Бортжурнал N 57-22-10 - Фролов Игорь Александрович (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
После запуска борттехник по внутренней связи попросил:
— Командир, ты уж больше пяти градусов не закладывай…
Шашков удивленно посмотрел на бледного лейтенанта:
— Имею право все пятнадцать… Ты чего такой белый? Вроде не пили вчера.
— Съел что-то, наверное. Постарайся аккуратно, а то… — Борттехник изобразил выброс обеда в кабину, для убедительности — ближе к правому колену командира.
Они взлетели. Нижний край был триста метров, пошли на двухстах над тайгой. Вестибулярный аппарат борттехника сообщал хозяину не то, что о градусах крена — даже о секундах. Сердце замирало, когда вертолет проваливался в воздушную яму — а небо над тайгой было прямо изрыто ими. Борттехник представлял, как инерция приподнимает капоты, набегающий поток врывается в щель, капоты распахиваются, отрываются, их швыряет в винт, — треск, провал, свист, удар, тьма… Он оглядывался в грузовую кабину и тоскливо думал, что с двухсот метров просто не успеет выпрыгнуть, пока толпа спасателей будет ломиться в дверь. Скорее бы этот самолет… А. может, сегодня день катастроф, и им суждено лечь где-то рядом… Потом комиссия по расследованию запишет, что капоты двигателей были связаны миллиметровой контровкой — и, несмотря на трагедию, члены комиссии не удержатся от смеха — он бы еще ниткой связал, — обязательно скажет кто-то.
— Вот он! — завопил правак, показывая вправо и назад. — Разворачивайся, командир, он на траверзе справа!
И командир, забыв о предупреждении, заложил афганский вираж с креном крепостью все 40 градусов — глаза борттехника, прикованные к авиагоризонту, зафиксировали этот преступный крен. Он даже привстал от ужаса, готовясь откинуть сиденье и при первом ударе броситься к двери. Но все было тихо. Они уже снижались по прямой к «кукурузнику», — он лежал, слегка приподняв хвост, на ровной зеленой лужайке среди чахлого кустарника. Дверь самолета была открыта, людей вокруг не наблюдалось.
— Никто не встречает, — проорал над ухом начштаба. — Неужели всем хана?
Снизились над лужайкой и по зеленым волнам и брызгам, которые поднял ветер от винта, поняли, что под ними вовсе не поляна, а болото.
— Сесть не могу, — сказал командир борттехнику. — Подвисну рядом, а ты сбегай, посмотри, что там. Здесь мелко, кусты, — вон и у самолета верхушки пневматиков видны. А мы потом в "Красную звезду" сообщим о твоем подвиге.
Выбрали место без кустов, зависли метрах в двадцати от самолета с черной дырой двери. Борттехник отстегнул парашют, завернул штанины до колен, снял ботинки, носки, укоризненно посмотрел на сидящих плотным рядком спасателей в парашютах и грамотно прыгнул в зеленую воду. Грамотно, потому что смутно помнил о статическом электричестве, наводимым на массу вращающимся винтом, и не хотел стать проводником между бортом и водой.
Он сразу ушел в воду по пояс. Неожиданность такого длительного погружения, которому, казалось, не будет конца, заставила борттехника крикнуть:
— Ну ни хуя себе мелко!
Как ни странно, дно было почти твердым, вода — теплой, и борттехник радостно продвигался вперед, подгоняемый в спину ветром винта. О своей скорбной миссии он вспомнил только возле самой двери самолета. Остановился, перевел дыхание, и, приготовившись увидеть гору трупов, осторожно заглянул за обрез двери.
В салоне стоял большой деревянный ящик. На нем сидели четверо — двое пилотов и двое мужчин в штатском. Все четверо были без носков — их разноцветные клубочки валялись на полу. Все четверо молча смотрели на борттехника.
— Все живы на борту? — спросил борттехник.
Мужчины переглянулись, один пожал плечами:
— Да как сказать…
Борттехник, стоя по пояс в болоте, начал выходить из себя:
— Ну, и хули вы, мужики, сидите? Мы что здесь, час висеть будем? Давайте, выходите, выносите, кто идти не может. Быстро, быстро, а то меня уже засасывает!
Первый пилот спрыгнул с ящика, и, похлопав по дереву, спросил:
— Это взять сможем?
— А что это?
— Да вот, груз 200…
— В смысле — гроб? — уточнил борттехник, и замотал головой. — Нет, никак. Он в дверь не пролезет.
— А ты створки открой.
— Да вы что, охуели? — крикнул борттехник ("мне еще трупа-неудачника не хватало на борту!" — подумал он). — Во-первых, у меня створки заклинило, — на ходу сочинил борттехник, — они только на полметра открываются. А во-вторых, открывать их на висении да стоя в воде? Вас так током долбанет, что болото вскипит. Быстро спрыгнули и — за мной. А за ним гражданский борт пришлют — мы договоримся.
Когда борттехник, а за ним четверо спасенных, поднялись на борт по стремянке, услужливо поставленной начштаба, борттехник вспомнил, что всех должно было убить мощным наведенным электричеством. «Странно», — подумал он и тут же забыл об этом, потому что в памяти уже всплыли незамкнутые капоты.
Долетели нормально, несмотря на все переживания борттехника. Подсели на гражданскую полосу, высадили потерпевших, перелетели на дежурную стоянку. Выключились.
Поднявшись к капотам, борттехник открыл их одним движением и увидел, что проволока была перерезана капотами сразу после их закрытия перед вылетом.
Он благодарно и облегченно помолился и, опасаясь очередного непредвиденного вылета, решил больше не тянуть с признанием. Тем более что внизу уже бегал инженер, обнюхивая борт.
— Как все прошло?
— Нормально, — скромно сказал борттехник, демонстрируя болотную грязь на комбезе. — Вот только, сейчас, когда садились, вверху что-то щелкнуло. Поднимаюсь, замок на капотах двигателей не работает.
— А что там могло щелкнуть? — удивился инженер.
— Ну, пружина замка лопнула, наверное.
— Да нет там никакой пружины. Что-то ты темнишь, — прищурился инженер.
— Что это я темню?! — искренне возмутился борттехник. — Только что прилетели, когда бы я успел сломать? Не думаете же вы, товарищ капитан, что я летал с незамкнутыми капотами — да их оторвало бы набегающим потоком, и — в винты!
— Да уж, — почесал в затылке инженер. — Вы бы на первом вираже посыпались. Ну, что ж, давай, снимай замок, покажешь мне.
— Прямо сейчас?
— А когда? Бери отвертку и раскручивай капот, пока светло.
Раздевшись до трусов и повесив мокрый комбез сушиться на лопасти, борттехник, целый час, матерясь, отвинчивал около сотни винтов. А именно это количество требуется, чтобы разъять капот и добраться до замка, который, по замыслу конструктора (незнакомого с Разбердыевым) был вечен, и его замена не предусматривалась. Натерев кровавые мозоли, борттехник, наконец, добрался до замка и вынул из него железяку сложной конфигурации, у которой был отломлен хвостик с резьбой. Никакой пружины не было.
Инженер, осмотрев сломанную деталь, хмыкнул:
— Действительно, трещинка на полвитка уже была, видишь на сломе ржавчинка по краю? Хорошо, что на посадке отломилось, а не то… Дуй в ПАРМ, пусть быстренько выточат, ставь и закручивай.
Прибежав в мастерские, борттехник обнаружил, что токарный станок работает, но работать на нем некому. Порывшись в железе, выбрал что-то похожее. Вспоминая школьные уроки труда, вставил в патрон, затянул, выточил, нарезал плашкой резьбу, выпилил напильником несколько выемок… Деталь встала на место как родная! Борттехник ликовал — это был первый полноценный ремонт боевой машины, проведенный им лично!
Вечером, за дружеским столом, употребляя спирт, добытый на МИ-6, лейтенант Ф. поведал борттехникам офицерского общежития о своем приключении. В конце он сказал:
— А что касается набегающих потоков — херня все это. Что бы ни говорили всякие там инженеры эскадрилий. Я вот трясся весь полет, а когда ничего не случилось, подумал — ведь этот поток и прижимал капоты, не давая им отвалиться даже в крене. Машина-то идет, наклонив нос, и встречный поток создает отрицательную подъемную силу. Да плюс давит нисходящий поток от винта! Так выпьем за нее, родимую, — за правильную аэродинамику!
…Через неделю ему показали свежий номер "Красной звезды". "Экипаж капитана Шишкова (через «и» — Ф.), — говорилось в крохотной заметке, — обнаружил потерпевший аварию самолет в глухой тайге. Умелые действия группы десантников во главе с начальником штаба майором Вельмисовым обеспечили спасение людей и перевозимого груза…".
