Медвежий угол - Бакман Фредрик (онлайн книги бесплатно полные .txt, .fb2) 📗
Работа выматывала и требовала полной отдачи, но все в ней было понятно и логично. Чего не скажешь о родительских обязанностях. Если на работе все делать правильно, то все пойдет по плану, но если ты все на свете делаешь правильно как мать, то вовсе не факт, что не случится ужасного.
Став спортивным директором, Петер очень быстро усвоил одну неприятную истину: им постоянно недовольны. Человеку, который хочет со всеми ладить, принять это крайне тяжело. Именно Суне тогда сказал ему, что не надо бояться: с его способностью к компромиссу он далеко пойдет, к тому же он умеет слушать и принимает сложные решения головой, а не сердцем.
Возможно, в тот момент Суне не мог предвидеть своего увольнения. Возможно, с годами его взгляды изменились. А может, изменился сам Петер, кто знает. Он вышел из кабинета начальника, закрыл за собой дверь и остался стоять, прижавшись лбом к стене. Он знал правило, правило знали все: либо ты часть клуба, либо все остальное.
Только легче от этого не было. Петер знал, что недовольны окажутся все. Как всегда.
В углу на столе в рабочем кабинете Миры тесным рядком стояли семейные фотографии. На одной из них они с Петером в тот день, когда они только переехали в Канаду по приглашению НХЛ. Только сейчас, поставив на стул портфель, Мира заметила свое усталое отражение в стекле поверх фотографии, и засмеялась. Господи, какими они были молодыми. Она только что сдала экзамены на юриста и ждала ребенка, а ему предстояло стать суперзвездой. Все было просто, здесь и сейчас, несколько волшебных недель. Отражение в стекле перестало смеяться – она вспомнила, как быстро поблекли улыбки на фото.
Петер сломал ногу на предсезонных тренировках, а когда оправился от травмы, еще долго пытался выбраться из фарм-клуба. Когда у него наконец получилось, он снова сломал ногу. После четырех матчей в НХЛ. Он вернулся в строй лишь два года спустя. На шестой минуте своего пятого матча он упал и остался лежать. Мира закричала. Всю свою жизнь она клялась, что никогда не задвинет свои интересы ради мужчины, и все-таки бросила все и прошла с ним через девять операций, черт знает сколько часов реабилитации, лечебной гимнастики и прочих специалистов. Талант, пот и труд, а в итоге одни только слезы и горечь – сердце Петера хотело гораздо большего, чем то, на что было способно тело. Мира помнит, как врач рассказал ей, что Петер уже никогда не сможет вернуться в элитный хоккей, потому что сказать это Петеру никто не решался.
У них тогда уже родился сын, а на подходе была дочка. Мира уже решила, что назовет ее Мая. Их папа несколько месяцев подряд сидел с ними дома, но словно отсутствовал. Бывших хоккеистов не бывает, их температура никогда уже не снизится до нашей. Это все равно что пытаться адаптировать к мирной жизни солдата, вернувшегося с войны – если не с кем сражаться, он так и будет слоняться без дела. Прежде все дни Петера были расписаны по часам и минутам, вплоть до автобусов и раздевалок. Еда, тренировки и даже сон. Одно из самых страшных слов для таких людей – «повседневность».
Бывали моменты, когда Мира хотела сдаться и думала о разводе. Тогда она вспоминала одну из бумажек с дурацкими девизами, висевшими на стене в детской комнате Петера: «Я отступаю лишь для того, чтобы взять разбег».
Петер остался в коридоре один. Дверь в кабинет Суне оказалась заперта. Впервые за двадцать лет. Никогда Петер не испытывал такой благодарности, как сейчас, – за то, что не надо смотреть в глаза. Он вспоминал о слогане на растяжке в кабинете директора: «Культура. Равноправие. Солидарность». В голове вертелись слова Суне, сказанные целую жизнь тому назад на предсезонной тренировке: «Культура – это не только то, что мы поощряем, но и то, что позволяем». Для Суне-тренера это значило бегать наравне с юниорами, когда он гонял их до рвоты на пробежках по лесу. Для Суне-человека это правило действовало и за пределами спорта.
Петер налил себе кофе, выпил его, хотя на вкус он был – точно на дне чашки лежала дохлая мышь, остановился у стены в коридоре. Там висела фотография всей команды серебряного сезона, самое яркое воспоминание в истории клуба. Такие фотографии висели повсюду. В среднем ряду рядом с Петером стоял Роббан Хольтс. С тех пор как Петер вернулся в Бьорнстад, они ни разу не разговаривали, но и дня не прошло, чтобы Петер не думал о том, какой была бы его жизнь, поменяйся они когда-то местами. Что, если бы Роббан оказался талантливее его, если бы он поехал в Канаду, а Петер остался в Бьорнстаде работать на фабрике? Тогда бы все сложилось совсем по-другому.
Однажды утром Мира разбудила Петера прежде, чем проснулись дети. Она повела его смотреть, как они спят. «Теперь твоя команда – они», – шептала Мира, снова и снова повторяя одно и то же, пока его слезы не потекли по ее щекам.
В тот год они построили что-то новое. Они остались в Канаде и боролись в каждом углу площадки, куда забрасывала их жизнь. Мира получила место в адвокатском бюро, Петер работал на полставки в страховой компании. Все шло своим чередом, они надежно приземлились, но, когда Мира уже начала планировать будущее, наступили те самые ночи, когда они поняли, что что-то пошло не так.
Все детство мальчикам говорят, что они должны показать, на что способны. Этого будет достаточно, просто выкладывайся по полной. Петер смотрел в глаза своему изображению на снимке – неужели он когда-то был таким молодым? Он встретил Миру в тот вечер, когда они проиграли свой последний матч в столице. То, что они продвинулись так далеко, уже казалось чудом, но Петеру было мало. Он видел в этом матче не просто игру, а шанс провинциалов показать парням из большого города, что не все можно купить за деньги. Столичные газеты тогда пренебрежительно окрестили эту встречу «Рев из тайги», и Петер, впиваясь взглядом по очереди в каждого игрока, кричал: «Пусть у них есть деньги, зато у нас есть хоккей!» Они выложились по полной. Но этого оказалось недостаточно. Вечером вся команда отправилась праздновать серебро. Петер всю ночь просидел в маленьком семейном ресторанчике возле гостиницы. Мира стояла за барной стойкой. Петер сидел и плакал – не о себе, а потому, что не знал, как смотреть в глаза людям, когда он вернется домой. Он предал их. Это было престранное первое свидание, вспоминая его, он смеялся. Как она тогда сказала? «Ты никогда не пробовал перестать постоянно себя жалеть?» Петер засмеялся и не мог остановиться несколько дней. С тех пор он боготворил ее каждую минуту.
Однажды, долгое время спустя, Мира крепко напилась и стала, как обычно, совершенно неуправляемой, она схватила Петера за уши и потянула так сильно, что они в буквальном смысле слова чуть не оторвались. Он умоляюще склонил голову, коснувшись ее волос, и Мира прошептала: «Идиот мой любимый, ты понимаешь, что именно тогда я в тебя влюбилась? Ты был такой потерянный паренек из глубинки, и я поняла, что человек, который пару часов назад занял второе место по стране и при этом сидит и плачет, потому что боится разочаровать тех, кого любит, будет хорошим мужем. Такой человек будет хорошим отцом. Он сможет защитить своих детей. И никогда не допустит, чтобы с его семьей случилось что-то плохое».
Мира помнит каждую секунду их падения во мрак. Самый страшный кошмар всех родителей – проснуться среди ночи, прислушиваясь к детскому дыханию. Каждую ночь чувствуешь себя полным кретином, когда слышишь, что все, как обычно, – ложная тревога. «Ну что я за человек?!» – думаешь ты. И обещаешь себе расслабиться, ведь ничего плохого никогда не случится. Но уже на следующую ночь лежишь, вытаращив глаза в потолок и поражаешься себе. А потом думаешь: «Ну ладно, в последний раз». Ты крадешься в темноте и ощупываешь ладонями маленький холмик в детской кроватке, чтобы убедиться: он поднимается и опускается, ребенок дышит. Но вот однажды ночью он опускается вниз и больше не поднимается.
