Чертово колесо - Гиголашвили Михаил (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
— Видишь, какой ты счастливый! Ты родился, а миллионы миллионов пропали, — уклонилась Ната от расчетов. — Как тебе повезло! А могло и не повезти, между прочим! Пропал бы, как эти миллионы, сгинул бы — и все! Родиться — это как в лотерею миллион выиграть!
— Значит, я — счастливчик? Счагог? А ты — Счана? — взбудоражился Гоглик, вдруг воочию остро осознав безмерное счастье: он родился, живет, в школу ходит, жареную картошку ест, а миллионы миллионов пропали, исчезли, так и не родившись… Даже школа показалась ему сейчас родной и милой!..
А Нате, при виде темных могил, стало почему-то грустно: вот так жить-жить, а потом умереть!.. Но Гоглик от этого беззаботно отмахнулся:
— А, ерунда! Человек со смертью не встречается! Мне дедушка объяснил: пока жив человек — смерти нет, а когда смерть есть — то человека уже нет, ушел. Понятно? — хвастливо закончил он и, вместе с порывом ветра, хотел шепнуть ей что-то нежное, но не посмел.
Ната послала его умыться (из-за церкви был слышен плеск воды и возгласы туристов).
— Чисплат есть?.. Ну, конечно! Вот, возьми, — протянула она ему свой пахнущий духами платочек, который Гоглик благоговейно спрятал в карман.
Вернувшись, он сообщил, что у крана полно людей.
— Дурачок, это вовсе не кран! Это источник! С целебной водой!
— Какая еще целебная? Вот такая труба водопроводная! Толстенная, как у нас во дворе, — показал Гоглик руками. — И женщин полно, все умываются. Всех любить надо — говорят. Крестятся. И как можно всех любить? Как я могу любить тех, кого не знаю и не видел?.. Вон вагончик идет, там люди, видишь?.. Ты всех их любишь?.. Можно любить маму, папу, дедушек-бабушек, друзей, а других лучше в покое оставить.
— А вдруг эти другие тоже хорошие? — возразила упрямая девочка, собирая остатки пирожков в кулек.
— Может быть. Ну и что? Всех любить — лопнешь!
— А меня ты любишь? — вдруг заглянула она ему в глаза.
Гоглик по-рыбьи выдохнул, кивнул, ослабел.
А Ната, у которой голова шла кругом от пряных запахов, птичьего щебета, солнца и какого-то внутреннего зуда — будто сердце чешется — прошептала:
— Я тебя тоже люблю! — обняла его за шею и поцеловала в губы, отчего он окостенел, не зная, что делать.
А дух святого Давида встрепенулся в кроне дерева и отлетел прочь, благословляя и плача, ибо детству их пришел конец, жизнь оказалась на сломе новой поры, где все надо понимать с начала.
63
Ладо очнулся в дежурке, на скамье. Напротив, за железным столом, Пилия сосредоточенно что-то писал в открытом «деле». Два сотрудника негромко совещались возле окошка с дежурным, похожим на носатого тапира.
Увидев, что Ладо очнулся, Пилия бросил ручку и укоризненно покачал головой.
— Ты? Где я? — пробормотал Ладо.
— Где? Разве не видишь? В милиции, где еще? Двоих укокошил — и удивляется!..
Ладо пошевелился. Тело ломило, хотя он не помнит, чтобы его били. Нет, его не били… Комната, лица, дым, трещины на стенах…
А Пилия закрыл папку. Сегодня он, по просьбе майора, согласился на последнее дежурство — и вот на тебе, такое!.. Место убийств не относилось к его округу, но в Вакийской милиции не могли принять преступника — там уже четвертый час нет света, работать невозможно, поэтому послали сюда. Пилия был удивлен, увидев Ладо, которого сотрудники втащили волоком и усадили на скамью. Поручив тапиру присматривать за ним, Пилия выехал на место преступления, где его удивление возросло, когда он увидел трупы Бати и женщины в черном (Бати он узнал, хотя видел всего раз на допросе).
Наскоро составив протокол осмотра и назначив свидетелям (половине двора) явиться завтра в участок, он разрешил забрать убитых, а комнату опечатал и вернулся в милицию. Майора, как назло, не было — куда-то исчез. Пилия позвонил ему домой и попросил жену передать, что в отделении ЧП и его срочно ждут.
«Если бы боров не выпустил Бати — тот остался бы жив», — думал он, насаживая лист на железные ушки «дела».
Ладо сидел молча, без сил и мыслей. На столе стояла склянка с нашатырем, который всегда под рукой у дежурного.
— Почему ты это сделал? — спросил Пилия, загнав лист на место.
— Вы же знаете… Из-за Наны. Не хотел убивать. Хотел в ногу, наказать…
— Да, наказал… Только кого? А тетку за что? Если его хотел наказать — вывез бы куда-нибудь, побил…
— У меня нет машины. А тетку не хотел, рука дернулась.
— Ты который раз в жизни стрелял?
— Третий. Или четвертый.
— Вот и видно, — кивнул Пилия.
Он тоже, когда начинал, чуть не уложил людей при первом задержании, когда не удержал автомата, и дуло повело веером. Странно, что судьба третий раз за неделю сводит с этим парнем. Что бы это значило?
Вдруг его осенило, что Ладо мстил не только за свою любовницу, но и за будущую жену Маки!.. Странный такой, треугольный водоворот. В любом случае, Маке будет приятно, что месть совершена. Но два трупа… У всех на глазах…
— Откуда оружие? Чье? — вытащив из бумажного мешка «бульдог», Пилия стал осматривать его. — А, да тут прямо написано!.. «От работников завода, 20.XI.1980».
— Друга одного.
— Ты кто вообще по профессии? — откладывая револьвер, спросил Пилия.
— Журналист.
— Понятно. Надо было такие дела другим поручать. Это тебе не на машинке стукать.
— Нет, я сам должен был.
— А если бы Бати сидел?
— Ну, если бы сидел…
Вот то-то и оно! Пилии чем-то нравился Ладо — явно не преступник, запутан по глупости, по ревности. Да и он, Пилия, никому бы не простил такое.
— Колешься?
— Так… Кто не колется?.. Давно не делал… — отмахнулся Ладо.
Ему нечего скрывать. Он был в какой-то тягучей, снулой дреме и больше всего хотел отключиться, ничего не видеть и не слышать. В пустой голове — тоскливая, темная тяжесть, закрывшая жизнь. За два трупа дадут много, много… Он не выдержит.
— Что со мной дальше? — воспаленно уставился он на Пилию.
Тот не спешил с ответом. Переложил бумаги в «деле», просмотрел что-то.
— Кто-нибудь был в комнате при выстрелах?
— Нет. Потом прибежали. Они на другом балконе в нарды играли.
— Это хорошо.
Пилия взял с полки диктофон:
— Как все случилось? Говори подробно! — и включил, чтобы не возиться с писаниной.
Ладо медленно, с запинками и ничего не утаивая, начал рассказывать. Пилия слушал, иногда задавал вопросы:
— Был ранее знаком с убитыми? В каких отношения состоял с Нодаром Баташвили? Были ли раньше конфликты? Испытывали ли обоюдную неприязнь?
Нет, ничего раньше не было — ни отношений, ни конфликтов, ни неприязни, пять раз виделись, никаких контактов, тетку вообще видел в первый раз.
Пилии вдруг захотелось помочь этому журналисту. Он по-мужски хорошо понимал его, и сам бы этого Бати… Но вот тетка… Два трупа… По неосторожности? Дуплет? Дело разбазарено, куча свидетелей… По неосторожности, конечно, меньше дадут, но все равно лет пять светит…
— И… сколько?
— Ну, если статья сто четвертая, по неосторожности…
— Я не о том… Сколько надо, чтобы дело вообще закрыть?
Пилия усмехнулся:
— Вот ты о чем… Вряд ли у тебя хватит. Знаешь, сегодня мое последнее дежурство. Я ухожу с этой работы и помог бы тебе, но два трупа, кодла свидетелей…
Ладо обреченно вздохнул:
— Понимаю.
— Если только неосторожность… Скажем, брал у него пушку для своих целей, а при передаче выстрелило, дуплетом… Конечно, тут заключение баллистов нужно, лаборатория, следственный эксперимент, то, се… Да и какой дуплет в револьвере?… Не знаю… Надо с начальником поговорить, он мастер на все руки, он будет вести твое дело.
Ладо сник, стал зевать и тереть глаза. Темная пелена отрезала его от жизни — только бы дали поспать, чуть-чуть…
Пилия присмотрелся:
— Э, да ты еще от шока не отошел! Не в себе! — И спросил у тапироносого лейтенанта, какая камера свободна.
— Угловая. Утром оттуда блядь увезли, — ответил тот из-за стеклянного окошка, зевая во всю пасть.
