Дежавю - Фрейзер Сюзан (книги полностью бесплатно txt) 📗

— Энни! Ш-ж-ж!

Снова это назойливое жужжание. Но я слишком устала, чтобы возражать, чтобы вообще говорить хоть что-нибудь.

Очнувшись от забытья, в которое я провалилась вчера вечером, первые несколько мгновений, прежде чем открыть глаза, я была совершенно спокойна. Мною владело сладостное забвение. Я не обратила внимания, что не слышу воркования голубей, которые постоянно сидели на подоконнике нашей спальни, петуха месье Мартена, даже кукарекавшего на французский манер. Не слышно было и звуков любимого мультика Чарли, которые обычно доносились до наших ушей с первого этажа, несмотря на закрытые двери. Я совсем забыла об этом.

Звук работающего фена для волос вернул меня в реальность еще до того, как я открыла глаза. Все события прошлого вечера до боли яркой картинкой предстали перед моим мысленным взором. Кто-то насвистывал знакомую мелодию, но высоко и фальшиво. Бетти всегда свистела, причем весьма скверно.

Мелодия вдруг резко оборвалась. Возможно, мой вздох или стон, низкий, словно мычание коровы, был тому причиной. Я закусила губу, затаив дыхание, и прикрыла рот одеялом. Тело, лежавшее до этого рядом со мной без движения, пошевелилось и перевернулось. Я не решалась посмотреть на Марка. Только не сейчас.

Я хотела просто заснуть, а проснувшись, как Элли, хотела оказаться дома, в Канзасе. И пусть даже моим Канзасом был Лерма, я надеялась, что это ужасное наваждение окажется просто ночным кошмаром, который забудется после чашки хорошего крепкого кофе. Но мы все еще были здесь, в Париже, в воскресное утро пятнадцатилетней давности.

Как такое может быть?

Насвистывание продолжилось. Я лежала тихо, стараясь не шевелиться, отчаянно ожидая, пока успокоится мое дыхание, пока сердце перестанет рваться наружу из грудной клетки, пока я не окажусь в нашей кровати или хотя бы пока Бетти не сменит мотив. Изучая потолок моей старой спальни, а вернее, трещину на нем, глядя на которую я всегда тосковала по дому, поскольку она немного напоминала мне приплюснутый силуэт Австралии, я думала, что Марк сказал по пути к себе домой о том, что нам, возможно, будет трудно прийти туда, но не сюда. Я думала о том, что сказала тогда в кафе, утверждая, что все именно так, как было в первый раз. Я определенно заставила его задуматься, судя по взгляду, который он бросил на меня в машине. Марк был встревожен. Видимо, сделав логический вывод, он предположил, что в его квартире может оказаться она, его «бывшая». Может, он и не знал этого наверняка, ведь тогда, в первый раз, Марк пришел со мной в нашу с Бетти квартиру.

Конечно, если бы все повторилось в точности так, как тогда, я бы так и не узнала об этой девице. Тут я подумала о моей матери. Интересно, ход ее мыслей был таким же? Думала ли она: «Если бы я тогда не отправилась в город, не пошла по магазинам, не остановилась, чтобы купить это дурацкое мороженое, то не увидела бы его в кафе с той девушкой. Я бы никогда не узнала… и он остался бы жив». Забавно, но я никогда не видела, чтобы моя мать ела мороженое, ни разу за свою жизнь.

Я повернулась. Марк лежал на спине, уставившись в потолок. Ужасно было смотреть на его профиль здесь, в этой комнате. У меня есть, вернее, была фотография Марка, где вот так же он лежал на этой самой кровати. Я вздохнула, вспомнив, какие чувства я испытывала, когда делала этот снимок.

Я закрыла глаза, чтобы остановить слезы, и подумала о том времени, когда мы уехали вместе, о нашем первом лете вдвоем. Проснувшись с восходом солнца, мы запрыгнули в фургончик Марка, взяв с собой лишь палатку. Все утро мы ехали на запад, пока не достигли побережья в местечке Квиберон, в Бретани. Это был забавный серый городишко, где на каждом шагу продавались блинчики, много блинчиков, и яблочный сидр. Это все, что я помню, потому что потом мы сели на паром до Бель-Иль [13]. Мы будто бы попали в другой часовой пояс, в другое место, отделенное от остальной Франции, от всего мира. Когда я вспоминаю об этом сейчас, я вспоминаю голубой цвет, чистый голубой цвет. Я словно разглядываю маленькие открытки с живописными видами. Вот рыбацкие лодки пришвартованы в бухте и покачиваются на воде, словно разноцветные детские кораблики, с которыми Чарли играл в ванной.

Мы ставили палатку, огромную полукруглую конструкцию, которую Марк сохранил еще с того времени, когда служил в армии, и ехали на пляж на наших велосипедах. Боже мой, нам совершенно не было никакого дела до остального мира…

Сейчас я задаю себе вопрос: понимали ли мы это тогда, резвясь в воде, или позже, когда солнце опускалось к самому горизонту, а мы, как безумные, занимались любовью на песке за скалами?

Где теперь эта страсть?..

— Больше нет, — вдруг произнес Марк.

— Чего? — Мое сердце заколотилось с новой силой. Он что, прочел мои мысли?

— Сиднея. — Марк кивнул и указал на потолок.

Я приподнялась на локтях и посмотрела на него, стараясь понять, о чем он говорит.

— Tu ne te rappelles pas? ( Тебе это ничего не напоминает?) — Марк посмотрел на меня в ответ. Я действительно забыла, какие красивые у него глаза. Ярко-голубые, с черными хрусталиками, как моя старая бутылочка духов от Ив Сен Лорана.

— Напоминает?

— Мы пододвинули вон тот стол, поставили на него стул, и я залез наверх, — произнес Марк и замолчал, посмотрев на меня. Затем убрал прядь моих волос, упавших ему на лицо.

Да, теперь я вспомнила. Я снова легла и посмотрела на потолок. Марк был прав, Сиднея больше там не было. Он отметил его на моей карте, стоя нагим на стуле с белым маркером в руке, стараясь найти то место, которое указывала ему я с кровати, потешаясь, как он неуверенно двигает руками, напоминая статую Давида. Тогда Марк понятия не имел, где следует изображать Сидней. Все, что он знал, — город должен был находиться в восточной части страны.

— Ты солгал мне… — Я все еще смотрела на потолок.

Марк не пошевелился.

— Je ne me rappeller plus, tu sais. Теперь это давно стало прошлым. Я не помню, что сказал тебе, Энни.

Но я-то помнила: «J'en avais une. Mais c'est fini maintenant…» ( Я справлюсь. Но я настаиваю…)

— Xa, очень удобно! — Я села на постели спиной к Марку, чтобы он не увидел, как мне больно, больно даже после стольких лет. Еще вчера мы готовы были расстаться, но все равно сейчас мне было больно. Этот молодой мужчина что-то растревожил в моей душе. Он разбередил воспоминания, которые у нас были. Которые, как я думала, у нас были.

Одежду я бросила на постели, отпихнув подальше, прежде чем отключиться. Я не имела понятия, сколько сейчас времени, потому что где-то по дороге потеряла часы. Они еще были у меня на руке в Тулузе, но потом…

Я хотела накинуть на себя что-нибудь и, потянувшись к куче белья, достала оттуда что-то черное и гладкое. Это оказался лифчик, который я носила тогда. Натягивая бретельки на плечи и стараясь понять, как справиться с чертовой застежкой, я подумала, что этот лиф весьма откровенный. Волосы, рассыпавшиеся по спине, еще больше мешали застегнуть неподатливый замок. Никогда, за многие годы, я не возилась так долго. Мои руки потеряли ту особую сноровку, которой обладают все молодые девушки, застегивая лифчик безо всяких затруднений, как бы между прочим.

— Хотя забавно, что ты помнишь эту историю с Сиднеем.

Марк потянулся, чтобы помочь мне с застежкой. Он всегда хорошо справлялся с подобными мелкими задачами. «Даже лучше, чем с расстегиванием лифчиков», — говорил Марк.

— Энни, t'es serieuse? Ты серьезно? — Марк все еще не убрал свою теплую ладонь с моей спины. Я хотела, чтобы он продолжил, чтобы провел руками по всему моему телу, снимая напряжение… и прогоняя мысли о той женщине.

Но я отстранилась. Для меня это имело значение.

— Все было кончено, Энни!

Я потянулась за остальной одеждой.

— Надо вставать. — Я не хотела слышать его оправданий и лживых слов. Ни сейчас, ни потом. Никогда.