Высшая мера - Пронин Виктор Алексеевич (прочитать книгу txt, fb2) 📗
– Тридцать два, – поправил Брыкин.
– Да? – удивился Юферев. – А мне почему-то казалось, что у человека тридцать три зуба... Надо же...
– И где же он находится, этот тридцать третий? – расхохотался Брыкин. – Ладно, Саша, ладно... Все это очень интересно, но при одном условии – что эта баба действительно существует, что она в самом деле коснулась губами телеграфного бланка, когда звонила в апыхтинскую квартиру.
– Вот этим ты завтра с утра и займешься, – сказал Юферев. – А я отправлюсь в банк. Знакомиться с тамошними порядками. С тамошними людьми.
– Постой-постой! – забеспокоился Брыкин. – Что значит займешься? Как я найду красавицу, которую ты так явственно увидел на этом бланке?
– Рассказать? – удивился Юферев. – Тебе? Мастеру сыска? Человеку с собачьим нюхом? Валера, я не могу поверить, чтобы такая женщина вошла в дом и никто этого не заметил, никто не обратил на нее внимания, никто не скользнул блудливым взглядом по ее губам. Подъезды запираются, установлены сложные замки, которые открываются с помощью каких-то кодов, набора специальных цифр. Если же отморозки узнали код заранее, то все равно ее должны были увидеть – идет девяносто девятый год, Валера! Люди смотрят друг на друга подозрительно и опасливо, от каждого ждут пакости, ставят бронированные двери, подъемными кранами укладывают на дороге многотонные бетонные блоки, чтобы во двор не въехала чужая машина. Окна первых этажей забраны решетками, будто тюрьма арендует эти здания. У каждого в кармане газовый баллончик! Наступили наконец счастливые перемены, страна вступила в рыночные отношения! У нас нет, слава богу, цензуры, каждый говорит все, что хочет, желающие могут даже рассказать анекдот о президенте или послать его на все тридцать три буквы русского алфавита! Ты забыл, в какое время живешь, Валера! Не может такого быть, чтобы во двор вошла незнакомая, смею надеяться, яркая женщина, прошла вдоль всего дома, вошла в подъезд, поднялась на какой-то там этаж, позвонила в дверь известного банкира... И чтобы всего этого не увидела ни одна живая душа?! Думаешь, такое возможно?
– Этот мусор, – Брыкин кивнул на середину комнаты, – можно выбрасывать?
– Досмотрим уж до конца. – Юферев вышел из-за стола. – Но кажется мне, что главное мы уже нашли.
В эту ночь Апыхтин почти не спал. Время от времени впадал в какое-то тягостное забытье, чувствовал себя тяжелым, неповоротливым, взмокшим и даже, забываясь, жалко и беспомощно постанывал. Потом спохватывался, садился на кровать и тут же вспоминал все, что произошло накануне.
– О боже... – произносил он с тяжким вздохом.
И снова опрокидывался на подушку.
Его раздражала собственная полнота, борода казалась тяжелой и ненужной, под одеялом становилось душно, и он отбрасывал его в сторону. Потом шел в ванную, долго смотрел в зеркало, и наступало в душе какое-то удовлетворение от того, что он не узнавал себя, хотя твердо знал – из зеркала на него смотрит именно он, Апыхтин Владимир Николаевич. Он плескал в лицо холодную воду, не вытираясь, шел в спальню, падал на кровать, со стоном переворачивался на спину и смотрел в слабо сереющий потолок.
Утро затягивалось, никак не могло собраться с силами, создавалось такое ощущение, словно кто-то сознательно оттягивает рассвет, чтобы сильнее досадить ему, довести до полного безумия.
– Ладно, ребята, ладно, – бормотал Апыхтин. – Ничего... Авось... Разберемся.
Иногда ему казалось, что в квартире кто-то есть, ходит по комнате, заглядывает на кухню. Он даже различал звуки шагов, шелест одежды, дыхание. Прислушивался, замирая от ужаса, от какой-то невероятной надежды: вдруг все, что он помнил, было сном, болезнью, бредом, вдруг все это его сумасшествие? И к этому он был готов – собственное умопомешательство принял бы с радостью.
Апыхтин поднимался, осторожно открывал дверь, выглядывал в комнату, всматривался в темные углы, которые, казалось, таили в себе какую-то жизнь, включал свет и видел все то же – голый пол, распахнутую дверь в Вовкину комнату и пустоту, болезненно остро ощущалась пустота в квартире.
Тогда он брел на кухню, открывал холодильник, а убедившись, что ничего там нет, захлопывал его и возвращался в спальню.
И опять во всех подробностях видел сумрачное сырое помещение, холодную бетонную плиту и на ней Катю – голую, спокойную, с почти отделенной головой. А рядом, на соседней, отвратно мокрой плите, лежал Вовка, тоже спокойный и притихший. Вот-вот, именно притихший, каким бывал, когда Апыхтин, случалось, ругал его за какие-то там провинности.
– Ничего, ребята, ничего, – бормотал Апыхтин. – Я исправлюсь. Вот увидите, я буду совсем другим.
И старался вытеснить из сознания картину морга, избавиться от жуткого наваждения – ему казалось, что и Катя, и Вовка, не двигаясь, но чуть скосив глаза, наблюдают за ним, боясь напугать слишком уж явным к нему вниманием.
А потом вдруг Апыхтин сразу, неожиданно как-то вспомнил, что в кладовке, среди стиральных порошков, паст и жидкостей стоит бутылка с совершенно непереносимым зловонным самогоном. Его привез его давний друг с Украины, решив порадовать Апыхтина старым, почти забытым напитком. Катя не выбросила самогон только потому, что изредка использовала его для протирки мебели, хрусталя, окон.
– О! – воскликнул Апыхтин. – О! – повторил он и, поднявшись, зашагал босыми ногами к шкафчику в ванной. Большой, грузный, взлохмаченный, со съехавшей набок бородой и обвисшим животом. – Скорее в параллельный мир, ребята, только там я смогу выжить.
Бутылка с мутноватой, полупрозрачной жидкостью оказалась на месте. Самогона в ней было даже больше, чем он предполагал, – три четверти бутылки. В движениях Апыхтина появилась твердость, осмысленность. На кухню он прошел уже быстрой, четкой походкой, даже живот подобрался и сделался почти незаметным, во всяком случае, он уже не висел, его живот был молод и упруг.
Сковырнув ножом пластмассовую пробку, Апыхтин, торопясь, налил самогон в подвернувшуюся чашку. Все он сделал быстро, почти суетливо, словно опасался, что кто-то может через секунду заглянуть к нему на кухню, застать за этим вот занятием, срамным и недостойным.
– Ох, Катя, какой же ты молодец! Какая ты хозяйственная баба! Ведь не выбросила, не вылила в унитаз, не сунула в мусорное ведро. Как знала, как знала, что ударит час и эта бутылка...
Апыхтин замолчал, словно поперхнувшись. Он вдруг осознал или просто ему показалось, что в последних словах переступил какую-то невидимую черту, нарушил что-то, пренебрег. Не то он сказал, ох не то...
– Прости, дорогая, – пробормотал Апыхтин, опускаясь на кухонную табуретку. – Я исправлюсь... Сейчас я отлучусь ненадолго и скоро вернусь... Здесь недалеко, где-то совсем рядом находится параллельный мир... Отдышусь и вернусь.
Подняв чашку, Апыхтин не отрываясь, не переводя дыхания выпил весь самогон до дна. В нем было не менее шестидесяти градусов. Странно, но ему понравился запах, от виски воняло точно так же, а по крепости это хваленое пойло даже сравниться с самогоном не могло.
Апыхтин еще не успел отойти от вечернего застолья с заместителями, и самогон подействовал на него быстро и убийственно. Едва добредя до спальни, Апыхтин упал на кровать и тут же заснул. А проснулся часа через три, когда комната была залита солнечным светом. Апыхтин с опаской прислушался к себе. Голова не болела, сознание было ясным, он все помнил, все понимал. Протянув руку, нащупал на тумбочке очки, надел их, и мир вокруг сразу стал ясным и жестким.
– Так, – сказал он негромко и через некоторое время повторил: – Так.
Будто гвозди вбивал, закрепляя в сознании происшедшее.
Взглянул на часы – ему пора уже быть в банке.
Опоздал.
И никто не звонил, никто не решался потревожить его в это скорбное утро.
– Жалеют, – усмехнулся он кривовато. И сам понял – нехорошо улыбнулся по отношению ко всем, кто знал его. И не огорчился этому своему пониманию. – Перебьетесь, – добавил он и направился в ванную.
