Незнакомка из Уайлдфелл-Холла - Бронте Энн (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
Мне почудилось, что без нее веселье разом угасло, хотя она, казалось, не вносила в него никакой лепты. Ни разу не пошутила и даже ни разу не засмеялась. Но ее улыбка питала мою веселость, а одно-единственное меткое слово или тонкое замечание словно обостряли мою наблюдательность и придавали особый интерес тому, что говорили или делали остальные. Даже моя болтовня с Элизой вдохновлялась ее присутствием, хотя я этого и не подозревал. Но стоило ей уйти, как шутливость Элизы перестала меня забавлять и вызывала только томительную скуку. И развлекать ее мне больше не хотелось. Меня неудержимо влекло туда, где в отдалении прекрасная художница совсем одна склонялась над альбомом. И я недолго противился искушению. Стоило моей миниатюрной соседке на минуту повернуться к мисс Уилсон, как я вскочил и ловко ускользнул прочь. Вскоре я уже карабкался по камням и через несколько минут оказался на узком выступе, стеной обрывавшемся к каменной россыпи у воды.
Миссис Грэхем не услышала моих шагов и вздрогнула, как от электрического разряда, когда на открытый лист легла чья-то тень. Она стремительно, обернулась. (Любая другая моя знакомая непременно громко взвизгнула бы от неожиданности.)
— А, это вы! Зачем вам понадобилось меня пугать? — сказала она с некоторым раздражением. — Терпеть не могу, когда меня вот так застают врасплох.
— Право, вы несправедливы, — ответил я. — Если бы мне в голову пришло, что я могу вас напугать, то, конечно, я был бы более осторожен…
— Все пустяки. Но почему вы пришли? Или они все идут сюда?
— Нет. Впрочем, на этой площадке всем никак не уместиться.
— И очень хорошо. Я устала от разговоров.
— Ну, тогда я буду молчать. Только сяду и буду смотреть, как вы рисуете.
— Но вы же знаете, как я этого не люблю.
— Хорошо, я удовлетворюсь тем, что буду любоваться этим чудесным видом.
Она ничего не возразила и некоторое время молча склонялась над своим рисунком. Однако я не мог удержаться и часто переводил взгляд с неба и волнующегося моря на изящную белую руку, державшую карандаш, на красивую шею и пышные черные локоны, почти касавшиеся альбома.
«Вот будь у меня карандаш и лист бумаги, — думал я, — а также умение точно запечатлевать в линиях то, что вижу, мой набросок был бы куда прекраснее!»
Хотя о подобном торжестве я мог только мечтать, мне было вполне достаточно тихо сидеть подле нее и молчать.
— Вы еще здесь, мистер Маркхем? — сказала она, наконец оглядываясь. (Я сидел на мшистом камне чуть позади нее.) — Почему вы не вернулись к своим друзьям? Там ведь вам было бы гораздо веселее.
— Потому что мне, как и вам, они надоели. И я успею наглядеться на них завтра и в любой другой день. Но кто знает, когда мне снова выпадет счастливый случай увидеть вас?
— Когда вы уходили, что делал Артур?
— Сидел возле мисс Миллуорд, как вы ему и велели, но все время спрашивал, скоро ли вернется мамочка. Да, кстати, мне вы его не доверили, — добавил я с досадой, — хотя я имею честь быть с вами знакомым много дольше! Но, правда, мисс Миллуорд обладает способностью утешать и забавлять детишек, — продолжал я небрежным тоном. — Благо ничем другим она похвастать не может.
— Мисс Миллуорд обладает многими прекрасными качествами, но такими, каких вам оценить не дано. Вы не скажете Артуру, что я приду через несколько минут?
— В таком случае я с вашего разрешения останусь на эти минуты тут и помогу вам спуститься с крутизны.
— Благодарю вас, но в подобных случаях я предпочитаю обходиться без помощи.
— Так я хотя бы понесу ваш стул и альбом.
В этой милости она мне не отказала, но меня обидело ее нескрываемое желание избавиться от моего общества, и я даже пожалел о своей настойчивости, но затем она смягчила мой гнев, посоветовавшись со мной об одной трудности. К счастью, мое мнение показалось ей уместным, в рисунок тут же было внесено необходимое изменение.
— Мне часто недостает чужого суждения, — сказала она. — Когда мое зрение и мысли слишком долго сосредоточены на каком-то предмете, я перестаю им доверять.
— Это лишь одно из многих зол, которыми чревато одиночество, — заметил я.
— Совершенно справедливо, — отозвалась миссис Грэхем, и воцарилось молчание.
Минуты через две она, однако, прервала его, сказав, что кончила, и закрыла альбом.
Вернувшись к месту пикника, мы нашли там лишь троих его участников — Мэри Миллуорд, Ричарда Уилсона и Артура Грэхема. Более юный джентльмен сладко спал, положив голову на колени барышни, а джентльмен постарше сидел рядом с ней с томиком какого-то латинского автора в руке. Он никуда не ходил без такого спутника, стараясь при всяком удобном случае продолжать занятия. Каждая минута казалась ему потерянной, если не была посвящена учению или не отнималась физической необходимостью поддерживать жизнь в теле. Вот и теперь он не предался наслаждению чистым воздухом и благодетельным солнечным теплом, несравненным пейзажем, баюкающей музыкой волн внизу и ветерка в деревьях, и даже обществом барышни рядом с ним (хотя, бесспорно, не такой уж очаровательной). Нет, он должен был уткнуться в книгу, чтобы всемерно использовать время, пока его желудок переваривал отнюдь не обильный обед, а усталые члены отдыхали после непривычно долгой прогулки.
Впрочем, быть может, он все-таки порой обменивался взглядом или словом со своей соседкой. Во всяком случае, она не только не казалась обиженной, но, когда мы подошли к ним, ее невзрачные черты дышали безмятежной веселостью, и она смотрела на его бледное сосредоточенное лицо с несомненным благоволением.
Возвращение домой оказалось для меня далеко не таким приятным, как предыдущие часы. Ибо теперь в коляске ехала миссис Грэхем, а спутницей моей была Элиза Миллуорд. Она заметила, что меня влечет общество молодой вдовы, и, видимо, почувствовала, что ею я пренебрегаю. Однако свое огорчение она выражала не жгучими упреками, ядовитыми сарказмами или угрюмым оскорбленным молчанием — их я перенес бы спокойно или отшатнулся бы, — но показывала его лишь страдальческой печалью, кроткой грустью, которая ранила меня в самое сердце. Я попытался развеселить ее, и к концу это мне как будто удалось, но совесть начала меня грызть еще сильнее, так как я знал, что рано или поздно порву эти узы и только пробуждаю ложные надежды, оттягивая неизбежный черный день.
Когда коляска приблизилась к Уайлдфелл-Холлу, насколько позволяла дорога, — миссис Грэхем и слушать не пожелала, чтобы ее подвезли до ворот кружным путем по ухабам и рытвинам, — они с сыном сошли, Роза пересела на козлы, и я убедил Элизу занять освободившееся место.
Усадив ее поудобнее, заботливо попросив беречься вечерней прохлады, я с большим облегчением простился с ней и поспешил предложить мои услуги миссис Грэхем в качестве носильщика. Но она уже повесила стул на локоть, альбом взяла в руку и самым решительным образом пожелала мне доброго вечера вместе с остальным обществом. Однако на этот раз она отказалась от моей помощи так мило и по-дружески, что я почти ее простил.
