт побери, ни был, тебе все же придется убраться из моих мозгов!

Глава девятая

К дому Эвана мы пробирались по лабиринту бесконечных улиц и переулков, и все это Попрыгунья именовала просто нашей Деревней. Деревня называлась Молбри – с тем же звуком «о», что и в слове «строберри» [23]. Насколько я понял, Попрыгунья жила там с рождения. Я всего менее суток делил с ней одно мысленное пространство, но уже научился неплохо разбираться в том, что составляло ее сущность, и знания об этом разрастались с удивительной скоростью: употребляемые ею идиомы больше не казались мне странными и чужими, а ее тело я уже знал практически как свое собственное. К тому же, пока мы шли через эту Деревню, у Попрыгуньи на каждом шагу возникали разные воспоминания – их вызывали и потрескавшиеся каменные плиты тротуара, и парк, где была детская площадка с потемневшими от старости лесенками, перекладинами для лазания и качелями; она особенно любила качаться на качелях, когда сзади ее подталкивал отец – все сильней, сильней, и она взлетала все выше и выше, и оба они весело смеялись…

«Немедленно прекрати!» – вдруг возмущенно одернула она меня.

– Что? Что я такого сделал?

«Ты снова роешься в моих воспоминаниях! Все это абсолютно личные вещи. Оставь их в покое».

Я мысленно пожал плечами.

– Ладно, если ты так хочешь… – И я предложил ее воображению следующую картинку: я сижу, выпрямившись как штырь, на диване, подушки которого покрыты прозрачной пленкой, и какая-то женщина с волосами, словно вырезанными из одного куска светлого плавника, подает мне бокал с неким напитком и, гневно на меня посматривая, говорит: «Сиди, пожалуйста, тихо и не вздумай разлить сок. И боже тебя упаси что-нибудь трогать или брать в руки…»

– Это же моя тетя Кора! – удивилась Попрыгунья. – Откуда ты только о ней узнал? Мне ведь всего шесть лет было, когда она в Австралию уехала. Я все эти годы о ней даже и не вспоминала.

Я осторожно заметил, что раз уж у нас теперь общее ментальное пространство, то и память ее, разумеется, тоже находится в общем пользовании, а потом прибавил:

– Ты пойми: раз уж так получилось, я просто не могу все время сидеть тихо и ничего не трогать. Я, конечно, всего лишь гость в твоих мыслях, однако и мне прекрасно известно, что находится, например, в буфете. Так что ты лучше постарайся как-то к этому привыкнуть. Я, конечно, не стану вести себя совсем уж по-свински – ну там, класть ноги на стол или еще что-нибудь в этом роде, – но будь я проклят, если каждый раз, как мне захочется выпить стакан воды, я стану спрашивать у тебя позволения!

Я помолчал, давая Попрыгунье время, чтобы как-то все это усвоить. Пауза несколько затянулась, но когда Попрыгунья наконец ответила, тон у нее был почти смиренный.

– Честно говоря, мне бы вообще очень не хотелось, чтобы ты продолжал торчать у меня внутри. А ты не можешь еще куда-нибудь перебраться?

Я не выдержал и рассмеялся. Надо сказать, в ее устах мой смех прозвучал не только странно, но и почти безумно.

– Я бы с радостью, – сказал я, – но сперва нужно найти место, куда я мог бы перебраться. Предпочтительно такое, где мое лишенное плоти «я» не будут подвергать постоянным пыткам. В том-то и есть главная загвоздка. Так что, дорогая Попрыгунья, кончай эту хренотень и готовься к тому, что нам с тобой еще довольно долго быть накрепко связанными. Боюсь, пока мне не подвернется более подходящее местечко.

Но, увы: она и теперь мне не поверила, это было совершенно ясно, и, мало того, я чувствовал, что где-то глубоко внутри у нее зреет некий коварный план, которым она отнюдь не намерена со мной делиться. По всей видимости, существенной частью этого плана был Эван. Уж это-то я, по крайней мере, понимал, хотя, сколько я ни рылся в памяти Попрыгуньи, лицо этого Эвана было по-прежнему скрыто от меня облачной дымкой. Смешно: я оказался способен в мельчайших деталях разглядеть какую-то тетю Кору, а вот лучший дружок Попрыгуньи так и остался для меня загадкой.

– Я же не могу заглянуть в твои мысли, – сказала Попрыгунья с упреком. – С какой стати я должна позволять тебе заглядывать в мои?

– Поверь, в мои мысли ты и сама заглядывать не захочешь, – заверил ее я. – Тридцать секунд пребывания там, и ты, возможно, попросту лишишься рассудка.

Уж это-то была чистая правда. Кому и знать, как не мне. Ведь мое мысленное пространство было значительно обширнее, чем у Попрыгуньи; там целые отсеки были посвящены пыткам, всесокрушающему гневу, злодеяниям, боли и всевозможным вариантам безумия – что ж, для вас, пожалуй, это и есть истинное воплощение Хаоса, – а также некоторым сложным личным проблемам, связанным с сексом, чувством вины и некоторыми иными чувствами. И я отнюдь не собирался позволить кому-то из племени Людей просто так слоняться среди моих личных демонов – особенно если учесть, что у самой-то Попрыгуньи мысли, как таковые, чаще всего были связаны с такими милыми вещами, как смешные видео из кошачьей жизни, симпатичные носки с пингвинами, смутная ностальгия по детству и т. п. Хотя в ее мыслях, разумеется, присутствовали и Фейсбук, и некий экзистенциальный страх, и мысли о каких-то противных девчонках из ее школы, и острая боязнь публичного мнения, и вызванная этой боязнью любовь к бесконечным и никому не нужным компендиумам по физическому самосовершенствованию, а также целая куча всевозможных беспочвенных угрызений совести насчет своего «чрезмерного» аппетита. И я, конечно, тут же вспомнил о том, что…

– Нам давно пора бы позавтракать!

– Я никогда не завтракаю, – моментально заявила она.

– Ну а я завтракаю!

Навстречу нам попалась какая-то женщина, выгуливавшая собаку. Она как-то очень странно на нас посмотрела. И ее собака, пожалуй, тоже. Попрыгунья, естественно, смутилась, и я догадался, что в Молбри, по всей видимости, весьма неодобрительно относятся к людям, которые сами с собой разговаривают вслух.

«Тебе что, обязательно так делать?» – спросила Попрыгунья, возвращаясь к мысленной, менее публичной форме коммуникации.

– Делать что?

«Да болтать во весь голос, черт побери!»

Я пожал плечами – ее плечами, разумеется, – и это оказалось очень приятно. И я еще разок ими пожал – исключительно удовольствия ради, – а потом пояснил:

– Видишь ли, в последние несколько веков я особой возможности разговаривать не имел, а потому теперь, что вполне естественно, получаю от болтовни истинное удовольствие. – И я послал ей мысленную картинку – это было одно из наименее травмирующих и, к счастью, довольно неясных изображений «зала ожидания» в Черной Крепости Нифльхейма. Это длилось всего мгновение, но я успел почувствовать, какой ее охватил ужас, какое неверие в то, что такое вообще возможно, а также и еще кое-какие чувства, которыми я впоследствии вполне мог воспользоваться. Я даже улыбнулся про себя и сказал: