Несбывшаяся весна - Арсеньева Елена (книги без регистрации txt) 📗
– Сюда! Сюда! – раздались крики, и Ольга повернулась на голоса, тряся головой, пытаясь избавиться от звона в ушах и разогнать кровавую мглу в глазах.
Боже мой, дома! Деревенские дома вокруг! Как они тут оказались? Да, кажется, километрах в пяти от завода находится деревня Дубёнки. Неужели туда прибежали? А чуть ли не рядом с каждым домом торчат направленные в небо стволы зениток…
– Заходите в дома! Прячьтесь! – раздавались голоса со всех сторон.
Ольга влетела в какой-то палисадник, прогрохотала по крыльцу, ворвалась в темные сени. Немедленно за ее спиной захлопнулась дверь, тяжело лязгнул, входя в пазы, засов, и Ольга вдруг затряслась от истерического хохота, осела на пол, привалилась к стене. Было невыносимо смешно, что хозяева так накрепко заперли дверь, словно боятся, что бомбардировщик в нее влетит. А он же в небе! А он же огромный! А он же сразу раздавит и этот дом, и соседний, и еще несколько, если вздумает влететь в дверь!
И тут Ольга подавилась смехом. Такого грохота она еще не слышала. Залп! Залп!
Зажала уши, скорчилась, почти теряя сознание от страха…
Да кончится ли это когда-нибудь? Кончится ли когда-нибудь война? Неужели еще несколько лет придется сидеть вот так, спрятав голову в коленях, и ждать, пока закончится налет?!
– Девонька, эй, отомри… – Мягкий женский голос показался неожиданно громким.
Ольга с трудом разогнулась, подняла голову. Бабуля с морщинистым, «печеным» личиком смотрела на нее слезящимися глазами.
– Улетели, ироды. Слышишь, какая тишина? Все кончилось. Хочешь, я тебе молочка налью и хлебца дам? Поешь, легче станет.
У Ольги спазмом скрутило желудок при одном только упоминании о еде. Слабо покачала головой:
– Нет, спасибо. Я не смогу сейчас есть. Все кончилось, вы говорите? Можно уходить?
– Ну иди, коли силы есть, – кивнула бабка. – Охти мне, охтеньки, да ты на ноги свои посмотри!
Ольга приподняла подол. Да, вот уж правда – охти, да еще и охтеньки… Чулки разодраны в клочья, колени в крови и грязи. Разбила, когда падала. И даже боли не чувствовала, только теперь защипало. И ребра как заныли! Не сломала ли?
– А ну садись! – засуетилась бабуля. – Снимай эту рванину, сейчас замоем раны твои, завяжем.
– Ничего, – махнула рукой Ольга, стискивая зубы – так вдруг засаднило разбитые колени, что кричать хотелось. – Я дома все сделаю, промою, я ведь медработник.
– А коли ты медработник, то знаешь, что нельзя так идти. Мало ли какая зараза могла попасть! Садись, живенько садись, у меня, конечно, лекарств никаких нет, но я твои коленки ромашковым отваром с тысячелистником промою, он у меня всегда наготове, для желудка, а заодно и тебе сгодится. А потом завяжу чистенькими тряпочками. Домой придешь – по-своему сделаешь, если захочешь, а лучше до завтра не трогай. Я ведь и пошепчу, оно, глядишь, поможет не хуже какой-нибудь мази…
И не успела Ольга глазом моргнуть, как она уже сидела босая на одном табурете, уложив ноги на другой, а хозяйка обмывала ее израненные колени. Никакого шепота Ольга не слышала, но, может быть, что-то значило это беззвучное шевеление сухих старушечьих губ? Может быть, шелест, который издавали они, обладал целительным действием? Странным образом даже ребра ломить перестало. Наконец исстрадавшиеся колени были обмыты, обмотаны белыми узкими полосами ткани, а на ноги бабулька натянула Ольге застиранные, штопаные-перештопаные чулки.
– Ты прости, кабы были чулочки поновей, я б тебе отдала, не жалея, но у меня новые на обряжанье приготовлены, оттуда не возьму, примета злая, – пояснила она. – Ничего, эти чистенькие, носи на здоровье.
– Ой, спасибо большое, – бормотала Ольга, разглядывая свои колени, ставшие толстыми и неуклюжими. Идти враскоряку придется. Ужас.
Хотя, если вспомнить, что было на том поле, то не ужас, а просто ничто. Суета сует.
– Спасибо большое, я вам чулки привезу, обязательно привезу. Завтра же! А может быть… – Она сунула руку в карман и покраснела от неловкости. – У меня денег не очень много с собой, но хоть что-то… возьмете? Возьмите, пожалуйста!
– И говорить такое не стыдно? – покачала головой хозяйка. – Сама не знаешь, что молотишь.
– Простите, – кивнула Ольга. – И правда не знаю. Простите меня, не сердитесь, ради бога!
– Ну ладно, коли бога вспомнила, так и быть, прощу, – смягчилась бабуля. – Чулки себе оставь. Положи в комод, и пусть лежат. Небось места не пролежат! Пока они у тебя в комоде будут, ты всегда домой вернешься. Где бы ни была и что бы с тобой ни случалось. А станешь через два года замуж выходить, поноси их немножко перед тем, как в постель с мужем ляжешь. И дочке то же накажи либо невестке. И внучке. Тогда детей здоровых нарожаете. Ну а выбросишь чулки или кто другой их выбросит – тут уж не знаю, тут уж как господь распорядится! – развела она руками.
Ольга слушала как зачарованная, расширив глаза. Она выйдет замуж через два года? А за кого? И у нее будет дочь или сын, а потом и внучка? А как она их назовет?
Бледный сумрак вдруг заклубился перед мысленным взором, и из него выступило слабо различимое мужское лицо… темные глаза… Нет, не разглядеть… И детское личико, которое мелькнуло с ним рядом, тоже не разглядеть!
– Ладно, ладно, ишь, заслушалась, – усмехнулась старушка, и Ольга очнулась, моргнула. Морок пропал. – Теперь ты мне чего-нибудь расскажи. Ты сама откуда, с Лензавода, что ли? Там, наверное, ужасти ужасные, все повзрывалось?
– Нет, я не с завода. Я из города приехала, хотела на завод работать устроиться, а тут…
– И-и, погляди-ка! – всплеснула руками хозяйка. – Ну, знать, не судьба тебе тут работать. Знать, судьба тебе на старом месте сидеть несходно! Бог уберег, ты бога-то поблагодари. Слышала я, будто в Высокове церковь открылась, раньше забитой стоявшая, правда или нет?
– Открылась в самом деле, – кивнула Ольга. – И бывшая церковь Спаса ремонтируется, там архив помещался. И даже в газетах было, что блюститель патриаршего престола митрополит Сергий разослал воззвание по епархиям с призывом мобилизовать народ против фашизма. Мол, церковь всегда была неотделима от народа.
– Это правда, – сказала бабуля. – Как ни отделяли ее, а она так и осталась неотделимой.
– Моя тетя теперь часто ходит в Высоково, – добавила Ольга.
– Тетя тетей, а ты сама туда сходи, поблагодари Отца нашего небесного, что спас тебя и охранил, – строго велела бабуля. – А то, глядишь, попадешь снова в такую же переделку, а он от тебя и отвратит взор свой благосклонный, не выручит. Так что сходи, слышь?
– Схожу, – пообещала Ольга, наклоняясь к крошечной старушке и целуя ее пергаментную щеку. – Спасибо вам. До свиданья!
– Иди, иди. Да про церкву не позабудь! – перекрестила ее хозяйка. – И чулки береги!
Ольга надела тети-Любин платок – он был перепачкан землей и порван в двух местах, пришлось его вывернуть наизнанку, – вышла за околицу деревни, на край поля – и остановилась. Вот там бежала она, там падала. Что это чернеет вдали меж кочек? Да это люди! Люди, которые бежали вместе с ней, падали рядом с ней – и не могли подняться, прошитые пулями. Они убиты! А вдруг кто-то живой остался?
«Я ведь санитарка! – вдруг вспомнила Ольга. – Я могу помочь. Я должна помочь! Надо пойти посмотреть».
Донесся вой сирены, и Ольга увидела несколько фургонов «Скорой помощи», которые со страшной скоростью неслись со стороны города.
Она вздохнула было с облегчением, но ни одна машина не замедлила ход – все мчались туда, где висела огромная черно-красная туча. С трудом Ольга поняла, что висит она на месте завода. Да, сейчас «Скорой помощи» не до тех несчастных, что лежат на поле. Надо идти ей.
Она все никак не могла решиться ступить на промерзшую, перекопанную землю, сделать хотя бы шаг по этому полю. Казалось, весь недавний ужас… как она бежала, падала, вскакивала… сразу же вернется.
«Меня могли убить здесь. И тогда… тогда, получается, тот человек, Григорий Алексеевич Москвин, погиб бы зря?! Но я осталась жива. И если я сейчас сбегу домой, то будет подло – потому что он погиб ради меня!»
