Из тупика - Пикуль Валентин Саввич (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗
- Езжай, - напутствовали его. - Ты лучший ученик был у нас...
Через несколько дней бойцы доставили к Спиридонову черного, словно обожженного человека, с лицом в саже и гусином масле. Он шатался от голода, а вместо уха была темная дырка...
- Матти? - удивился Спиридонов. - Ты еще жив?
- Готовься, - прохрипел милиционер из Ухты. - Я узнал все. Я прошел на лыжах от Юшкосалми прямо на запад... Я, наверное, умру. Слушай: весною они пойдут на Петрозаводск... А там, - показал Матти рукой за окно, - там уже начался ужас. И они пойдут на тебя тогда же, когда двинутся на тебя и англичане с Мурмана...
Спиридонов долго молчал, словно осмысливая всю глубину подвига этого простого парня из Ухты.
- Спасибо тебе, Матти. - сказал наконец. - Но ты опоздал. Мы еще вчера узнали обо всем, и мы - готовы... Не умирай, Матти! Нам еще воевать и воевать. Карелия не Суоми, и она останется с нами... Все вы здесь - Матти, но вы же все - Соколовы! Вместе с нами, дорогой Матти! Только так, товарищ Соколов!
Глава первая
Ледокол, облепленный мокрым снегом, вибрируя корпусом, долго взбирался на крутую волну. Выбрался на гребень ее и, словно самоубийца, кинулся в самую пропасть... Вщшшшухх!
Распалась под днищем вода - и хлынула через палубу. Мутные потоки неслись над мостиком, ломая хрупкие сосульки льда. Ветер оглушительно стучал сорванным со шлюпок брезентом. Повалив ледокол в затяжном крене, море несло его на сверкающий гребень другой волны. И этот гребень кивал издали - шипящий; он, словно головка змеи, еще издали покачиваясь, грозил кораблю белым слепящим жалом...
Небольсин встал - бросило в сторону Хватаясь за пиллерсы, бегущие от подволока, пробирался к трапу. Командный отсек был наполнен спертым воздухом; в синем ночном свете лица офицеров казались ликами мертвецов. И всюду, куда ни ступишь, ноги скользили в противной блевотине. А в этой дряни ползали с борга на борт чьи-то сапоги, полотенца, зубные щетки, куски мыла, носовые платки.
Небольсин толкнул железную дверь. Под напором ветра она швырнула его обратно. Толкнул еще раз, отжимая ее от себя сколько хватало сил. Под ногами, завиваясь в свистящие водовороты, колобродила вода океана. Палуба то больно упиралась в пятки, поднимая Небольсина кверху, то вдруг рушилась под ним куда-то к черту. И тогда часть души, казалось, остается наверху, повисая в какой-то неизбежности, а тело нагоняет уходящую палубу...
Так он пробрался в нос корабля, невольно зараженный и восхищенный этим буйством природы. Какое это чудо - разгул шторма! Только тогда и чувствуешь себя человеком-бойцом! Все клеточки твоего организма обновлены в борьбе. Дыхание очищено, продутое насквозь океанскими ветрами, и легкая бодрость в теле. Хорошо!
"Соловей Будимирович" шел к Колчаку.
"Колчаку-колчаку-колчаку-колчаку" - стучали машины...
В носовой палубе Небольсин снова вступил в борьбу с дверями. Железная станина не поддавалась. Но потом открылась, и уже никак нельзя было притянуть ее обратно. Небольсин измучился: ветер высекал из глаз слезы, вода мочила мундир, во рту было и солоно и горько. Это были счастливейшие минуты его жизни!
Наконец дверь захлопнулась сама - громко, будто выстрелила пушка. Он отбросил с лица мокрые волосы. Шагнул по коридору, и его кинуло вправо. Еще шаг - влево, как пьяного. Ровно жужжали вентиляторы, полоскались шторы, и мягкий резиновый коврик пружинил - приятно. Вот и каюта, к которой он так стремился. Вошел без стука (сейчас шторм, вежливость ни к чему), и его толкнуло вперед. Потом отцепило от стола - полетел обратно, хватаясь цепкими пальцами за коечные шторы, побежавшие на кольцах по штоку. Наконец отдышался и сел в ногах койки: конец пути...
- Соня, - позвал он, - это я... Небольсин! Говорят, восемь баллов. Это еще чепуха! А как вы себя чувствуете?
Девушка лежала под солдатской шинелью, измученная качкой.
- Плохо... - прошептала она.
В каюте вдруг ослепительной желтизной вспыхнул лимон. И резкий залах его так приятно вступил в духоту! Сразу вспомнилось старое: тихая дачная жизнь, вечерняя зелень садов Подмосковья, лампа на столе, окруженная мотыльками, и прекрасный чай в кругу своих... с таким вот лимоном!
Проделав еще ряд акробатических номеров, Небольсин достал от рукомойника стакан, лил туда тяжелую черную жидкость.
- Пейте, - сказал. - Раздобыл в буфете специально для вас.
- Что это?
- Коньяк... пейте. Все пройдет.
- Я не могу... никогда не пила.
- Глупости! - возразил Небольсин повелительно, приподнимая ее голову от подушки; пальцы молодого полковника держали влажный горячий затылок Сони, и мягкие завитки волос были как шелк; она выпила, он разрезал лимон. - Теперь ешьте, прямо с кожурою. Уверяю: станет легче.
- А вы? - спросила она.
- Я не укачиваюсь. До войны у нас с братом была в Петербурге яхта, и мы ходили на ней далеко-далеко... до самого Гогланда! Сейчас вам, Соня, станет легче.
- Вы думаете, полковник?
- Конечно. А завтра оживете совсем. Говорят, будем заходить на бункеровку в Тромсе, к норвежцам.
Соня тронула его руку:
- Спасибо. Вы... добрый.
- О нет! Сударыня, - засмеялся Небольсин, - вы ошиблись: я совсем не добрый. Я сам не узнаю себя... с вами!
Единожды вызвавшись добровольно, Небольсин вскоре так и остался при арестованных. Ощущать себя в роли тюремного надзирателя, конечно, всегда неловко, но Небольсин делал это деликатно, даже грубого Свищова не задевая своим присутствием. А Соня Листопад вообще не относилась к нему как к охраннику - скорее как к вечернему собеседнику, причем собеседнику интересному. Офицеры, правда, потихоньку над Небольсиным издевались, но, в общем, они были довольны, что нашли одного дурака-добровольца...
Зато теперь Небольсин наслаждался местью.
- Господа! - объявил, когда качка стала стихать. - Подходим к Тромсе, никто убирать за вами не будет, здесь слуг нету... Беритесь за швабры, смелее!
- А ты?
- Я, пардон, не травил так гнусно, как вы...
Именно тут, в Тромсе, они узнали, что Колчак взял Пермь, и поспешно, с разговорами и восхищениями, убрали травлю. Потом, естественно, возникло желание и Тромсе посмотреть, и чтобы Тромсе на них тоже полюбовалось.
- Вах! - сказал пламенный сотник Джиашвили. - Я напьюсь как последняя русская свинья.
- Господа, - предупредил обстоятельный генерал Скобельцын, - надо показаться культурной Норвегии во всем великороссийском блеске. Такое событие, как взятие Перми, следует отметить, и основательно отметить. Но... культурно!
Отдраили иллюминаторы, и внутрь потянуло свежим ветерком. Понемногу офицеры стали очухиваться, приводить себя в порядок. На приступке трапа чистили сапоги - с ожесточением.
- Ну и напьемся же! - предвкушали.
После хороших известий от Колчака они подобрели.
- А не взять ли нам, - сказали, - и эту скотину? Полковника Свищова? Может, бутылочка-другая и вправит ему мозги?..
Взяли за компанию и "большевика" (весьма сомнительного). От такой нежданной чести Свищов чуть не заплакал.
- Вы так великодушны... Ей-ей, видит бог, ну какой же я большевик? Ляпнул что-то сгоряча... износился душой и телом!
Вот и красные крыши Тромсе, низкорослые рябины еще хранят брызжущие мерзлым соком ягоды. Вокруг все чистенько, уютно, добротно. Фонари и масса огней побеждают сумерки полярной ночи. Было что-то удивительно устойчивое во всем этом мире красных крыш, в спокойной развалке норвежцев, в играх детей, одетых легко и скромно, в упряжках оленей с лопарями, заменявшими здесь, на краю ночи, европейские такси. На офицеров белой армии, гордо выпячивавших грудь колесом, норвежцы, казалось, не обращали никакого внимания...
- Зайдем, - предложил кто-то, разглядев кабачок, и они расселись на китовых позвонках, заменявших стулья. - Тузи таг, фрекен! - сказали хором девушке за стойкой, и эта фраза была единственной, которую офицеры успели выучить по-норвежски.
