Жаркий Август. Книга Вторая - Дюжева Маргарита (книги хорошего качества txt, fb2) 📗
Пятьдесят восемь.
И что потом?
Да, можно будет прижать Марику, объявив, что он вольнорождённый. И это будут уже ее проблемы, ее разбирательства с комитетом по правам человека. И ее вынудят освободить Тимура, но я даже думать не хочу, через что ему придется пройти до этого момента.
– Я не совсем понимаю, чего мы ждём, – недовольно произносит пристав.
Я тоже не понимаю, и от этого становится ещё горче, ещё страшнее. Он ждёт ответа, а я не знаю, что сказать. В поисках поддержки смотрю на Никиту. Он сдержан, собран, но я его знаю как облупленного, чувствую где-то на уровне подсознания. Вижу, что за внешним спокойным фасадом кипит от злости, от беспомощности.
– Ждём или звонка, или приезда, – выдает он абсолютно невозмутимо.
– Кого? – не унимается пристав.
– Специалистов, – Никита только пожимает плечами. А что он может ещё сказать? Так же как и я находится в подвешенном состоянии, в незнании.
– Думаете, они вам скажут что-то новое?
Да что ж этот хрен никак не заткнется? Каждая его фраза, каждый вопрос – словно удар по нашему самообладанию, по уверенности в счастливом разрешении конфликта, а главное, по выдержке и без того взвинченного Тимура.
– Посмотрим, – произнес Лазарев таким тоном, что любой дурак бы понял, что разговоры не уместны.
Пристав не понял:
– Молодые люди, уверяю, все будет именно так, как я сказал. Закон в этой ситуации абсолютно однозначен и прозрачен. Мы только теряем своё время.
Со стороны кажется, что Никита – сама невозмутимость, что ему вообще плевать на происходящее вокруг него:
– Ничего, мы не торопимся.
Торопимся!
Очень торопимся!
Ещё десять минут из последнего часа пролетели мимо. Мне кажется, с каждой ушедшей секундой во мне что-то умирало, покрывалось коркой льда. Своя никчемность, бессилие вспарывали вены наживую. В голове сотня "если бы", но от этого нет никакого толка. Ничего уже не изменить. Я ничего не могу сделать, только ждать, надеяться на чудо.
Остаётся полчаса, и я уже не могу с собой справиться. Начинаю метаться по гостиной взад-вперед, словно тигр в клетке. Потираю ледяные руки в надежде хоть как-то успокоиться.
Лазарев перебирается ближе к Тимуру, прекрасно понимая, что тот в любой момент может сорваться от этой изощрённой пытки. От осознания того, что твоя жизнь, судьба висит на волоске. Не знаю, сможет ли Лазарев сдержать его в таком случае. Он, конечно, сильный как черт, но Тимур не слабее его, а если ещё в состоянии аффекта будет, то даже думать страшно, чем все это может закончиться.
Пристав, наоборот, с каждой минутой все больше оживает. С губ не сходит самодовольная улыбка, с показной радостью поглядывает на время. Разве что веселую мелодию не начал насвистывать.
Смотрю в окно и вижу Марику, неторопливо прогуливающуюся вокруг своей красной машины. Гадина, ненавижу ее! Потряхивая своими белыми волосами, поправляет узкую юбку, обтягивающую задницу словно вторая кожа. Дрянь, озабоченная!
По спине вдоль позвоночника противной холодной струйкой сбегает пот. Мне холодно и жарко. Одновременно. Я задыхаюсь от паники, которую уже никак не удается подавить.
Пятнадцать минут.
Тимура начинает трясти. Он упрямо смотрит в пол, не поднимая глаз. Я знаю, что ему сейчас больно, что зонд работает на полную, реагируя болезненными уколами на каждую его мысль. А мысли там такие, что я даже думать в том направлении боюсь. Подойти бы да поддержать его, но у меня нет сил, нет слов. Не думаю, что ему полегчает от моих жалких, никчёмных пустых фраз. От моего испуганного, отчаянно-обреченного тоскливого взгляда.
Десять минут.
Твою мать! Где Барсадов со своей помощью?! Неужели ничего не вышло?!
Неужели даже такой влиятельный человек не смог никак повлиять на ситуацию?
В животе разрастается ледяной ком, острыми шипами впиваясь во внутренности.
Пристав встаёт на ноги, разминая спину после долгого сиденья. На его лице такое явное облегчение, оттого что все подходит к концу, что мне нестерпимо хочется подскочить к нему и изо всей дурацкой мочи влепить пощечину.
Пять минут!
Да что же все за сволочи такие??? Урод этот, демонстративно загнувший рукав и смотрящий на время. Марика – шалава крашеная, чуть ли не прыгающая у своей машины от нетерпения.
Мне кажется, атмосфера в доме настолько накалилась, что любая искра привела бы к взрыву. Никита, уже не скрываясь, стоит вплотную к Тимуру, от которого волнами исходит такое напряжение, что в глазах темнеет.
Три минуты.
Нет, нет, нет! Пожалуйста! Кто-нибудь, помогите!
Две минуты!
Мамочка! Не замечаю, как подношу кулак ко рту и сильно прикусываю кожу, чтоб не завопить от ужаса. Боль немного отрезвляет, особенно когда чувствую солоноватый привкус крови во рту.
Одна минута.
Время будто остановилось. Словно в замедленной съёмке вижу происходящее вокруг. Снисходительно улыбающегося служителя закона, Тимура, который начинает подниматься со своего места, Никиту, сжимающего его плечо и силой усаживающего обратно.
– Сиди, твою мать! – орет на него Лазарев. – Хочешь, чтоб у тебя мозги спеклись???
– Лучше уж так, – холодный мрачный ответ, от которого душа на осколки разлетается.
Пробирает не только меня. Пристав непроизвольно отступает, растеряв всю свою снисходительность.
– А вы говорите, что послушный, – пытается сохранить спокойствие, но срывается на последнем слове, с головой выдавая свой испуг. Как тут не испугаться, когда
Тимур смотрит на него не отрываясь, в карих глазах клубится такая непроглядная тьма, что даже преисподняя на ее фоне кажется светлее.
Парень словно натянутая тетива. Ещё миг – и сорвётся. Лазарев сдерживает его обеими руками, и судя по напряжённым мышцам, дается это нелегко.
Я уже не могу дышать, горло сдавливает болезненный спазм.
– Тимур, пожалуйста, – с губ срывается то ли хрип, то ли стон. Если он сейчас сделает хоть шаг в сторону пристава, зонд сработает на опережение. И нет ни единого шанса ему противостоять. И исправить уже ничего будет нельзя. Тимур это прекрасно знает и принимает, – пожалуйста.
Переводит хищный взгляд на меня. Замираю, словно парализованная. Я сейчас для него всего лишь хозяйка. Одна из бесконечной вереницы. Почти бывшая. Он меня ненавидит так же, как и всех остальных.
Мне так хочется сказать, что все будет хорошо, но не выходит. Я уже сама в это не верю, и нет сил его обманывать, давать ложную надежду. Слова застревают в горле, хватает только на измученное:
– Тимур, не надо!
Мы с ним словно играем в гляделки. Кто кого. Я умоляю взглядом, а он готов все сжечь, испепелить. Все вокруг и самого себя.
Пристав что-то говорит, Никита, отмахивается от него, силой пытается усадить Тимура обратно, удержать. Но я ничего не слышу, не понимаю. Все звуки словно через слой ваты – размытые, приглушённые. Только грохот сердца в ушах.
Задыхаюсь, когда вижу, как что-то гаснет в его глазах. И он даёт Никите усадить себя на стул. Мне снова удалось погасить его ураган, но какой ценой. Этот взгляд, наполненный разочарования и обречённости, будет преследовать до конца дней.
Не сразу понимаю, что пристав задал мне вопрос и теперь ждёт ответа.
– Чего? – смотрю на него как безумная.
– Время ожидания истекло. Раб подлежит изъятию. Прошу вас отдать браслеты.
– Браслеты? – у меня внутри разливается какая-то апатия.
– Да. Оба.
Смотрю на Лазарева, и тот с горькой усмешкой кивает. Словно в тумане разворачиваюсь, бреду в сторону кабинета, отказываясь верить в происходящее.
Браслеты лежат на столе, там, где я их оставила. Экраны светятся мрачным синим цветом, словно глаза коварного демона. Я должна их взять в руки, отдать приставу. Лично передать судьбу Тимура другому человеку. Представила, как Марика нажимает на кнопки своими когтистыми пальцами, и не смогла сдержать дрожь отвращения. Я не смогу.
