Красная карма - Гранже Жан-Кристоф (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT, .FB2) 📗
– Да нет у них настоящих вожаков!
– Ладно-ладно, не валяй дурака! По их главарям тюрьма плачет.
– Их главари ничего не возглавляют. Да ты ведь и сам знаешь: лидеры разных партий никогда не могут договориться между собой.
Деньо обернулся к нему; сейчас он, с намыленным лицом, очень походил на рождественского Пер-Ноэля. При этом он размахивал своей бритвой, как кюре – кадильницей.
– Какая разница, кто чем занят?! Студенты вроде бы слегка присмирели. В это время Помпиду разбирался с рабочими. И вот – на` тебе: эти молокососы опять взбунтовались!
– Лишать Кон-Бендита вида на жительство было довольно глупой затеей.
– Да тебе, как и мне, прекрасно известно, что, если бы не он, эти ребята придумали бы любой другой повод. Когда-нибудь они начнут митинговать из-за того, что кто-то из них поскользнулся в луже.
С этим Мерш был согласен: предлоги для манифестаций день ото дня становились все смехотворнее. Единственным стоящим поводом для жестокости этих погромов была… именно сама жестокость. Страстное желание крушить, топтать, уничтожать этот мир, который душил их свободу, – вот что заставляло молодежь действовать…
Толстяк кончил бриться и начал протирать лицо лосьоном Aqua Velva, похлопывая себя по щекам, как рекомендовалось в рекламе.
– Послушай меня, – сказал он, натягивая рубашку (Мерш следил за его толстыми пальцами, ловко застегивающими пуговицы). – Люди уже согласны с тем, что этот студенческий разгул превзошел по варварству все, что мы доселе видели.
– Хочу тебе напомнить: я там был.
– Вот именно, что был! Необходимо остановить этих погромщиков, и поскорее. Мне нужны их имена! Нужны адреса, семейное положение и прочая хрень! Хочу увидеть их за решеткой – здесь, в Божоне. Потому что, если их не остановить, они разгромят Париж, а заодно и Пятую республику!
«Очень надеюсь!» – чуть не сказал Мерш, но вовремя прикусил язык. После Алжирской войны он напрочь лишился патриотического духа, каким его изображал голлистский режим. Но при этом он был социалистом по убеждениям, как другие бывают католиками или франкмасонами. Словом, дискуссии тут бесполезны.
– Устроить облаву. И всех без разбора – хулиганье, погромщиков, ясновидцев – словом, тех, кто ведет эту городскую герилью, – отправить за решетку! Когда зачинщики окажутся в камерах, волнения затихнут сами собой. Ты знаешь, что сегодня днем Помпиду встречается с профсоюзными деятелями?
Жан-Луи кивнул. Он молил Бога, чтобы все участники встречи разругались и переговоры зашли в тупик, но остерегался Помпиду. Этот человек – активный и умный политик – был готов предоставить противникам неограниченные политические свободы, чтобы восстановить покой в стране.
– О’кей, – сказал он. – Я этим займусь.
– Напоминаю тебе: полицейская облава!
Приоткрыв дверь, Мерш даже вздрогнул: он сразу угодил под лавину воплей, скрипа сотрясаемых решеток, кашля, ругательств и вдобавок жуткой вони человеческого пота, удушливого запаха газа и табачного дыма.
Дом № 208 по улице Фобур-Сент-Оноре, где размещался Идентификационный центр Божона, напоминал парижские здания, реквизированные нацистами во времена Оккупации. Эта бывшая больница, заброшенная с тридцатых годов, время от времени служила силам правопорядка тюрьмой для политических заключенных – как это было в 1961 году.
Мерш пересек главный зал, не обращая внимания на сотни задержанных этой ночью, которые что-то выкрикивали из-за решеток.
В центре зала на горизонтальном щите красовалась огромная карта Парижа: каждую ночь на ней передвигали фигурки, изображавшие отряды солдат, группы пешей и мобильной полиции и отделения спецназовцев, защищавшие город. Весь этот ансамбль очень напоминал популярную игру «Монополия»…
Мерш уже направился к выходу, как вдруг его окликнул дежурный полицейский:
– Инспектор, тут вам сообщение оставили…
Парень протянул ему листок; Мерш торопливо пробежал его глазами и крикнул:
– Черт подери, почему ж ты сразу не сообщил?
– Да я как-то побоялся, – растерянно пробормотал тот.
Мерш бросился к телефону и торопливо набрал номер, указанный в записке Эрве. Это был телефон бистро на улице Муфтар. Младшему брату разрешалось звонить ему в Божон только в самых крайних случаях. Жан-Луи со страхом ожидал такого звонка с самого начала волнений. Что ж там стряслось с этим юным гением, раз он решился его побеспокоить?
Первой его мыслью было: такое спускать нельзя! И он тут же поклялся себе, что изловит мерзавца, совершившего это чудовищное злодеяние. Второе соображение касалось Мендес-Франса: теперь ему, Мершу, придется распрощаться со своей миссией внедрения в ряды студентов и с сегодняшним социалистическим «крестовым походом». Поскольку именно он, Мерш, обнаружил этот труп, его, конечно, привлекут к расследованию, а значит, он сможет вернуться в криминальную полицию и снова заняться бытовыми особо тяжкими преступлениями. Прощайте, лесоповальные машины, бензопилы, гранаты и прочая весенняя развлекуха: наконец-то он вновь окажется в своей хорошо знакомой сфере сыска – среди обычных смертей и зловещих мокрушников…
Стоя на пороге комнаты, Мерш оглядывал труп, не подходя близко, словно этот ужас внушал уважение. Первый шок быстро сменился второй стадией – острой жалостью и отчаянием. Кто мог обречь молодую женщину на такую жуткую смерть? Его трудно было потрясти, но это убийство являлось поистине запредельным кошмаром…
Наконец он решился подойти, заставив себя держаться так, как от него и следовало ожидать: холодная голова и стальные нервы; затем он начал досконально, с бесстрастной точностью микроскопа, фиксировать все подробности этой сцены.
Жертва была подвешена за одну ногу к потолочной балке над матрасом, сброшенным на пол. Убийца вспорол ей живот, как сделал бы мясник на бойне, и оттуда выпали длинные кишки – серые, коричневые, белесые, – скрывшие ее лицо, так что его черты с трудом проглядывались между извивами этих внутренностей.
Тело слегка распухло, но никакого трупного окоченения не замечалось. На первый взгляд девушка была убита прошедшей ночью. От одной этой мысли у него навернулись слезы; в круговерти событий, пока молодежь беззаботно наслаждалась свободным временем, у этой несчастной отнимали все, включая саму жизнь.
Подойдя еще ближе, Мерш увидел на теле жертвы глубокие порезы. Что это – бритва? Возможно… И видно было, что удары наносились яростно, неудержимо, конвульсивно…
Так… а теперь нагнись... Его воротник пропитался потом, но он больше не дрожал. На этой стадии осмотра труп становился абстракцией, предметом хладнокровного изучения, отрешенным от всяких эмоций.
Мерш заметил одну странную особенность: тело почти всюду было испещрено маленькими ранками, похожими на уколы; они располагались кружкáми примерно по пятнадцать сантиметров в диаметре. Это вообще невозможно было объяснить. Наименее абсурдная гипотеза состояла в том, что они наносились на кожу рукой в боксерской перчатке, усеянной шипами, или же колючей металлической кухонной мочалкой-скребницей.
С этой минуты его мозг как бы раздвоился: одна половина работала медленно, тщательно, спокойно, вторая выдавала самые фантастические версии, полет которых невозможно было обуздать. Он уже представлял себе, как вызовет коллег из «криминалки», сыщиков, судью, судебного фотографа, спецов из лаборатории, служащих похоронного бюро…
В какое-то мгновение он вообразил, как хватает за шиворот своего братишку и уводит его подальше от этого кошмара. Почему бы и нет: сделать анонимный звонок в ближайший комиссариат, а самому пойти и выпить кофе в каком-нибудь бистро и забыть про этот жуткий труп…
Нет, невозможно. Мерш не верил в судьбу, но не верил также и в случайности. То, что Эрве наткнулся на это изувеченное тело, было знаком свыше – притом недвусмысленным знаком; именно он – Жан-Луи Мерш, инспектор криминального отделения парижской полиции, – должен провести данное расследование, и пускай Париж и даже вся Франция горят в это время ясным огнем… тем хуже для них. В углу кухни он разыскал пластиковые пакеты и вернулся в спальню, задыхаясь от едкого запаха свернувшейся крови и мертвого тела. Сунув руки в пакеты, ощупал ноги и руки жертвы, чтобы проверить степень трупного окоченения: оно уже началось. Значит, убийство произошло около двух-трех часов ночи.