Холодная гора - Фрейзер Чарльз (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Дома внутри были темными даже в ясный день. Там, где на окнах были ставни, они не открывались. Там, где висели занавески, они были задернуты. В домах странно пахло — не грязью, нет, скорее кухней, животными и работающими людьми. Ружья стояли в углах и висели на крючках над каминной полкой или дверью. Монро без умолку говорил, представляя себя и объясняя свое видение церковной миссии, рассуждая о теологии и убеждая посещать молитвенные собрания и службу. В течение всего разговора люди сидели на стульях, глядя на огонь. Многие были необуты и выставляли босые ступни без тени смущения. По их поведению можно было подумать, что они сидят в одиночестве. Они смотрели на огонь, не говоря ни слова, с бесстрастными лицами, словно не слышали речи Монро. Когда он обращался к ним с прямым вопросом, они долго обдумывали его и отвечали иногда короткими уклончивыми фразами, а чаще просто бросали на него короткий резкий взгляд, как будто тот сам по себе должен был выразить все то, что они желали сказать. В этих домах были и другие обитатели. Ада слышала, как они ходят в комнатах, но они не хотели выходить к ним. Она подозревала, что это были женщины, дети и старики. Все это выглядело так, словно жители гор считали мир за пределами своей лощины таким ужасным, что боялись запачкаться от любого соприкосновения с чужеземцами и полагали, что всех, кроме знакомых и родни, лучше считать врагами.
После таких визитов у Ады и Монро всегда оставался неприятный осадок, и, когда они катили по дороге в кабриолете, Монро говорил о невежестве и придумывал стратегию его искоренения. Ада просто ощущала вращение колес, скорость их отступления и смутную зависть к людям, которые, кажется, совершенно равнодушны ко всему тому, чему они с Монро придают большое значение. Эти люди, очевидно, совершенно по-другому подходят к пониманию жизни и живут полностью в своем собственном мире.
Самое величайшее поражение Монро как миссионер потерпел позже, в конце лета, и было оно связано с Салли и Эско. Один человек из прихожан, по имени Миз, сказал Монро, что Суонджеры погрязли в невежестве. Эско, по словам Миза, едва умел читать и не продвинулся в понимании прошлого дальше сотворения мира. Бог создал свет — это первое и последнее, что он твердо усвоил. Салли Суонджер и того меньше знает, сказал Миз. Они оба считают Библию магической книгой и пользуются ею для гадания, как цыгане. Они открывают ее наугад и затем тычут пальцем в страницу стараясь разгадать значение слов в этом месте. Они расценивают это как предсказание и ведут себя так, будто получили божественное предначертание. Если Бог сказал идите, они идут. Если Он сказал следовать чему-то, они следуют. Если Он сказал убей, Эско берет топор и идет на поиски молодой курицы. Несмотря на свое невежество, они жили припеваючи с тех пор, как заняли широкую полосу на дне лощины, где земля была такой черной и плодородной, что растила сладкий картофель длиной что твоя ладонь, единственное, что требовалось от них, — выполоть сорняки. Они сделаются полезными членами общины, если только Монро сможет пролить на них свет знания.
Итак, Монро отправился с визитом, и Ада вместе с ним. Они сидели в скромной гостиной; Эско сгорбился и наклонился вперед, в то время как Монро пытался втянуть его в разговор о вере. Но Эско мало что сообщил о себе и своей вере. Монро не обнаружил никаких признаков религии, кроме культа животных, деревьев, камней и погоды. Эско был этаким старым реликтовым кельтом — вот какое Монро сделал заключение; некоторые представления Эско о мире очень походили на верования шотландских горцев.
Воспользовавшись такой уникальной ситуацией, Монро попытался объяснить основные постулаты истинной религии. Когда они дошли до Святой Троицы, Эско оживился и сказал: «Три в одном. Как индюшачья лапа».
Затем, убедившись, что Эско все же не уловил сути того, что он рассказывал, Монро поведал историю Христа с божественного рождения до кровавого распятия на кресте. Он включил в свой рассказ все известные детали и, стараясь излагать просто, призвал все красноречие, на которое был способен. Закончив, он откинулся на спинку стула в ожидании, что тот скажет.
Эско спросил:
— Вы говорите, это было давным-давно? Монро сказал:
— Две тысячи лет, если считать, что это «давным-давно».
— Да уж, я бы сказал, давненько это было, — пробормотал Эско. Он взглянул на свои руки, на то место, где кисть соединялась с запястьем. Затем согнул пальцы и посмотрел на них критически, словно изучая новый инструмент. Он обдумывал рассказ некоторое время, потом спросил:
— И что, этот парень погиб, чтобы спасти нас?
— Да, — подтвердил Монро.
— Из-за того, что мы такие скверные, и всего прочего?
— Да.
— И они спокойно сделали с ним то, что сделали? Прибили ему руки к перекладине и все остальное?
— Да, именно так, — подтвердил Монро.
— Но вы говорите, что эта история произошла много сотен лет назад? — спросил Эско.
— Примерно.
— Так сказать, много воды с тех пор утекло.
— Очень много.
Эско усмехнулся, как будто разгадал загадку, встал, хлопнул Монро по плечу и сказал:
— Ну, нам остается только надеяться, что все это было не так.
В тот же вечер дома Монро составил план, как ему наилучшим образом наставлять Эско в истинной вере и спасти его от язычества. Ему даже в голову не пришло, что над ним подшутили, что его попытки обнаружить невежество Эско были так очевидны с того момента, как он вошел к нему во двор, что могли нанести смертельную обиду. И он, конечно, не предполагал, что, вместо того чтобы захлопнуть дверь перед его носом, или выплеснуть на него помои из ведра, или направить на него дробовик за нанесение такого оскорбления, Эско, добрая душа, просто находил удовольствие в том, чтобы продемонстрировать перед Монро как можно больше невежества, которое тот стремился в нем обнаружить.
Эско никому не рассказывал, что произошло. Его, казалось, вовсе не заботило, знает или не знает Монро истинное положение вещей, которое заключалось в том, что они с женой были глубоко верующими баптистами. Так случилось, что Монро сам способствовал распространению этой истории, выспрашивая имена других людей, таких же невежественных, как Эско. Ему казалось странным, что люди воспринимают эту историю с юмором, что они поджидают его на выходе из лавки или на речной дороге и просят рассказать ее. Они с нетерпением ждали, когда он повторит последнюю фразу Эско, как это свойственно людям, которым нравится еще раз услышать удачную шутку. Когда Монро не завершал рассказ этой фразой, они произносили ее сами, чувствуя, очевидно, что иначе история останется незавершенной. Это продолжалось до тех пор, пока Салли наконец не проявила сострадание и не рассказала Монро, как над ним подшутили и почему.
Монро в течение нескольких дней после этого ходил подавленным из-за розыгрыша, который учинило над ним все поселение. Он сомневался, что сможет когда-нибудь занять здесь подобающее место, пока Ада наконец не сказала:
— Я думаю, что, поскольку мы получили урок этикета, нам следует вести себя в соответствии с ним.
После этого все встало на свои места. Они отправились к Суонджерам, попросили у них прощения и после этого стали друзьями, приглашали их на обед и сами у них обедали; и вскоре, очевидно, чтобы исправить проделку Эско, Суонджеры вышли из баптистской общины и присоединились к церкви.
В тот первый год Монро сохранял их дом в Чарльстоне, и они жили в сыром домике приходского священника на берегу реки, в котором так сильно пахло плесенью в июле и августе, что закладывало нос. Затем, когда стало ясно, что изменение климата благотворно подействовало на легкие Монро и что община наконец отнеслась к нему благосклонно и готова принять его, он решил остаться окончательно. Он продал дом в Чарльстоне и купил лощину у семьи Блэков, которые вдруг решили переехать в Техас. Монро понравился окружающий живописный пейзаж, расположение участка, ровное и открытое дно лощины, больше двадцати акров расчищенных и огороженных полей и пастбищ. Ему понравилась прерываемая хребтом и ложбиной дуга лесистых гор, которые поднимались вверх к Холодной горе. Понравилась вода из родника, такая холодная, что даже летом от нее ломило зубы, с чистым нейтральным вкусом камня, из недр которого родник бил.
