Из тупика - Пикуль Валентин Саввич (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗
Им выдали оружие - они взяли его с боязнью. Гулко били британские барабаны, вынесли на плац знамя батальона с голубым крестом, и вчерашние красноармейцы опустились на одно колено. Над рекой, над мачтами кораблей, над головами людей раздались слова клятвы:
- Обещаю и клянусь всемогущим богом, перед святым его Евангелием и животворящим крестом, что, не увлекаясь ни дружбою, ни родством, ни ожиданием выгод или иными какими причинами, я по совести стану служить...
О, капитан Дайер, вы еще перевернетесь в гробу! В жестокие времена самые святые клятвы ничего не значат...
* * *
И напрасно генерал Пуль клялся, что, вступив в Архангельск, он через десять дней будет сидеть в Вологде, - сорвалось. После чего Версаль решил, что генерал Пуль, с его способностями, лучше всего подойдет для армии Деникина на юге России, а на место Пуля англичане прислали в Архангельск очень смелого человека - молодого, энергичного колонизатора Айронсайда... Время союзного оптимизма не кончилось. Оно, это время необузданного оптимизма, еще только начиналось!
Вслед за Айронсайдом въехал и русский генерал Владимир Владимирович Марушевский. который когда-то командовал во Франции русским корпусом. Потом в его жизни много было зигзагов и преломлений: сидел в Зимнем дворце при Керенском, сидел также и в Смольном при большевиках (но уже не наверху, а в подвале, как арестованный). Теперь же он должен возглавить русскую армию на севере России...
Марушевский прибыл прямо из Стокгольма налегке, имея при себе малый джентльменский набор: колоду карт, походные шахматы и два литра коньяку. Человек он был неглупый, и когда извозчик прокатил его вдоль гостиного двора в гарнизонное собрание, Марушевский сказал своему адъютанту князю Гагарину:
- А помните, Ленечка, как начинаются похождения Чичикова у Гоголя в его незабвенной эпопее "Мертвые души"?
- Забыл, ваше превосходительство.
- Ну как же! Я вот смолоду помню... В ворота гостиницы губернского города N въехала однажды довольно красивая бричка, в какой ездят холостяки, отставные полковники и вообще господа средней руки... Кажется, так у Гоголя?
- Но к чему это, ваше превосходительство?
- А к тому, милый князь Леонид, что как бы мне не оказаться здесь на положении Чичикова, закупающего дутые мертвые души. Я желаю бороться с большевиками, но - увы, да простит мне бог! - я не совсем уверен в нашей победе...
Первый рябчик, съеденный генералом в Архангельске, колом стоял в горле. Марушевского окружала чичиковщина.
Глава четырнадцатая
Уже закрутилась поземка над полянами, а далеко от Архангельска - во Франции - было тепло. И был ранний час, когда в вагон к французскому маршалу Фошу поднялись германские парламентеры; в Компьенском лесу вовсю заливались горластые птицы...
Фош руки немцам, конечно, не подал.
- Чего вы хотите? - рявкнул он.
- Мы хотим получить ваши мирные предложения, - был ответ.
- О! - захохотал Фош, довольно сияющий. - Но вы ошиблись: у нас нет к вам, немцам, никаких мирных предложений. Напротив, нам, французам, очень нравится продолжать эту войну...
Но в двери Германии уже стучались матросские кулаки революции, и немецким генералам ничего не оставалось, как униженно умолять победителей о снисхождении.
- Нам, - говорили они Фошу, - очень нужны ваши условия. Мы, немцы, более не в силах продолжать борьбу.
- Ах вот оно что! - воскликнул Фош. - Значит, вы пришли, чтобы просить о мире? Вы уже не способны воевать... Ну что ж, вот это мне нравится! Это совсем иное дело...
Так заканчивалась первая мировая война.
Белая птица мира коснулась своим метельным крылом и тех, кто пропадал сейчас на фронте Мурманской дороги, кто гибнул в лесах под Архангельском. Весть о Компьенском перемирии врезалась в сердце каждого солдата интервенции болью.
- А мы? - спрашивали в блокгаузах. - Для всей Европы уже мир, а мы осуждены еще дохнуть здесь? И вот вопрос: за что?..
* * *
- А сегодня холодно, - сказала Землячка. - Совсем зима... - И она сунула руки в рукава полушубка.
Старая большевичка, Розалия Самойловна Землячка была членом Реввоенсовета; она же возглавляла партийную работу в Шестой армии. Жизнь бросала эту женщину из края в край, и вот сейчас качались за окном скорбные ели, тянулась вдаль проселочная дорога, а ей было никак не согреться в этой холодной лесной сторожке...
Самокин поковырял вилкой картошку в котелке.
- Кажется, готова, - сказал он, голодный.
Землячка села за стол, громко позвала:
- Гершвин! Товарищ Иосиф... ну где ж ты?
В комнату, пригибаясь под низкой притолокой, вошел... сержант американской армии и потер здоровенные рыжеватые кулаки.
- О! - сказал он. - Давно не ел картошки в русском мундире.
Теперь сидели за столом трое. Каждый чистил для себя.
- Товарищ Гершвин, - объяснила Землячка Самокину, - родился в Одессе, но еще мальчиком родители вывезли его в Америку... Сегодня утром он перешел фронт.
- Сдался? - глянул Самокин в сторону американца.
- Зачем? - обиделся сержант. - У меня есть полк, есть твоя родина. Я прибыл совсем за другим. По делу!
- А как вы отнеслись к миру?
- Мы не видим его, этого мира. Консул прислал нам в полк поздравление с окончанием войны. Но он же сообщил, что мы остаемся здесь до самого конца...
- А какой будет конец? - спросил Самокин.
- Вот и мы в полку удивлены: что же является для нас концом? Архангельское кладбище многим уже знакомо...
Гершвин толково, без тени смущения, рассказал о многом. Англичане, говорил сержант, устроились в этой войне лучше всех. Когда наступление они прикрывают наступающих. Когда же отступление - им не надобно поворачиваться: они и без того первые, а остальные лишь прикрывают их бегство. О белой армии, которая сейчас создается в Архангельске, и говорить не приходится: куда ни пошлют - за все спасибо.
- Но мы англичанам не спускаем, - похвастал Гершвин. - Особенно когда выпьем да встретимся, так мы их лупим где только можно. Мы же народ деловой и за дело умирать умеем. Но здесь у нас нет дела, и вот парни попросили меня сходить к вам, чтобы кое-что выяснить...
Землячка дополнила рассказ сержанта:
- Там есть один американский полковник, и он желает лично переговорить с кем-либо из видных большевиков... Ты не откажешься?
- Это на каком участке?
- Там, где Уборевич командует.
- А-а, я эти места знаю. Ну что ж, схожу. Переговорю...
В котелке осталась последняя картошина, и две вилки - вилка Землячки и вилка Гершвина - застыли в неловкости над нею. Только сейчас оба заметили, что эта картошина - последняя.
- Бери уж ты, - засмеялась женщина. - Ты молодой, такой большой, тебе больше меня надо.
- Возьму, - сказал Гершвин, - на дорожку...
...Вот и поздний вечер; сегодня французы сдают позицию американским стрелкам. Пока солдаты варят горячий глинтвейн, инженерная служба быстро углубляет "ленивые" французские капониры, возводит накат блокгаузов, ставит рельсы для подвоза боеприпасов, - американцы осмотрительны, и строить они умеют. Они же, эти американцы, и оказались самыми ненадежными в армии интервентов... Еще не успели допить глинтвейн, как один из них выскочил на самый бруствер траншеи, замахал руками:
- Э, русска! Не надо стреляй... А где книжки?
По ходам сообщения, среди красных бойцов, ползет шепот:
- Опять книжек просят! Давай книжек...
Пошли веселые перезвоны между штабами Шестой армии:
- Противник снова требует партийной литературы...
Москва и Петроград принимают из Котласа и Вологды сверхсрочные телеграммы: "Высылайте литературу на английском языке. О русской революции, о Ленине, о том, что такое Советская власть..." Даже бумагу стараются подобрать получше. Срочно печатают. На далеком севере, где-то между Емцой и Вагой, наступает затишье. Шестая армия стойко выдерживает эту тишину: никто не стреляет. В бойцах нет ненависти к врагу, - враг обманут.
