Темнота в солнечный день - Бушков Александр Александрович (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Дверь открылась, и Митя форменным образом в землю врос.
Такая открыла дверь, такая… Постарше его лет на несколько, но вряд ли намного, в коротком красном халатике без пуговиц, с широким пояском, завязанным бантиком, с короткими рукавами. Светлые с рыжинкой волосы гораздо ниже плеч, зеленые глазищи – отчего-то зеленоглазые ему в жизни попадались редко, а уж с такими глазищами цвета яркой весенней травы… Красивая – обалдеть. Фигурка идеальная, а уж высоко открытые куцым халатиком ножки… «Русалка», – подумал он восхищенно. Русалки такими и должны быть, если они все же есть…
Кое-какие наблюдения моментально пронеслись у него в голове. Три года сюда ездил, слепых навидался и ошибиться не мог, взгляд у нее был характерно невидящим, как почти у всех здесь. Один существенный нюанс: у родившихся слепыми женщин, пусть и красивых, в лице обязательно присутствовал некий трудно описуемый словами, но прекрасно знакомый наметанному глазу дефект. Которого в данном случае не наблюдалось. Но она безусловно слепая, и крепенько: в глаза ему не смотрит, уставилась куда-то сквозь него, халатик на груди изрядно распахнулся, а она его не приводит в порядок. Жалко: такая отпадная девушка, и слепая…
Он, конечно, от такой красоты немного прибалдел, но язык не отнялся – не школьник, в конце-то концов, всяких повидал. Спросил сухо-профессиональным тоном, как обычно:
– Каразина Марина Олеговна здесь живет?
– Это я, – ответила она.
Голосок был приятный, под стать остальному.
– Вам телеграмма, – сказал Митя и добавил обычное для этого месте присловье: – Вам почитать?
– Да, пожалуйста, – сказала она спокойно.
– «Прибыл контейнер, транспорт предоставляется. Товарный кассир Данилова».
Он в глаза эту Данилову не видел, но три года знал заочно – все телеграммы насчет контейнеров за ее подписью шли.
– Ну наконец-то! – радостно воскликнула зеленоглазая Марина. – А я вещи жду-жду…
– Вам ведь телеграмма понадобится, – сказал Митя. – Вот, возьмите.
Тоже привычно коснулся уголком телеграммы ее пальцев на правой руке – обручального кольца нет, ага – и девушка с явной сноровкой, на ощупь, сложенный вчетверо бланк взяла. Кое-какой навык слепой жизни имеется… Ну, мало ли от чего вполне здоровые люди слепнут…
– Значит, теперь вы здесь живете?
– Теперь я.
Митя спросил с искренним интересом:
– А что с Анной Федоровной?
– Вы знакомы?
– Я ей три года телеграммы возил, – сказал Митя, – Что с ней?
– Она на пенсию вышла, поехала к дочери в Манск.
Митя облегченно вздохнул:
– Ну вот и ладушки. А то ведь всякое думалось… Хорошая тетушка. Чаем меня частенько поила, за жизнь разговаривали…
Марина сказала:
– Чаем и я вас напоить могу. Радостную весточку привезли, я неделю ждала… У меня как раз чайник вскипел. Вы не торопитесь?
– Это я удачно зашел, – процитировал Митя героя кинокомедии. – Да нет, никуда не тороплюсь. Ваша телеграмма была последняя, у меня смена кончается…
– Захлопните. – Она посторонилась.
Входя в крохотную прихожую, Митя оказался с Мариной совсем рядом. Духами от нее пахло приятными, а уж подраспахнувшийся на груди халатик на дистанции ближнего боя являл собою зрелище крайне эстетическое. Надо бы ей сказать про халатик, но неловко как-то…
Прихожая была пустехонька – ни знакомого зеркала, ни вешалки, ни разноцветного половика, вязанного из толстой шерсти. И комната, он отсюда видел, решительно переменилась: только тщательно застеленная кровать, железная, казенного вида, как те, что когда-то стояли у них в пионерлагере, на полу подключенный к розетке магнитофон, в точности такая, как у него, «Весна-06», со стопочкой кассет рядом, да на крючке, на вешалке, короткое джинсовое платьице. Самого что ни на есть излюбленного парнями фасона: на пуговицах сверху донизу, если не торопиться, можно качественно устроить то, что, как рассказывал Катай, на зоне у них называлось «сеанец делать» [21].
Кухня обставлена столь же спартански: типичный столик из столовки – бледно-зеленая пластмассовая крышка, на тонких черных железных ножках-трубках, два таких же стула. На подоконнике, на железных подставках – сковородка и кастрюля, третья, пустая, явно предназначалась для стоявшего на плите чайника. Пара чашек, какие-то кулечки…
– Вы садитесь, – сказала Марина, довольно уверенно двигаясь по кухне, ставя на стол чашки и высыпая на блюдечко конфеты из одного кулька. – Завхоз всего принес по два – стулья, чашки, в расчете на гостей. Только гостей пока что не было – тут с этим проблемно чуточку… Вас как зовут?
– Митя, – сказал Митя.
– А меня… Ой! Что это я… Вы же меня называли по фамилии-имени-отчеству… Марина.
– Красивое имя, – сказал Митя. – Вот только вам как-то не вполне соответствует.
– Почему?
– Марина – это ж значит «морская». К синим глазам идеально бы подходило, а у вас зеленые… но все равно красивые.
Она тихонько рассмеялась:
– Митя, похоже, вы никогда на море не были… А я с родителями два раза была в Ялте. Море часто как раз зеленое…
– Не бывал, не знаю… Буду знать теперь.
– А такой вот нескромный вопрос… Вам сколько лет? У вас голос молодой.
– Что ж тут нескромного? – сказал он. – Это женщинам такой вопрос задавать нескромно… – И для солидности, что ли, решил прибавить годочков. – Двадцать два.
– Учитесь и подрабатываете?
Митя про себя усмехнулся: сто раз слышал такой вопрос от самого разного народа. Вот только за все три года не было у них ни одного студента, пришедшего бы подработать. И студенток тоже, что чуточку печально…
– Да нет, – сказал он. – Постоянно работаю. На учебу не то чтобы не тянет, просто-напросто решительно не представляю, куда пойти, куда податься…
Вообще-то у этой поговорки было и окончание: «…кого найти, кому отдаться?» – но сейчас оно не годилось.
– А это не скучная работа?
– Марина, вовсе даже наоборот!
– У вас в голосе словно бы и восторг даже…
– А почему бы и нет? – сказал Митя. – В жизни бы не смог как пришитый с восьми до пяти у станка стоять или за столом сидеть. Жизнь очень вольная – каждый день новый маршрут, никогда не повторяется, кучу разных людей встречаешь, кучу интересного узнаешь, а платят побольше, чем инженеру.
– Понятно. Женаты, наверное?
– Бог пока миловал, – сказал Митя. – Я еще молодой и несерьезный, куда мне на такое сложное предприятие подписываться…
Марина засмеялась:
– Ага, у мужчин вечно одно и то же: молод, несерьезен, не нагулялся… Вы на мотоцикле ездите? Когда вы вошли, стукнуло, словно шлем на стол положили. И бензином от вас пахнет.
Бензином от него должно было пахнуть самую чуточку – когда снимал карбюратор, пара капель, как всегда, попала на штормовку. Ну, он и в книжках читал, и за три года поездок сюда усвоил: у слепых словно бы в компенсацию за отсутствие зрения осязание и обоняние резко обостряются…
– Ага, – сказал он. – На мотоцикле.
– А на каком?
– «Эм – сто шесть». «Минск».
– А мы на «сто пятых ездили», – сказала она, словно бы погрустнев. – Любила полихачить… вот и долихачилась… Ладно, я сейчас чай разолью.
Митя промолчал. В другой обстановке непременно завел бы разговор о мотоциклах, а особенно о преимуществах «сто шестого» над устаревшим «сто пятым», но сейчас обстановочка не та…
Заварку Марина разлила ловко – и чашки наполнила сноровисто. Разве что чуть недолила, явно предпочитая недолить, чем перелить. Интересно, как она вслепую заварку отмеряет? Хороший получился чай, крепкий, да и качественный – судя по вкусу страстного чаехлеба, не грузинский крошеный веник, а индийский, со слоником на пачке.
– Вы курите, если хотите, – сказала Марина, усаживаясь напротив. – Вы ж курите, от вас табаком пахнет… Я тоже покуривала, а потом бросила, уж год с лишним. Понимаете, Митя… Когда… когда не видишь, никакого удовольствия от табака. Пепельницы нет, вот блюдечко. Может, мне тоже попробовать?
