Ваш ход, миссис Норидж - Михалкова Елена Ивановна (бесплатные серии книг .TXT) 📗

Старик показал самый кончик грязного пальца.

– Забыл сказать: Том страдал приступами падучей. Я уж привык, что пару раз в год приходится совать деревяшку ему в зубы и поддерживать голову, чтобы он не разбил ее об пол. Том говорил, что эта болезнь загонит его в могилу. Но вряд ли он догадывался, как именно это случится. Прошло с полгода после того, как они с Луизой переехали на новое место, всего в квартале отсюда. От покупателей у них отбою не было. И вдруг однажды ночью случится пожар. Отчего полыхнуло – бог весть! Новая аптека сгорела быстрее, чем сухой стог. Луиза успела выскочить. Когда ее начали спрашивать про отца, она отвечала, что отец давно убежал. Да только это была ложь. Том остался внутри.

– Но при чем же здесь падучая, мистер Фальк?

Старик почесал в затылке.

– Может, и ни при чем. Но вот что я вам скажу, мэм. Во-первых, сон у Тома был чуткий, как у птицы. Волосок при нем нельзя было выдернуть из собственной ноздри, чтобы он не проснулся. Во-вторых, я научился по кое-каким признакам узнавать заранее приближение этого его… припадка. Бывало, за три дня чуял, что надо быть настороже. Объяснить толком не смогу. Походка у него менялась, и голову держал по-другому… А еще рукой как начнет махать, будто муху отгоняет, – раз, другой, третий! А мухи-то никакой и нет. За день до пожара я все это видел и сказал себе: «Э-э-э, приготовились!» Я думаю, когда начался пожар, Том лежал на полу и дергался. А Луиза посмотрела на него, повернулась, да и прыг в окно! А соседям наврала. Она знала, что он внутри, живой, и что может найтись смельчак, который полезет за ним в огонь. Если на то пошло, она и сама могла бы его вытащить, да только не захотела. Вот за что я не люблю Луизу Дженкинс, мэм. Обгорелое тело Тома нашли, когда от аптеки ничего не осталось. Он лежал на полу посреди своей комнаты. Луиза поклялась, что слышала шаги отца и была уверена, что он успел спастись… Ей все поверили.

– Все, кроме вас.

– Да нет, кое-какие разговорчики ходили. Но к этому времени Луизу приютила у себя леди Бассет, а наживать себе такого врага дураков не нашлось!

Вечером миссис Норидж вновь сидела напротив Аделизы Бассет. Их разделяла шахматная доска. Томасу стало лучше, и доктор, опасавшийся, что его заставят ночевать возле пациента, уехал в Фарнборо. Его место заняла самоотверженная Шарлотта.

Первые две игры Дженкинс было позволено присутствовать. Но затем Аделиза изгнала ее из комнаты в своей обычной резкой манере.

– Отчего вы к ней так строги? – спросила миссис Норидж.

– Она это заслужила, – отрезала старуха.

Гувернантка задумчиво взглянула на нее.

Вопреки первому впечатлению, она обнаружила, что хозяйка поместья не деспотична со слугами и не жестока. Днем миссис Норидж успела спуститься в подвал и отметила, что кухня оборудована огромной газовой плитой. Гувернантка не удивилась бы, обнаружив, что в Дастанвиле до сих пор готовят на очаге. Но плита! Да еще такая современная! Определенно, леди Бассет заботилась о прислуге.

Миссис Норидж ни разу не слышала, чтобы она повысила голос на нерасторопную служанку. Мэри рассказала, что хозяйка вручает им подарки дважды в год, а на Рождество дополнительно – прибавку к жалованью. «Что ж, щедро. Скупость вам тоже не свойственна, леди Бассет».

Тем удивительнее было, что Аделиза третирует несчастную приживалку.

Могла ли дочь аптекаря спасти от пожара кое-какие лекарства? Наверняка. Но сохранили ли они свое действие столько лет спустя?

«Боюсь, мне все-таки придется написать доктору Хэддоку».

– О чем вы задумались, миссис Норидж? – спросила Аделиза.

Гувернантка не сочла нужным скрывать правду.

– О вашем отношении к Дженкинс, леди Бассет.

– Вот как! «Не отказывай в благодеянии нуждающемуся, когда твоя рука в силе сделать его». Книга Притчей Соломоновых, глава третья, стих двадцать седьмой.

– Боюсь, вы неверно меня поняли, – сказала миссис Норидж, сделав ход. – «Не замышляй против ближнего твоего зла, когда он без опасения живет с тобою».

Леди Бассет от души рассмеялась.

– Вы полагаете, я замышляю зло против моей бедной Дженкинс?

– Я полагаю, она страдает.

Вопреки ожиданиям гувернантки, старуха не рассердилась.

– Давайте суд бедному и сироте; угнетенному и нищему оказывайте справедливость. Справедливость, миссис Норидж, – вот что должно править миром! Вот чего Всевышний ожидает от нас. – Леди Аделиза благоговейно склонила голову и помолчала.

– Так вы наказываете ее?

– А если и так? – Старуха в два хода разгромила слабую защиту миссис Норидж. – Шах.

– И Дженкинс знает, в чем ее проступок?

– Вы напрасно использовали рокировку, это вас не спасет. О да, Дженкинс знает!

Странный угрюмый тон старухи заставил гувернантку пристальнее вглядеться в нее.

«Дженкинс? О нет! Это вы, леди Бассет, знаете о том, что ваша приживалка бросила отца погибать в пожаре». Миссис Норидж чувствовала, что ее догадка верна. Хозяйка поместья приютила у себя обездоленную девушку, она была с ней ласкова, и в конце концов та проговорилась, как все произошло.

Том Дженкинс был ей плохим отцом. Вряд ли дочь видела от него что-то, кроме побоев и издевательств. Но все это не оправдывало Луизу в глазах леди Бассет.

– Тот, кто терзается, тот близок к раскаянию, – продолжала Аделиза. – А тот, кто раскаивается, будет прощен Господом.

– Так вот отчего вы несколько раз выгоняли Дженкинс? – осведомилась миссис Норидж, провожая взглядом свою павшую ладью. – Она недостаточно терзалась?

– Всего дважды. Но вы, я вижу, осуждаете меня?

– Кто я такая, чтобы осуждать вас, леди Бассет.

– Вот именно, миссис Норидж! Хорошо, что вы понимаете это. – Старуха вскинула голову. – Справедливость – высшее благо. Нет ничего важнее справедливости в нашей жизни, полной грехов и преступлений! И если в наших силах хоть немного восстановить ее, нужно пользоваться этим. Вам мат, миссис Норидж.

… Наутро от приступов Томаса не осталось ничего, кроме слабости. Он вновь лежал в постели, бледный, несчастный и раздраженный. Казалось, даже присутствие невесты не радует его. Миссис Норидж сменила Шарлотту, но когда девушка ушла, Томас попросил убрать книгу.

– Не могу больше слушать этих глупцов, проклятых писак. Воображают, будто они что-то знают о том, куда нужно плыть, а сами лишь крысы на корабле, как и все мы.

– Чем же вас занять, мистер Уилкинсон?

Томас раздраженно качнул головой.

– Партию в шахматы?

– Нет, только не это. У меня все пальцы исколоты из-за проклятых фигур. Я никак не соображу, что такое со мной приключилось, – вдруг сказал он, и рот его жалобно искривился. – Доктор надувает щеки, но понимает не больше моего. Чего мне ждать, миссис Норидж? Смерти? Боже мой, мне еще нет и тридцати!

Дверь была открыта: доктор Эшли наказал, чтобы в комнате больного не прекращалось движение воздуха. Долговязая фигура возникла в проеме. Эммет Ричардс шел по своим делам, но, услышав последние слова племянника, остановился.

Томас продолжал, не замечая его:

– Вы не представляете, как мне было страшно этой ночью! Что могут знать о смертельном ужасе люди, никогда не задыхавшиеся!

Миссис Норидж затруднилась с ответом.

– Что, если я и в самом деле погибну от удушья? Может ли быть смерть страшнее?

– Вам не нужно думать об этом сейчас, мистер Уилкинсон.

– Я и рад бы, но больше ничего не идет на ум! Я весь – страх и ничего, кроме страха. Как это унизительно!

Томас уткнул лицо в ладони.

Эммет шагнул в комнату. Миссис Норидж, поднявшая на него глаза, увидела, что его некрасивое нервное лицо преобразила жалость.

– Взгляни, Томас, – позвал он мягко. – Может быть, это отвлечет тебя? Я нашел ее в своих вещах. Кросби когда-то отдал ее мне, но с тех пор я об этом позабыл. Посмотри, как великолепно выполнены рисунки! Супруг твоей тети был невероятно талантлив, я не устану это повторять…