Сиротка. Слезы счастья - Дюпюи Мари-Бернадетт (книги полностью TXT, FB2) 📗
Констан и Адель в конце песни зааплодировали. Их глаза радостно заблестели. Томас, похоже, тоже был очарован, а Катери беззвучно смеялась. Что касается Кионы, то последний куплет вызвал у нее восторг, однако внешне он никак не проявился: ее лицо осталось невозмутимым.
– Мин, эта песня очень понравится Наку. Мне нужно записать ее слова. Мне она тоже нравится.
Вечером, когда Киона легла спать, она уже не думала ни об Алиетте, ни о своем прадедушке: ее мысли вращались в основном вокруг Людвига. Что делает он в этот поздний час на берегу Перибонки? Киона представила себе костер на поляне и Людвига, сидящего возле этого костра в компании с Тошаном, Мукки и Луи. Его лицо было ей знакомо на протяжении уже нескольких лет, однако впервые ей захотелось прикоснуться к нему кончиками пальцев и положить ладонь ему на лоб. Широко улыбнувшись, Киона закрыла глаза. Она почувствовала себя по уши влюбленной.
Роберваль, среда, 6 сентября 1950 года, дом Эстер
Эстер находилась в снятом ею доме одна. Она создала интерьер в абсолютно современном стиле, чтобы отделаться от воспоминаний о родительской квартире в Париже, в которой доминировали старинные картины, шикарная мебель и тяжелые вышитые шторы. Съев на ужин салат и яйцо, сваренное вкрутую, и расположившись на красном диване, она листала журнал мод. Из новехонького радиоприемника доносилась классическая музыка.
Эстер вот уже в третий раз бросила взгляд на часы. Овид задерживался. Он провел этот день в Сен-Фелисьене, но ночевать должен был приехать в Роберваль. Эти двое любовников старались по возможности не разлучаться: они организовывали свою повседневную жизнь и работу так, чтобы проводить как можно больше времени вместе. Они встречались то на улице Марку, то в Сен-Фелисьене, соединенном с Робервалем железнодорожной веткой. Эстер, ездившей на работу на велосипеде, приходилось садиться на поезд и проезжать на нем всего лишь несколько километров, чтобы наведаться к Овиду. Их отношения становились все более и более тесными, и они уже всерьез вознамерились пожениться еще до наступления зимы или же в ее начале – главным образом для того, чтобы положить конец сплетням, которые распространялись о них. Они оба чувствовали, что соседи проявляют к ним довольно большой и не всегда здоровый интерес. Они над этим подсмеивались, понимая, что шокируют своим поведением некоторых благонравных людей.
– Я буду называть себя «мадам Лафлер», – говорила Эстер. – Звучит неплохо.
В этот вечер она снова подумала о предстоящей гражданской церемонии бракосочетания. Ей хотелось, чтобы гостей было немного и чтобы в день бракосочетания шел снег. «Я куплю себе меховую шапочку и длинную накидку с воротником из такого же меха», – усмехнувшись, подумала она.
Улыбка застыла на ее губах, когда стена позади дивана слегка содрогнулась от глухого удара. Затем послышались еще два удара – такой же силы и такие же глухие.
«О-о, нет, только бы это не началось снова!» – простонала Эстер, вставая и чувствуя, что у нее екает сердце.
Попытавшись успокоить себя мыслями о том, что на дверях уже стоят замки, а окна крепко-накрепко закрыты, Эстер инстинктивно пошла искать себе убежище в кухне – самом маленьком и самом теплом помещении в этом доме.
«Мне следовало бы выйти и прогнать этих злых шутников», – прошептала она.
Однако она стала лишь выжидать. Других ударов не последовало. Ей показалось, что воцарилась какая-то неестественная тишина, хотя из радиоприемника и звучал концерт для фортепиано.
«Уже становится холодно. Осень. Скоро придется включить отопление», – сказала она себе, начиная готовить чай.
Она зажигала газ в конфорке, на которой стоял чайник, когда вдруг на ее правое плечо легла чья-то ладонь. Так легонько к ней обычно прикасался Овид, и она, почувствовав облегчение, повернулась.
«А-а, ты уже здесь!» – сказала при этом она.
Однако позади нее никого не оказалось. Она была в кухне одна.
«Такого не может быть! Я ведь и в самом деле что-то почувствовала, – пробормотала Эстер, в панике уходя из кухни в гостиную. – Овид, приезжай поскорее!»
С ужасом думая о том, что ее может снова коснуться чья-то рука, она включила музыку погромче, как будто та могла развеять ее страх. Однако как только фортепиано зазвучало громче, раздались новые удары, но уже в противоположную стену. Затем вдруг одна за другой затрещали и погасли электрические лампочки. Из радиоприемника донеслись какие-то хрипы, и он перестал работать. Стало темно и очень тихо. Эстер, перепугавшись, издала хриплый крик, чем-то похожий на крик загнанного животного.
«Почему? Почему я?» – забормотала она.
Звуки ударов донеслись со ступенек лестницы. Эстер, уже едва не сходя с ума от ужаса, бросилась к двери главного входа и, отперев замок, распахнула ее. На улице Марку царила тишина. Окна соседних домов были освещены. По ночному небу двигалось множество маленьких облачков. Зеленого «шевроле» с помятым левым крылом поблизости от дома видно не было. Эстер не стала долго раздумывать и сомневаться: единственным местом, где она могла найти для себя безопасное убежище, был дом семьи Шарденов на бульваре Сен-Жозеф.
Эрмин и ее отец сидели в гостиной. Мадлен легла спать очень рано. Ушла в свою спальню и Лора, которую начала мучить головная боль, что случалось с ней очень часто. Однако первой ушла спать Мирей, терзаемая очередным приступом ревматизма. Что касается Кионы и Акали, то они пошли в кино: «Театр Роберваль» в этот вечер предлагал зрителям музыкальную комедию «Пират» [36], которую два года назад снял Винсент Миннелли и главные роли в которой исполнили Джуди Гарленд и Джин Келли.
– Нам везет: Адель заснула очень быстро, без капризов, – заявил Жослин, складывая свою газету. – Ты заметила, как она привязалась к Кионе? Если твоя сестра не расскажет ей какую-нибудь интересную историю на ночь, она нервничает и плачет.
– Да, но я сумела ее заменить. Моя колыбельная возымела свой эффект.
– Черт побери, если соловей прилетел бы спеть у моего изголовья, я тоже заснул бы очень быстро. Я наконец успокоился насчет Кионы. Насколько я вижу, смерть Шарлотты потрясла ее очень сильно, но она, похоже, уже оправилась от этого потрясения. Не знаю, сыграли ли в этом какую-либо роль мои увещевания, но твоя сестра стала вести себя очень благоразумно. Ты слышала, как за ужином она рассказывала о своих планах?
– Ну конечно, папа, я ведь не глухая, – сыронизировала Эрмин, улыбнувшись. – Я тоже почувствовала облегчение. Киона хочет продолжить свою учебу в школе и – еще того лучше – она наконец-то нашла свой путь в жизни.
– Именно так. Для женщины нет более прекрасной профессии, чем учительница. Как говорила Андреа Дамасс до того, как вышла замуж за моего старого приятеля Жозефа, образование – это то средство, при помощи которого формируются зрелые люди, обладающие самыми важными положительными качествами.
Жослин с довольным видом стал набивать трубку. Ему было чему радоваться: Киона захотела завершить свое обучение не в какой-нибудь школе в городе Квебеке, а в педагогическом училище в Робервале [37], и это означало, что она не станет уезжать из дому.
– Не забывай о самом главном, папа, – добавила Эрмин. – Киона намеревается обучать главным образом детей монтанье и также заниматься теми, кто удрал из государственных школ-интернатов. Ожерелье, которое ей подарил прадедушка, обладает, наверное, большой магической силой. Киона преобразилась после того, как стала его носить.
– Да, это весьма подходящее слово, моя дорогая, – «преобразилась». Я чувствую, что она стала решительной и счастливой оттого, что наконец-таки решила, чем будет заниматься в будущем. По правде говоря, мне очень не хотелось бы, чтобы она сталкивалась черт знает с какими людьми, которые стали бы требовать от нее сеансов ясновидения или просить вступить в контакт с их усопшими родственниками.
