Переход - Миллер Эндрю Д. (прочитать книгу txt, fb2) 📗
Назначенная дата приходит, проходит. Минует еще неделя. Мод потеет на июльском солнце. Отекают лодыжки; порой она целыми днями почти не раскрывает рта. Бодрствует, когда Тим засыпает; спит, когда он просыпается. В коттедж приезжает Джули. Похоже, что дискомфорта ребенок не испытывает. У Мод слегка повышенное давление, но причин для беспокойства нет. Подождем еще несколько дней, а потом подумаем.
Приезжает в гости мать Тима. Предлагает помассировать Мод живот, с облегчением выслушивает отказ. Двойняшки, широкобедрые девы, без гримасы не в силах взглянуть на Мод – на кошмарный, гротескный итог потаенного акта! – но именно они сидят с Мод в переднем садике, заплетая друг другу косы, когда у нее отходят воды. Отвешивают челюсти, когда Мод задирает платье и смотрит, как по ногам бежит жидкость, ни шевельнуться, ни заговорить не могут, когда она встает и ковыляет в дом.
Тимова мать сидит в кожаном кресле, прикрыв глаза и запрокинув голову. Она второй месяц на пароксетине и после некоторого уточнения дозы добилась иллюзии остекленелой невозмутимости.
– Я тебя отвезу, – говорит она. – Тим только в стену врежется. Пусть приедет потом.
Она расстилает на пассажирском сиденье газету. Мод садится, на колени кладет экстренную сумку. Внизу пристроилась собака, робко лижет ей ноги. Машина газует, пыль оседает на лихнис, маргаритки, ползучие лютики.
– Постарайся не заснуть, – говорит Тимова мать.
– Я не передознулась, – огрызается, а может, и не огрызается Мод. Собака всё лижет ее, по коленям елозит собачий язык.
– Когда я рожала Магнуса, – говорит Тимова мать, костлявыми пальцами вцепившись в руль, – у меня во время схваток случился мощный спонтанный оргазм. Очень неожиданно. Довольно неловко, если кто заметил. Но я в те годы прислонялась к бельевой сушилке и через минуту возносилась на седьмое небо. Никогда не понимала вот это все в женских журналах, про женщин, которые не могут. Прямо не знаю – может, им чего-то не хватает. В смысле, анатомически. Я про вас с Тимом не спрашиваю. Ясно, что у вас очень здоровая жизнь. Помню, у Магнуса была богатейшая коллекция порнографии – он в пансионе одалживал ее другим мальчикам. Бизнесмен был с младых ногтей. Большой талант. Но главное, Мод, – младенцы. Ты скоро поймешь. Младенцы и дети. Особенно младенцы, но дети тоже… Ты смотри-ка – странно…
Она бьет по тормозам. Они на окраине деревни – впереди низкие хижины, крытые соломой. На великолепно убранной лошади едет мужчина в белом. Вокруг женщины в золотом, зеленом и красном стучат палками и поют.
– Похоже на индуистскую свадьбу. Во всем Дорсете наберется примерно два индуса. – Тимова мать опускает окно, автомобиль потихоньку ползет вперед, и каждому удивленному или хмурому лицу она объявляет: – Эта девочка вот-вот родит. Спасибо! Нам, боюсь, нельзя медлить!
В голове процессии она снова поднимает окно, поддает газу.
– Можешь назвать ребенка Шивой, – говорит она. – Или как там другую зовут? Кали?
В палате рожают еще две женщины, при каждой бригада родовспоможения. Шум стоит понятно какой – жизнь с усилием раскручивает свое веретено. Мод молодец, о чем ей то и дело сообщают. Пора обедать, три часа дня. Она час проводит в родильном бассейне (он новый, и они тут ужасно хотят его опробовать). На седьмом часу легкие ее полны закиси азота пополам с кислородом (тоже очень настаивали).
На акушерке полиэтиленовый фартук, как у школьной буфетчицы.
– Умничка, – говорит она. – Почти у цели.
Касание акушеркиной руки, перед глазами – собственные колени, задранные ступни на подпорках. И видения – вызванные, несомненно, закисью азота: например, женщина голой шагает через пустошь, по пустыне, по сияющей серой пустыне, похожей на луну, видны лишь спина, ссутуленные плечи, неустанный ритм ходьбы, и конца не видать. Спина, бедра как наковальня, тень рябит в серой пыли…
Затем обещанное жжение, Тим над чем-то рыдает, ей не видно, двумя выматывающими потугами оно вытолкнуто и, по-прежнему к ней привязанное, поднято, уложено поверх ее сердечного грохота. Мод касается морщинистой спинки, прижимает к ней пальцы. Вечер; на часах над дверью – десять минут одиннадцатого. Автобус катит мимо к вокзалу; под потолком пляшет мотылек. Она родила. Она родила, и она теперь мать. Мать, и будь что будет.
18
Ребенок – девочка, и ее нарекают Зои. Ни Тим, ни Мод не знают никаких Зои. Имя лишено фантомной парности, в нем не таятся призраки.
Она присасывается. Жадно впивается в грудь Мод. Джули довольна, довольна патронажная сестра. Навестив коттедж, патронажная сестра, которая старше Джули, взвешивает ребенка в слинге и записывает вес в тетрадку Мод. Ребенок то и дело выгибает спинку, словно пытается сбросить кожу. Когда Мод спрашивает, почему так, патронажная сестра отвечает, что это ничего, это нормально, абсолютно ничего страшного. Непонятно что-нибудь – вынимай сейчас же грудь.
– Лечит почти от всего, – говорит патронажная сестра. И смеется.
Мод худеет. На футболках пятнышки желтоватой молочной коросты. К началу сентября – кожа да кости. Не давайте ребенку вас поедать, советует патронажная сестра. Выдает карточки с рецептами – Тим кидает их в дровяную печь. Готовит свиную ногу с фисташками и чесноком. Курицу под кремово-яичным соусом (рецепт мадам Бразье [23]). Мод ковыряет в тарелке вилкой. Слишком жирно, слишком то и се. Ей бы лучше, например, пронзительно-зеленого латука, что еще растет в саду на задах. Тим возражает, что в латуке ничего нету, одна вода; Мод отвечает да, очень хочется пить.
В октябре еще тепло. Вдалеке кучкуются размытые облака. На закате расцветают последние драные стебли энотеры. Приезжают родители Мод. Извиняются, что не вырвались раньше. Сначала поход в Словакии, забронировали много месяцев назад, а потом новый учебный год, во вторую же неделю триместра – инспекция Комитета по стандартам образования, совсем с ума посходили. Они привозят игрушку – разноцветные деревянные кубики, нанизанные на гнутую проволоку, все это прикручено к деревянной подставке и призвано улучшать зрительно-моторную координацию, мелкую моторику. Миссис Стэмп берет ребенка на руки. Сидит с комфортом. Непохоже, что ребенка вот-вот уронят. Она обращается с младенцем, думает Тим, как с вазой, которую еще не решила купить. Мистер Стэмп морщит нос. Машет жене, говорит, что та выглядит очень мило. У него есть привычка поглядывать на нее, надеясь на подсказку – как себя вести, какую позу принять, какие произнести слова. Расслабляется он только с Тимом в саду – обмахивает руками холмы, вызывает ледники из небытия.
Рэтбоуны приезжают трижды в неделю, порой чаще. Тоже приносят дары – кашемировый чепчик и одеяльце, серебряный крестильный браслет, деревянного гуся, ониксовое яйцо, череду мягких игрушек – зверей, замечательно похожих на свои живые прототипы. Тискают ребенка. Тимов отец берет девочку на руки, искренне, откровенно ликуя. В тепле последних теплых предвечерий валяется на некошеной траве, а ребенок спит у него на груди, на плотном хлопке рубашки. Всем, кто подходит, Тимов отец шепчет:
– Вот оно, блаженство.
А еще подарок для Мод и Тима. Запоздалый подарок на новоселье, на новорождение. Тим вышелушивает его из пузырчатой пленки, видит, что внутри, и в восторге зовет Мод, показывает. Одна из акварелей Альфреда Даунинга Фриппа из сокровищницы, портрет девушки с корзиной вишен. Большие голубые глаза, румяные щеки, розовые губы, соломенная шляпка набекрень на густых светлых кудрях. Картину обрамили какие-то прекрасные умельцы из Шербурна. Ее вставили под неотражающее стекло. Застраховали. Тим бродит с акварелью по гостиной, прикладывает туда и сюда. Его мать стоит в центре, высказывает соображения. Его отец держит Зои, болтает с ней тихонько, приватно. Мод смотрит в окно, видит чужого кота на лужайке. Нутряную легкость его походки. Чистоту его чуткости.
