Фавориты Фортуны - Маккалоу Колин (книги бесплатно без онлайн .TXT) 📗
— Я рад, что Архелай разграбил это место, а после него — Сулла, — сказал на рассвете довольный Веррес Маллеолу. — Если бы работорговля все еще процветала на Делосе, было бы значительно труднее перемещаться незамеченным и кое-что приобретать, даже ночами.
Немного удивленный, Маллеол гадал, что имеет в виду Веррес; но один взгляд на это порочно-красивое лицо отбил у него всякую охоту задавать вопросы. Не прошло и полдня, как ему открылся тайный смысл слов Верреса. Внезапно поднялся ветер, который помешал отплытию Долабеллы, и прежде чем шквал улегся, жрецы Аполлона явились к Долабелле, крича, что два самых ценных сокровища их бога украдены. Еще раньше приметив, как долго Веррес рыскал возле статуй, поглаживал их, покачивая на основаниях и измеряя на глазок, они обвинили в похищении Верреса. Маллеол пришел в ужас, поняв, что они правы. Поскольку Маллеолу нравился Веррес, ему было трудно предстать перед Долабеллой и доложить о деяниях Верреса, однако Маллеол выполнил свой долг. И Долабелла настоял, чтобы Веррес вернул жрецам произведения искусства.
— Это место рождения Аполлона! — сказал он с дрожью. — Ты не можешь мародерствовать здесь. Мы все умрем от болезни.
Не получив желаемого, Веррес возвратил украденное, в ярости швырнув статуи через борт на каменистый берег. Он безмолвно поклялся, что Маллеол заплатит за это. Затем, к большому удивлению Маллеола, Веррес пришел поблагодарить его за то, что тот помешал ему совершить святотатство.
— У меня такая страсть к произведениям искусства, что это доставляет мне неприятности, — сказал Веррес. Золотистые глаза, подернутые влагой, с теплотой смотрели на Маллеола. — Спасибо тебе, спасибо!
Но эта страсть продолжала не давать ему покоя. На Тенедосе (Долабелла захотел посетить его из-за той роли, которую остров играл в войне против Трои) Веррес стащил статую самого Тена, красивое деревянное изваяние, такое древнее, что лишь отдаленно напоминало человека. Его новый способ присваивать произведения искусства был открытым и беспардонным.
— Я хочу это, и я должен это иметь! — говорил он и складывал в трюм награбленное.
Долабелла и Маллеол только вздыхали и качали головами, не желая разрушать отношения с товарищем. Им предстояло длительное и по необходимости тесное сотрудничество.
На Хиосе и в Эритрах опять был грабеж — так отозвались услуги Верреса Долабелле и Маллеолу, который теперь был крепко повязан коррупцией. Долабелла тоже ничего не мог поделать. Так что когда Веррес решил забрать все шедевры из храма Геры на Самосе, он смог убедить Долабеллу нанять еще один корабль и приказать хиосскому адмиралу Харидему, командиру квинкверемы, сопровождать нового губернатора Киликии остаток пути до Тарса. Никакие пираты не должны захватить сокровища, когда их стало так много! Галикарнас лишился нескольких статуй Праксителя — последний рейд Верреса по провинции Азия. И теперь провинция гудела, как рой рассерженных ос. А Памфилия потеряла изумительного «Арфиста» из Аспенда и почти все содержимое храма Артемиды в Перге — здесь, сочтя статую богини плохо выполненной, Веррес довольствовался тем, что снял с нее золотое одеяние и расплавил его в удобные маленькие слитки.
Итак, наконец-то они прибыли в Тарс, где Долабелла с радостью поселился в своем дворце, а Веррес получил виллу, где разместил награбленные сокровища и любовался ими. Он искренне ценил эти произведения и не собирался их продавать. Просто в Гае Верресе одержимость и аморальность фанатика-собирателя достигла доселе неизвестной высоты.
Гай Публий Маллеол тоже был счастлив очутиться в симпатичном доме на берегу реки Кидн. Он распаковал свое золото и серебро, вынул мешки с деньгами, ибо намеревался увеличить состояние, одалживая деньги под непомерно высокие проценты тем, кто не мог достать средств из более законных источников. Маллеол считал Верреса чрезвычайно близким себе по духу и очень полезным человеком.
К этому времени Долабеллу уже ничто не интересовало, кроме удовлетворенной чувственности. Его мыслительный процесс был постоянно затуманен действием шпанской мушки и других средств, усиливающих половое чувство, которыми его снабжал Веррес. Он согласился предоставить управление провинцией своему старшему легату и квестору. Верресу хватило ума оставить в покое сокровища Тарса, и он сосредоточился на реванше: настало время рассчитаться с Маллеолом.
Он начал с темы, близкой сердцу всех римлян, — с составления завещания.
— Я поместил свое последнее завещание у весталок как раз перед отъездом, — сказал Веррес, выглядевший особенно привлекательным при свете люстры, который придавал его мягким вьющимся волосам неотразимый золотистый оттенок. — Думаю, ты сделал то же самое, Маллеол.
— Да нет, — заволновался Маллеол. — Признаю, эта мысль никогда не приходила мне в голову.
— Дорогой мой, это неразумно! — воскликнул Веррес. — Все может случиться с человеком на чужбине, от пиратов и болезни до кораблекрушения. Вспомни Сервилия Цепиона, который утонул по пути домой двадцать четыре года назад. Он был квестором, как и ты! — Веррес подлил крепкого вина в позолоченную чашу Маллеола. — Ты должен составить завещание!
Итак, пока шел разговор, Маллеол пьянел все больше и больше, а Веррес только делал вид, что пьет. Когда Веррес решил, что глупый квестор Долабеллы настолько пьян, что не сможет прочитать, что подписывает, он потребовал папирус и стилос, записал распоряжения, которые диктовал ему Гай Публий Маллеол, потом помог подписать и запечатать. Завещание положили в отделение для документов в кабинете Маллеола, и Маллеол тут же забыл о нем. Не прошло и четырех дней, как автор завещания скончался от непонятной болезни, которую врачи Тарса назвали «пищевым отравлением». А Гай Веррес, предъявивший завещание, был приятно удивлен, обнаружив, что его друг квестор оставил ему все, что имел, включая фамильную посуду.
— Все это ужасно, — печально сказал он Долабелле. — Конечно, наследство очень хорошее, но я предпочел бы, чтобы бедняга Маллеол оставался с нами.
Даже сквозь затуманенное наркотиками сознание Долабелла чувствовал притворство, но ограничился сожалением, что не сможет быстро вызвать другого квестора из Рима.
— В этом нет необходимости! — весело воскликнул Веррес. — Я был квестором у Карбона, и довольно хорошим, потому что был назначен его проквестором, когда он уехал в Италийскую Галлию. Назначь меня проквестором.
Итак, дела Киликии, не говоря уже об общественном кошельке Киликии, перешли в руки Гая Верреса.
Все лето Веррес усердно трудился, но отнюдь не на пользу Киликии. Это была бурная деятельность на пользу самому себе. Он занялся ростовщичеством на деньги Маллеола. Однако его художественная коллекция не пополнялась. Даже Веррес в тот момент своей карьеры понимал, что не следует гадить в собственном доме, грабя города и храмы в самой Киликии. Он также не мог, по крайней мере пока Клавдий Нерон оставался губернатором, снова начать грабить провинцию Азия. Остров Самос послал разгневанную депутацию в Пергам к Клавдию Нерону с жалобой на ограбление храма Геры, но им сказали, что, к сожалению, не во власти Клавдия Нерона наказывать легата другого губернатора, поэтому самосцы должны направить свою жалобу в Сенат Рима.
В конце сентября Верресу пришла идея. Не теряя времени, он поспешил осуществить ее. Вифиния и Фракия изобиловали сокровищами, так почему бы не пополнить свою коллекцию за их счет? Долабеллу он убедил назначить его послом по особым поручениям и снабдить рекомендательными письмами к царю Вифинии Никомеду и царю Фракии Садалу. И в конце октября Веррес отправился в путь по суше из Атталии в Геллеспонт. Этот маршрут позволял избежать провинции Азия и, кроме того, мог дать если не художественные ценности, то золото из храмов, которые встретятся на пути.
Посольство было составлено исключительно из негодяев. Веррес не хотел брать с собой честных людей. Даже шесть ликторов (на которых Веррес имел право как посол со статусом проквестора) он отобрал тщательно, уверенный, что они будут помогать ему во всех его мерзких делах. Его главный помощник, некий Марк Рубрий, был старшим писцом в штате Долабеллы. Веррес и Рубрий уже много делишек обстряпали вместе, включая поставки Долабелле грязных, вонючих женщин. Его рабы были крупные, сильные мужчины, способные нести тяжелые статуи, а также люди калибром помельче, которые могли бы проникнуть в запертые комнаты. Писцы были взяты лишь для того, чтобы составить каталог награбленного.
