Даже если ты меня ненавидишь - Арро Агния (лучшие книги .TXT, .FB2) 📗
После лекции мне дали выйти из аудитории в числе первых, а позже у автомата с напитками никто не оттащил за рюкзак с воплем: «Куда ты лезешь, мажорка? Мы тут стояли!»
– Ами, шоколадку хочешь? – подходит ко мне одна из девочек нашей группы. Мы не общались, и я, честно говоря, даже не помню, как её зовут.
Настороженно смотрю на одногруппницу, по сторонам, в ожидании подставы.
– Нет, – вежливо отказываюсь, – мне нельзя.
– У меня ещё яблоко есть, – спохватывается она.
– Я ничего не хочу, спасибо. Только воду, – демонстрирую ей бутылку.
– А я смотрела все твои выступления в этом сезоне, – не отстаёт девушка. – Ты крутая.
– Спасибо, – растерянно отвечаю. – Я пойду, – поправив рюкзак, сворачиваю за угол, прикладываю к губам бутылку, забыв, что не скрутила крышку.
Всё же хорошо! Надо радоваться, но от резких перемен складывается ощущение, что вокруг происходит старый триллер с дурацким музыкальным сопровождением: ничего криминального ещё не произошло, а тебе всё равно жутко, потому что ты подсознательно ждёшь нападения того самого невидимого маньяка, ведь где-то за кадром он точно есть.
После занятий я спокойно выхожу из корпуса. Та самая девочка бросает мне «пока» и бежит вниз по ступенькам.
– Пока, – тихо отвечаю ей, понимая, что она уже вряд ли услышит.
Спускаюсь к нашей машине. Сначала дядя Лёня везёт меня в Ледовый на осмотр к врачу. Оттуда сразу домой. Дождик прекратился, и я надеялась погулять пару часов, но у мамы отменились дела, так что планы приходится корректировать.
В нашей гостиной Ада насилует несчастное пианино. Зажав уши ладонями, бегу к себе. Дверь в мою спальню приоткрыта. Шагаю внутрь, и мне до головокружения становится нехорошо.
А вот и «маньяк»…
Сидит полубоком на моём стуле, перелистывая страничку личного дневника, а в сетчатой корзине для мусора лежит розовый медведь.
– Мама…
Глава 15
На секунду мне кажется, что сейчас я потеряю сознание. Там… там, на этих страничках, очень личное. Мои страхи, мои переживания, мои мечты. Про маму, про папу, про сестру. Данте появился недавно. Я так надеюсь, что мама не дочитала до этого момента. И тут же очень сильно злюсь на себя за этот страх. Просто он давно живёт внутри. С самого детства.
Помню, ещё в начальной школе я ревела над тетрадками, вновь и вновь переписывая домашнее задание. Оно должно быть идеальным, без единой помарки. А у меня от слёз размывалась синяя паста, и мама выдирала сразу несколько промокших листов из тетради. Я начинала переписывать сначала классную работу, потом и домашнюю. Руки дрожали, обидно было до ужаса, ведь училась я тогда неплохо.
И на тренировки она ходила со мной. Это сейчас я взрослая, а тогда родителям положено было присутствовать. Мало ли что. И после тренировок девчонок хвалили. Ту же Олю Василевскую. А мне только высказывали, где я опять ошиблась и не дотянула.
Дружить было некогда, надо было дотягивать. Всегда. И я старалась. Мне так хотелось, чтобы мама с папой меня похвалили, сказали, что я молодец и они меня любят хоть за что-нибудь. Любовь тоже нужно зарабатывать, её нужно заслужить…
Видимо, я недостаточно стараюсь, раз мама позволила себе рыться в моих вещах, лезть в личный дневник! А вдруг это не в первый раз?
Внутри всё тут же холодеет, но я быстро отметаю эту мысль. Она бы не стала молчать. А я… Да чёрт! Может быть я сама хотела бы что-то ей рассказать, поделиться, спросить совета в других обстоятельствах. Но у меня есть только обязанности, долги перед семьёй и тетрадка, на страницы которой можно выплеснуть то, что болит внутри, и задать вопросы, на которые у меня нет ответов.
Если бы не спорт, наверное, я бы сломалась. А может быть, уже и просто ещё не понимаю этого?
Злость и обида так сильно давят изнутри, распирают рёбра и разгоняют сердце. Ещё этот розовый медведь в мусорной корзине как последняя капля раскалённого металла, обжигающего сдавленное горло.
– Это моё! Зачем ты лезешь?! – кричу я, как, наверное, ещё никогда в своей жизни не кричала. До моментальной хрипоты и жжения в лёгких.
Мать ошарашенно приоткрывает рот, крепче сжимая мой дневник пальцами, а я подхожу и выдёргиваю из её рук эту несчастную тетрадку. Она надрывается, но оказывается у меня. Наклоняюсь и достаю медведя из корзины. Прижимаю это всё к себе, словно единственное ценное, что у меня есть, чувствуя, как бьёт крупной, заметной матери дрожью.
– Что ты вытворяешь? – облизнув идеально накрашенные губы и поправив причёску, негодует мама, даже сейчас стараясь держать идеальную осанку.
Это так сильно бесит! До зуда в солнечном сплетении.
– У меня должно быть хоть что-то личное! – снова кричу. Я сейчас не способна говорить спокойно. Всё, что так долго копилось, сочится изо всех клеток. – Я и так делаю всё, что ты требуешь, мам. У меня есть только твоя жизнь! И вот этот клочок своей, – трясу тетрадкой и игрушкой. – Но ты решила отнять у меня всё! За что, мама? Что я тебе сделала? Что со мной не так?!
Слёзы застилают глаза. Пальцы сами собой впиваются в плюшевого зверя. Надо взять себя в руки, а я не могу. Правда, никак не могу. Со мной такого никогда не случалось. Чтобы накрывало настолько сильно, что нет сил бороться со стихией навалившихся эмоций. Всё, что я могу, только дать им волю. Опустошить себя. Может быть, тогда станет легче…
– У тебя истерика, – холодно отвечает мама, грациозно поднимаясь со стула.
Её лицо надменное, взгляд высокомерный, и дрожать я начинаю всё сильнее. Потому что все мои слова как удары хрупкого тела о толстую броню из самого прочного в мире металла. Они только меня рвут на части, мне делают больнее. А ей всё равно. Её невозможно пробить, я никак не могу достучаться до материнского сердца. Оно там есть вообще? Живое?
– Да, мама. Да! – топаю ногой. – Истерика! Потому что я так больше не могу! Я чувствую себя как в тюрьме, где за каждый неосторожный шаг на тебе затягивают строгий ошейник или пускают ток по прутьям твоей клетки!
– Не повышай на меня голос, Амалия, – мать хватает за ухо моего плюшевого медведя и пытается выдернуть его из моих рук, а я на эмоциях дёргаю его обратно на себя. Выходит слишком резко, розовое ушко надрывается по шву, а мама заваливается на меня.
Отталкивается ладонями. Её красивое ухоженное лицо искажается, в глазах происходит что-то нечитаемое, и мою щёку обжигает сильной пощёчиной. Голова дёргается, на секунду в ушах появляется звон, и даже слёзы срываются с ресниц с задержкой, словно и у них случился шок.
– Ами… – она трёт тонкими пальцами ладонь, которой меня ударила.
Впервые в жизни! Это так ужасно. Так унизительно и очень-очень больно.
У меня дрожат губы, горят внутренности от несправедливости и сильной обиды. Мне кажется, я прямо сейчас взорвусь и разлечусь, оседая на стенах и дорогой мебели.
– Амалия, я… – снова пытается говорить мама.
А я разворачиваюсь и выбегаю из комнаты.
– Ами, стой! – кричит она мне вслед.
Нет, нет, нет! Не могу, не хочу стоять. Не хочу здесь находиться. Где угодно, только не здесь. И под её окрики я несусь по ступенькам на первый этаж. Ничего не видя перед собой, только слыша фоном бряканье несчастного пианино, бегу прямиком к двери.
– Амалия, остановись! – всё ещё кричит мама, стараясь успеть за мной на своих каблуках. Я слышу их стук за спиной. Это придаёт мне ускорения.
Оказавшись на улице, прижимая к себе свои испорченные «драгоценности», несусь к воротам. Хватаюсь за ручку двери, ведущей за территорию нашего дома. Она мокрая от недавно прекратившегося дождя и кажется очень-очень холодной.
Выскакиваю на тротуар, следом на дорогу. Наступаю в лужу. Брызги от моих ботинок летят во все стороны, наверняка пачкая джинсы и даже плащ, который я так и не успела снять.
У дома Калинина стоит большая машина. Из неё что-то выгружают. В желании быстро спрятаться, я несусь мимо грузчиков и со всей силы врезаюсь в глыбу с самыми сильными в мире руками.
