Крест и полумесяц - Валтари Мика Тойми (лучшие книги .TXT, .FB2) 📗
Ибрагим замолчал, погрузившись в раздумья, и вскоре разрешил нам удалиться. Утром он прислал мне роскошный почетный халат и великолепного скакуна, седло и уздечку которого украшали серебро и бирюза. Вознаграждение, которое исправно выплачивалось мне из султанской казны, возросло до двухсот серебряных монет в день, и я стал богатым и влиятельным человеком с доходом в тысячу восемьсот дукатов, что, разумеется, позволяло мне уверенно смотреть в будущее. Однако полного счастья не бывает, ибо мне приходилось кормить и одевать преподобного отца Жюльена, не говоря уже о ежедневном кувшине вина для этого негодяя.
4
Великий визирь разрешил Антти отправиться в Трансильванию, чтобы там вступить во владение родовыми землями госпожи Евы, однако строго-настрого запретил ему идти на службу к королю Сапойаи.
Весной Антти должен был вернуться в Стамбул, оставив поместье в руках надежного управляющего, ежегодное вознаграждение которого будет оговорено заранее. Конечно, от такого решения Антти был отнюдь не в восторге — ведь он мечтал провести всю жизнь в праздности и неге, — но приказу Ибрагима противиться не мог. К тому же брату моему пришлось позаботиться о подарках, которыми следовало отблагодарить за оказанные милости и великого визиря, и господина Гритти, и, разумеется, нового государя — короля Сапойаи. Но у нас, как назло, не оказалось никаких денег, ибо все, что нам удалось собрать на поле боя под Веной, застряло где-то в непроходимых болотах вместе с обозом Синана Строителя. И Антти, сгорая со стыда, вынужден был в конце концов просить жену вернуть ему перстень великого визиря, чтобы заложить это кольцо, как единственную свою ценную вещь. Но госпожа Ева, несмотря на свою юность, оказалась женщиной умной и довольно опытной в денежных делах. Она с удивлением ответила мужу:
— Почему ты не обратишься за деньгами к какому-нибудь еврею? Мой отец всегда поступал именно так! Евреи дают ссуду под долговую расписку и честное слово, а потом сами взимают задолженность с твоего управляющего — вот и все. И нечего тебе больше беспокоиться по пустякам. Не пристало благородному дворянину думать о деньгах!
Итак, мы отправились к еврею, которого нам рекомендовал один из писарей казначея, и еврей этот, к нашему несказанному удивлению, выложил на стол почти десять тысяч золотых венгерских дукатов — всего лишь за годовую выручку от продажи овечьей шерсти в поместьях Антти и право единолично торговать солью в его деревнях. Только тогда мы наконец-то прозрели и поняли, какое прибыльное дельце провернул Антти, подобрав в венской сточной канаве обиженную немцами несчастную сироту-венгерку и женившись на ней.
К сожалению, Антти слишком бестолково пользовался своим состоянием и, не задумываясь, швырялся деньгами направо и налево. А когда пришло время прощаться, я заметил, что он, проявляя черную неблагодарность, даже не подумал позаботиться обо мне, своем единственном брате, и незаслуженное счастье Антти глубоко возмутило меня.
Я давно подсчитал, что такой человек, как я, — умный, ученый, прекрасно разбирающийся в хитросплетениях политических интриг, должен десятилетиями трудиться, не покладая рук и выполняя любые приказания капризного и непостоянного в своих пристрастиях великого визиря, дабы заработать столько, сколько простой кузнец получил за пять минут, обвенчавшись в венском борделе. По-моему, большей несправедливости и вообразить себе было невозможно, и я чувствовал, как желчь разливается во мне и горечь подступает к горлу. Не в силах подавить обиду, я сказал Антти:
— Жаба раздувается, пока не лопнет. Имей это в виду. Я не могу больше молча смотреть на то, как ты легкомысленно и бестолково тратишь деньги. Разумеется, они твои, можешь их все пустить на ветер, втоптать в грязь, поступить с ними, как твоей душе угодно. Однако то явное пренебрежение, с которым ты в последнее время относишься ко мне, твой холод и безразличие причиняют мне боль, и я считаю, что ты все- таки должен подумать о своем брате. Ведь ты обязан мне всем!
Мои слова и непритворная грусть заставили Антти одуматься. Он сразу подобрел, вспомнив все наши странствия, приключения и далекую родину. Мы крепко обнялись и поклялись в вечной дружбе и братской любви, которых не сможет разрушить никакая сила в мире.
Расставаясь со мной, Антти силком засунул мне в карман кошель с тысячей дукатов, заявив, что никакими деньгами не сможет отблагодарить своего старшего брата за многолетнюю заботу и любовь.
Начались дожди, октябрь уже подходил к концу. Султан повелел свернуть лагерь, и войска готовились выступить в поход. Но еще до того, как мы покинули Буду, великий визирь вызвал меня и отца Жюльена к себе в шатер для очередной ночной беседы.
Ибрагим сказал:
— Может, ты и прав, Микаэль эль-Хаким, и, возможно, ты лучше меня разбираешься в немецких религиозных распрях. Тайный посланник короля Сапойаи при дворе маркграфа Филиппа сообщает, что в Марбурге, столице Гессена, состоялась встреча глав протестантских сект, но через несколько дней все разъехались, так ни о чем и не договорившись. Более того — вожди протестантов не скрывали взаимной вражды. Лютер и Цвингли[13] поносили друг друга за ошибки и невежество. Поэтому я согласен осуществить твой замысел, Микаэль эль-Хаким, и хочу послать тебя в немецкие земли, дабы сеял ты вражду между протестантами и способствовал тем самым их благосклонному отношению к исламу.
Я буквально остолбенел от этих слов, а, придя в себя, торопливо заявил:
— Ты плохо понял меня, благородный великий визирь, ибо не умею я произносить вдохновенных речей. К немцам следует отправить отца Жюльена, который давно известен как прекрасный проповедник. К тому же он издали носом чует любую ересь. В каждом городе он сможет найти нужных людей и начнет вместе с ними столь пылко восхвалять ислам, что, воспылав интересом к новой вере, многие позабудут об объединяющих христиан догмах[14] и погрязнут в спорах, проповедуя каждый свое. Насколько мне известно, отец Жюльен очень хорошо знает Библию и за несколько дней сумеет найти подходящие цитаты, доказывающие его правоту.
Отец Жюльен смотрел на меня остекленевшими глазами, словно сам сатана предстал перед ним во всем свое жутком обличье, а земля разверзлась прямо у бедняги под ногами и адское пламя ударило ему в лицо.
— Apage, satanas![15]— в страшном волнении воскликнул преподобный капеллан, крестясь и отступая назад. — Ты вздумал превратить меня в еретика! Я никогда не соглашусь на такое, скорее приму мученическую смерть!
— Разве ты не понимаешь, отец Жюльен, — принялся я растолковывать ему суть моего замысла, — что, сея зерна вражды среди еретиков, ты действуешь на благо Святой Церкви во дни самых трудных ее испытаний? К тому же я совершенно уверен: великий визирь не поскупится и даст тебе столько денег, что в немецких городах не будешь ты испытывать недостатка ни в вине, ни в пиве и даже сможешь угощать от души своих приверженцев и сообщников. А когда через год-другой замысел наш осуществится и ты сообщишь мне имена людей, готовых явно или тайно исповедовать новую веру, — всех, молодых и старых, бедных и богатых, неучей и мудрецов, — не сомневаюсь я, что великий визирь щедро вознаградит тебя. И тогда дни старости твоей протекут в покое и довольстве, а вино никогда не иссякнет в твоем кувшине.
На лице отца Жюльена отразилась та жестокая внутренняя борьба, которую преподобный капеллан вел с самим собой: его терзали самые противоречивые чувства и снедал страх навеки погубить свою бессмертную душу. Выждав немного, я решил окончательно добить беднягу.
— Как знать, — задумчиво промолвил я, — может быть, великий визирь, пользуясь своим огромным влиянием, сумеет с помощью каких-нибудь венецианских банкиров договориться с папской курией[16] и купить тебе место епископа во Франции или Италии, где-нибудь подальше от Рима? В таком случае ты, забыв о тревогах и заботах, сможешь на склоне лет наслаждаться блаженным покоем.
