Фавориты Фортуны - Маккалоу Колин (книги бесплатно без онлайн .TXT) 📗
То, что Клавдий Нерон думал так же, стало очевидным, когда он объявил, что повторное слушание назначено на начало лета. Вероятно, это означало, что тогда уже будут новый губернатор провинции Азия и новый губернатор Киликии. Несмотря на смерть римского ликтора, Филодам и Артемидор вдруг получили отличный шанс оказаться на свободе. И если они окажутся на свободе, они поедут в Рим, чтобы обвинить Гая Верреса. Ибо, как сказал Филодам, обращаясь к присяжным: «Мы, союзники, знаем, что находимся под защитой Рима. Мы должны подчиняться губернатору, его легатам и служащим, а через него — Сенату и народу Рима. Если мы не захотим подчиниться правлению Рима, последуют ответные меры и многие из нас пострадают. Но что мы, союзники Рима, должны делать, когда Рим разрешает простому помощнику губернатора испытывать вожделение к нашим детям и отбирать их у нас, чтобы удовлетворять свою похоть? Мой сын и я лишь защищали мою дочь от этой порочной твари! Никто и не думал, что кто-то должен при этом умереть, и не рука грека нанесла первый удар. В моем собственном доме меня ошпарили кипятком, когда я пытался помешать пособникам Гая Верреса увести мою дочь для бесчестья. Если бы не мой сын и его друзья, ее забрали бы из дома и надругались бы над ней. Гай Веррес вел себя не как представитель цивилизованного народа. Он вел себя как варвар».
Решение о повторном слушании, громко объявленное жюри, которое целиком состояло из римлян, понукаемых Долабеллой и Верресом «выполнить свой долг» и приговорить «виновных», придало смелости толпе греков. Зрители сопровождали уход с рыночной площади Клавдия Нерона и его присяжных язвительными замечаниями, шиканьем, свистом и дерзкими жестами.
— Ты назначишь слушание на завтра, — сказал Веррес Клавдию Нерону.
— Следующим летом, — устало ответил Клавдий Нерон.
— Нет, если хочешь быть консулом, друг мой, — возразил Веррес. — Не сомневайся, я с большим удовольствием уничтожу тебя! Что я сделаю с Долабеллой, то же сделаю и с тобой. Ты поступишь, как я сказал, или будь готов к последствиям. Потому что если Филодам и Артемидор останутся живы и обвинят меня в Риме, я буду вынужден обвинить в Риме тебя и Долабеллу задолго до того, как туда прибудут греки. И я постараюсь, чтобы вас обоих осудили за вымогательство. Так что ни один из вас не сможет свидетельствовать против меня.
И повторное слушание прошло на следующий день. Веррес не спал всю ночь, подкупая тех присяжных, которые соглашались брать деньги, и угрожая тем, кто брать отказывался. Не спал и Долабелла, которого Веррес заставил сопровождать его.
Ночная работа склонила чашу весов в пользу Верреса с небольшим перевесом. Филодама и Артемидора обвинили в убийстве римского ликтора. Клавдий Нерон приказал немедленно их казнить. Удерживаемая на расстоянии когортой солдат Фимбрии, толпа греков беспомощно смотрела, как отца и сына раздели и стали пороть. Старик был без чувств, когда ему отрубали голову. Артемидор оставался в сознании до самого конца и плакал — но не по себе или отцу. Он плакал по своей осиротевшей сестре.
После казни Цезарь бесстрашно вошел в толпу греков Лампсака. Они рыдали, уже не в силах гневаться. Больше ни один римлянин не подошел к ним. В сопровождении солдат Клавдий Нерон и Долабелла уже направлялись к пристани. Но у Цезаря имелась своя цель. Он быстро определил в толпе влиятельных людей и направился именно к ним.
— Лампсак не такой большой город, чтобы поднять мятеж против Рима, — обратился к ним молодой Цезарь. — Но отомстить можно. Не судите обо всех римлянах по этим негодяям и наберитесь терпения. Я даю вам слово, что, вернувшись в Рим, я обвиню губернатора Долабеллу и прослежу за тем, чтобы Верреса никогда не выбрали претором. Я сделаю это не за дары, не за почести. Просто ради собственного удовлетворения.
После этого он пошел в дом Ианитора, потому что хотел увидеть Гая Верреса прежде, чем тот покинет Лампсак. Веррес следил за тем, как пакуют его вещи.
— Ого! Кажется, пожаловал сам герой войны! — радостно воскликнул он, когда вошел Цезарь.
— Ты намерен взять с собой Стратонику? — спросил Цезарь, удобно располагаясь в кресле.
— Конечно, — ответил Веррес и кивнул рабу, который принес маленькую статуэтку, чтобы Веррес оценил ее: — Да, она мне нравится. Заверни ее. — После чего вновь обратился к Цезарю: — Хочешь посмотреть на причину всей этой суматохи, да?
— Очень любопытно. Должно быть, она превосходит красотой Елену.
— Я тоже так думаю.
— Интересно, она блондинка? Я всегда думал, что Елена должна была быть блондинкой. Золотые волосы всегда красивы.
Веррес оценивающе взглянул на шевелюру Цезаря, потрогал свои локоны.
— Уж нам-то с тобой это известно.
— Куда ты намерен поехать из Лампсака, Гай Веррес?
Рыжеватые брови взметнулись:
— В Никомедию, конечно.
— Я бы не советовал, — тихо сказал Цезарь.
— Да? А почему? — спросил Веррес с притворным спокойствием.
Цезарь сделал вид, что рассматривает свои ногти.
— Долабеллу я сотру в порошок, как только вернусь в Рим, что произойдет весной следующего года. Я сам обвиню его. И тебя обвиню. Если, конечно, ты не вернешься сейчас в Киликию.
Голубые глаза Цезаря встретились с медовыми глазами Верреса. Несколько секунд оба сидели неподвижно. Первым заговорил Веррес:
— Я знаю, кого ты мне напоминаешь. Суллу.
— Правда?
— Это все твои глаза. Не такие размытые, как глаза Суллы, но выражение такое же. Интересно, пойдешь ли ты так далеко, как Сулла?
— На то воля богов. Я бы сказал: надеюсь, никто не заставит меня пойти так далеко, как зашел Сулла.
Веррес пожал плечами:
— Цезарь, я не Гай Марий.
— Да уж конечно, ты не Гай Марий, — спокойно согласился Цезарь. — Он был великим человеком, пока рассудок не изменил ему. Так ты решил, куда поедешь из Лампсака?
— В Киликию с Долабеллой, — ответил Веррес, снова пожав плечами.
— Очень мудро! Тогда я пошлю кого-нибудь в порт сообщить об этом Долабелле, хорошо? Я не хочу, чтобы он уехал, забыв тебя здесь.
— Как хочешь, — равнодушно ответил Веррес.
Цезарь ушел, чтобы найти Бургунда и отправить с поручением к Долабелле. Когда он возвращался в комнату через внутренние двери, Ианитор вводил туда с улицы какую-то закутанную фигуру.
— Это и есть Стратоника? — с интересом спросил Цезарь.
Ианитор смахнул слезы:
— Да.
— Оставь нас одних, грек. Ианитор поспешил уйти.
— Я сниму с нее плащ, а ты встань подальше, чтобы сразу увидеть ее всю.
— Я предпочитаю сделать это сам, — сказал Веррес, подходя к девушке.
Она молчала и не пыталась убежать. Капюшон закрывал ее лицо, так что она ничего не видела. Как Мирон, желавший скорее увидеть результат бронзовой отливки, Веррес дрожащей рукой откинул капюшон с ее головы. И смотрел, смотрел, смотрел…
Цезарь нарушил молчание. Закинув голову, он хохотал до слез.
— Я так и знал! — наконец сказал он, стараясь найти носовой платок.
Тело бедняжки Стратоники было бесформенным. Глаза — щелочки, курносый нос — такой широкий, что растягивался почти на всю ширину лица. Рыжие волосы на голове с плоским затылком едва прикрывали череп, уши так и остались в зачаточном состоянии. И еще у нее оказалась безобразная заячья губа. К тому же она явно была умственно отсталой.
Залившись краской, Веррес резко отвернулся.
— Не опоздай на корабль! — крикнул ему вслед Цезарь. — Я бы не хотел рассказывать всему Риму конец этой истории, Веррес!
Как только Веррес ушел, Цезарь мгновенно стал серьезным. Он подошел к немому и неподвижному созданию, поднял с пола ее плащ и осторожно закутал ее снова.
— Не бойся, бедная девочка, — сказал он, даже не уверенный, что она слышит его. — Ты в безопасности.
Он позвал Ианитора, который тут же появился.
— Ты ведь знал, этнарх, да?
— Да.
— Тогда почему, во имя Великого Зевса, не рассказал ты, если они молчали? Они ведь погибли ни за что!
— Они отдали свои жизни, потому что предпочли умереть, но не рассказывать об этом.
