Первичный крик - Янов Артур (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗

Отсутствие бесконечного количества способов объяснения человеческого поведения может вызвать неприятие у многих. Либеральная традиция заставляет верить в то, что у всякой проблемы может быть множество граней, и что никто не может быть единоличным обладателем истины в последней инстанции. Такие люди почему?то не подвергают сомнению физические законы, управляющие природой электричества, которое освещает и обогревает их дома, но они же думают, что организм человека слишком сложен, чтобы подчиняться научным законам. Принять правильный ответ — значит, прекратить блуждать в поисках истины. Но мы гораздо комфортнее чувствуем себя в борьбе.

Некоторые из нас предпочитают вечно жить в утопической стране невроза, где ничто не может быть абсолютной истиной, и именно ее отсутствие может увести нас от других личностных истин, которые могут оказаться весьма болезненными. Невротик сделал ставку на отрицание истины, и именно с этим нам приходится сталкиваться, когда мы утверждаем, что отыскали истину. Отыскать истину — это значит обрести свободу. Это значит, кроме того, устранить невротический выбор, каковой, по сути своей, является рационализированной анархией. Невротик, который желает видеть все стороны, часто не может поверить, что способен добраться непосредственно до того, что является правдой — не моей, а его собственной. Ему для этого надо совершить путешествие всего лишь внутрь себя, а это гораздо ближе, чем Индия.

Наука есть поиск истины, что не исключает, однако и ее нахождение. Очень часто в общественных науках мы довольствуемся статистическими истинами, а не истинами человеческими, нагромождая друг на друга случаи, чтобы «доказать» нашу точку зрения, тогда как на мой взгляд научная истина, в конечном счете, зиждется на предсказуемости — потому что на основе некой научной истины должно происходить излечение, а не груда рационально обоснованных объяснений, почему кому- то стало лучше от того или иного вида лечения.

Нам необходимо провести — и мы планируем это сделать — множество исследований для подтверждения правильности первичной теории и первичной терапии [24]. Но даже те результаты, которые мы получаем сейчас, убеждают меня в том, что первичная терапия производит стойкий эффект, так как она делает пациента тем, кто он уже и гак есть в действительности — ни больше, ни меньше. После того, как происходит излечение, больной при всем желании уже не сможет вернуться в свое нереальное состояние. Рецидив невроза после прохождения первичной терапии — это равносильно уменьшению достигнутого больным роста, выпадению выросшей бороды, уменьшению размеров увеличившихся молочных желез до прежнего размера — это маловероятные события и важное напоминание о том, что мы лечим не ментальное заболевание, а психофизиологическое.

Мой самая сокровенная надежда заключается в том, что профессионалы — медики и физиологи проанализируют этот революционный подход к лечению невроза и, возможно, заметят при этом, что почти столетие психотерапии прошло, не оставив заметного следа на течении ментальных поражений. Думаю, что мы должны понять, что мешанина всевозможных методов устранения нереальной системы не работает и никогда реально не работала.

Страдающему от своей болезни невротику, который, возможно, думает, что первичная терапия слишком радикальное средство и ее трудно перенести, я скажу, что поистине подвиг Геракла — быть тем, кем ты в действительности не являешься. Самая легкая вещь на свете — это быть самим собой.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Том

Глава «Том» включена в приложение, потому что в то время, когда я писал книгу, лечение этого человека еще не было закончено. Кстати история его лечения положена в основу полнометражного документального фильма о первичной терапии. Ниже я привожу личные впечатления этого больного о ходе лечения.

Тому тридцать пять лет; он учитель истории, в настоящее время разведен. На мой взгляд — он типичный плод американского воспитания. Диагноз его невроза не был вполне очевидным. Он прекрасно работал, был ответственным человеком, хорошим отцом, но постоянно чувствовал, что в его жизни чего- то не хватает.

Том находился в постоянном поиске. Он уделял массу времени сенситивному тренингу и занимался в дискуссионных психотерапевтических группах. В этих группах он почерпнул много знаний о людях, но его собственное самочувствие от этого изменилось весьма незначительно. Он ни в коем случае не был тем, кого принято считать невротиком (хотя позже я узнал, что по ночам он до утра скрежетал зубами, причем так сильно, что ему пришлось купить специальное приспособление, которое он вставлял в рот на время сна). Том был вежлив и уважителен, был патриотом своей страны, имел друзей, любил своих детей, часто брал их в походы и всем знакомым казался счастливым человеком. Несмотря на то, что все в его жизни было в порядке, он сам чувствовал, что чего?то недополучил от жизни. Жизнь казалась ему пустой.

До того как Том явился ко мне для прохождения первичной терапии, он сам определял себя как интеллектуала. Он был увлечен изучением истории идей, философских систем, он мог наизусть цитировать блестящие высказывания великих ученых, но он не мог применить свои знания для того, чтобы вести жизнь настоящего интеллектуала.

Очень часто интеллектуальность является таким же процессом подавления ментальной подвижности, как доспехи рыцаря подавляли подвижность телесную. В терминах первичной теории интеллект определяют как способность думать о своих чувствах и чувствовать свои мысли. Том преподавал в колледже, но по собственному отзыву не проявлял при этом «остроты ума». «Острота ума, — говорил он мне, — это свобода видеть, что происходит на самом деле. Но мои чувства были слишком болезненны, чтобы дать мне такую волю».

За короткий трехнедельный период структура ценностей Тома радикально изменилась. Для того, чтобы понять такую быструю трансформацию, нужно вспомнить, что в ходе первичной терапии — впервые с времен раннего детства — идеи начинают наполнять разум, вытекая из переживания глубоких чувств. Таким образом, поскольку разуму уже не надо изобретать систему ценностей для того, чтобы прикрыть боль, и, поскольку разум не надо больше использовать для подавления первичной боли, постольку человек становится реальной личностью. Старые ценности и идеи рушатся, потому, в первую очередь, что они были фальшивыми построениями. Том никогда не позволял себе иметь собственные реальные чувства и мысли. Сначала он воспринял взгляды своих родителей и католической церкви. В общении с этим человеком не было никакого смысла обсасывать каждую ложную идею и объяснять ему, каким образом идеи становятся иррациональными. Когда разум Тома пришел в согласие с его чувствами, эта иррациональность стала ненужной.

«Поздно вечером, накануне дня начала лечения, я вселился в номер маленького и тихого отеля в Беверли–Хилл. Я не выходил из своего номера до самого утра, когда вышел из отеля и направился в учреждение доктора Янова.

Пребывание в одиночестве в комнатке размером с почтовую марку, где было абсолютно нечего делать и не с кем говорить, поставило меня в весьма затруднительное положение. В комнате не было ничего и никого. Только я. Я не испытывал никакого реального интереса к настоящему с его тусклым, тесным окружением. Я не имел, кроме того, ни малейшего понятия о том, чего мне ждать от первичной терапии. Будущее казалось мне пустым и неопределенным. Все, что у меня оставалось — это мое прошлое. Прошло немного времени и память об основных событиях моей жизни и образы людей, сыгравших в моей жизни важную роль, стали проступать на стенах комнаты. К моему немалому удивлению эти воспоминания и отражения были необычайно живыми и яркими, но, как это ни любопытно, совершенно нереальными. Мне хотелось заново пережить связанные с ними события в том виде, как они происходили, но я не смог этого сделать. Что?то, казалось, удерживало и отталкивало меня. Почему? Было такое впечатление, что я смотрю на свою прошлую жизнь с большого расстояния в мощный телескоп. Но невозможность снова участвовать в тех событиях сбивала меня с толка, вызывала растерянность. Я начал чувствовать, что не должен воспринимать все это так серьезно, как мне хотелось. Должен ли я страдать? Я попытался привести какие?нибудь объяснения, но потом понял, что не могу ничего объяснить. Я мог только обдумывать и предполагать. С этими мыслями я лег спать.